Лев Данилов о Владиславе Микоше «Просто война» (1941 – 1945 гг.)

Имя Микоши в то тяжкое время тесно связано с Чёрным морем – Одессой и Севастополем…

08.09.2018

Лев Стефанович Данилов (19 апреля 1926, Владивосток — 22 сентября 1991, Москва). Лауреат Ленинской премии (1980).  

Опубликовано: Л. Данилов «Владислав Микоша» (Союзакинематографистов СССР, Всесоюзного бюро пропаганды киноискусства, Москва, 1983 год). Фотографии из частных архивов. Материал подготовлен к публикации Ириной Никитиной.

Пишем, что наблюдаем.

А что не наблюдаем –

того не пишем.

Из старинной русской лоции

 

Ни дня без кадра – такая была минимальная съёмочная норма каждого советского фронтового кинорепортёра. Нормы эти перевыполнялись в сотни, тысячи раз…

В Государственном киноархиве хранятся три с половиной миллиона метров плёнки, которая в студийных обиходах называется просто – «фронтовой репортаж».

Эти бесценные кадры представляют войну во всей её сложности, мощи и противоречиях. Представляют войну, каждую её секунду, наполненной мучениями и трудом, смертью и кровью. Трудом тяжким и мучениями невыносимыми. Ежесекундными. Постоянными… Победные знамёна потом. Вначале – пот и кровь. Много и того, и другого…

Имя Микоши в то тяжкое время тесно связано с Чёрным морем – Одессой и Севастополем… И если когда-нибудь перед вами на экране возникнут эпизоды оттуда, издалека, – ну, например, лидер «Ташкент» и два эсминца, которые бортовым огнём помогали морской пехоте отражать натиск врага на осаждённую Одессе, – вспомните о Микоше. Это он снимал, как появились над славным «Ташкентом» две эскадрильи «юнкерсов», как полетели в него бомбы… Всё это оказалось в «фокусе», а могло стать и «нерезким» – Микоша плакал, снимая это. (В этот раз корабль не погиб – это было его первое ранение, не смертельное. Смертельное он получит при бомбардировке Новороссийска.)

И порой страшно было кинорепортёру, и было отчего возникнуть и родиться страху… Когда в крейсер, на котором находишься, попадает бомба – станет страшно… А в тот момент корма корабля окуталась чёрным дымом. Из его густых клубов выползали окровавленные, горящие матросы. Один из них поднялся и побежал в сторону кинооператора. Его глаза были предсмертно расширены. Он кричал тонко, бессильно, страшно:

— Братцы! Братишечки!.. – и упал мёртвый.

Взрывы, грохот двигателей, самолётов, гул металла, эхо бронированной коробки корабля, визг бомб, стоны раненых – всеми этими скрежещуми звуками был полон воздух… Людская кровь текла в море…

Каждый выезд на съёмку был равен выходу на боевое задание. Вот, например, сюжет «Налёт на Плоешти». Ой, как нелегко он дался!.. Микоша сидел в бомбардировщике – вместо стрелка-радиста – под прозрачным куполом, как в тесном зелёном аквариуме… Хозяин этого святого места, что пусто не должно быть, наскоро преподал своему «заместителю» техминимум по стрельбе из «ДШК». Он и снимал, и стрелял, и последнее у него – дилетанта – выходило значительно хуже, – куда уж ему было тягаться в бою, да ещё и воздушном, с такими бойцами, как немцы-истребители! Но он справно стрелял. Настолько исправно, что раньше времени сжёг весь боезапас. Облегчил себе работу по специальности – не отвлекался от съёмки…Все трассы зенитного огня и все заходы вражеских истребителей, казалось, были направлены почему-то только в него. Но он снял всё, что было нужно, – и пролёты эскадрильи, и бомбы, уходящие на цель, и взрывы внизу, на далёкой земле…Огненные струи трассирующих снарядов летели в них, били их, рвали фюзеляж бомбардировщика. Холодный воздух, шипя и свистя, резкими струями врывался в большие рваные пробоины в обшивке самолёта. Жёлтый мигающий плотный огонь пулемётов с «мессеров» слепил кинооператора…

Микоша стрелял. Старался вовсю, и патроны кончились так быстро, что стрелок-радист не успел даже удивиться: ведь их было так много… Пулемёт стал горячим, и масло на нём пахло горелым… Потом и плёнка кончилась. Странно, ведь её было тоже довольно много.

В Севастополе – на этом узком участке тогдашнего большого фронта – киноработников было немного: два оператора – Владислав Микоша и Дмитрий Рымарев, два ассистента – Константин Ряшенцев и Фёдор Короткевич, начальник киногруппы С. Левинсон. Они всё время были вместе. Первым здесь появился Микоша. Хотя нет, Ряшенцев тоже был в Севастополе. Студент 1 курса операторского факультета ВГИКа Костя Ряшенцев был призван в начале войны в армию и направлен в батальон морской пехоты. Он отличился в бою, был ранен и лежал в госпитале. О нём узнал Микоша и попросил начальство из Политуправления откомандировать юного моряка в киногруппу. После госпиталя Ряшенцев вошёл в киногруппу Черноморского флота как ассистент. Так что здесь, в Крыму, создалось целое киноподразделение – сильное и оперативное. Уже после войны, окончив ВГИК, Костя стал известным хроникёром. Оператор-боец, он и погиб на боевом посту – на Ближнем Востоке, в стране Иордании, 21 сентября 1970 года… Пуля израильского снайпера сразила его в тот момент, когда он поднимал аппарат для своего очередного – последнего – неснятого кадра. Пуля пробила объектив аппарата «Конвас-автомат», прошла сквозь плёнку и попала Косте в голову…

Трудные хроникёрские дороги… И Севастополь – было трудно… Самолёты фашистов сбрасывали на город тучи листовок, подписанных Геббельсом: «Сдавайтесь! Вы обречены на уничтожение! Пощады никому не будет! Ещё есть время – переходите на нашу сторону!»

Кинохроникёры – они стояли среди защитников Севастополя на последнем клочке опалённой огнём крымской земли. Держались здесь уже несколько месяцев. За спиной у них было море-смерть…

У входы в Севастопольскую бухту погиб эсминец «Бойкий». По воде плывут матросские бескозырки…

С первых до последних дней Микоша находился в осаждённом Севастополе. Его видели на Малаховом кургане и Херсонесском аэродроме, на батарее Лещенко и в 7-й бригаде морской пехоты. Он снимал яростные атаки моряков и героический труд севастопольских рабочих, налёты «юнкерсов» и борьбу с огнём, десанты и многое, и многие кадры, сделанные Микошей, не просто свидетельства мужества севастопольцев, но и обвинение фашизму в бесчисленных преступлениях… Репортёр всегда был рядом с героями своих кадров. Это была сложная и опасная работа. Она требовала личного мужества и особого операторского мастерства. И если бы кинорепортёр не был таким же смелым и отважным, как и те, кто шёл в атаку, никто с такой наглядной силой и очевидностью не смог бы стать потом свидетелем героизма других… Благодаря скромным труженикам войны – солдатам с кинокамерами – кадры войны стали достоянием истории…. Недаром в 1942 году за мужество и героизм, проявленные во время боевых киносъёмок, Владислав Владиславович награждён орденом Красного Знамени, который капитану 3 ранга В.В. Микоше вручил в Кремле Михаил Иванович Калинин

Микоша на войне стал снимать образный кинодокумент. Это совершенно не значит, что он что-то пытался приукрашивать. В слове «художественный» я отнюдь не вижу тех начал, за которыми начинается приукрашивание и раздокументирование материала, отстранение от жизни и придумывание сюжетов. Слово «художественный» обозначает, что снимается материал, в основе которого лежит авторское настроение, авторской чувство, авторская эмоция. Снимается не голый репортаж, а репортаж с глубоким эмоционально-гражданским отношением. Это отношение помогает выбирать точки зрения и видеть кадр мгновением истории, куском времени… При военные съёмки Микоши справедливо сказать, что они сразу и быт, и поэзия. В них жизнь и радость бытия. На плёнке кинодокументов, снятых Микошей, всегда отражается температура событий.. Помните – разбитый магазин, и табличка медленно колышется перед несуществующей дверью» «Закрыто – открыто – закрыто – открыто…»

Вы помните – «Катюши» бьют по Сапун-Горе?.. Помните, конечно же, «Катюши», бьющие по врагу, укрепившемуся на горной высоте, сняты через цветущие яблони… Вы помните – колонна пленных солдат вермахта бредёт по городу, на улицах которого ещё не кончились бои?.. Нельзя не помнить – пленные идут, спотыкаясь на битом кирпиче и зажимая уши от грохота «ЭРЭСов», бьющих по врагу, ещё продолжающему сопротивление, а фоном их прохода являются эти же «ЭРЭСы».. Это всё – в одном кадре. Такую композицию, конечно, можно придумать. Но такое – главное! – нужно увидеть.. Микоша умеет видеть так и такое… Художник – и этим здесь всё сказано. Отмечен свыше… Видит жизнь, как художник. Это и понятно, и необъяснимо…

У нас в документальном кино много прекрасных мастеров – превосходных операторов. Микоша в их числе – это без сомнения! Я думаю, что великий Довженко знал основы человеческих характеров, умел разбираться в людях вообще и практически – в каждом. Думаю, что Довженко знал, на кого можно положиться и в творчестве – сфере деликатной, неповторимой и бескомпромиссной. Умел выбирать себе соратников. Все его фильмы носят приметы удивительного отбора каждого из участников съёмочного процесса. И когда Довженко нужны были операторы своеобразные и с размахом, со своим почерком и вкусом, опытом и тем своим видением предметов вокруг в большом и удивительном мире, окружающем их, которое отличает истинных художников, – Довженко шёл в документальное кино и говорил избранному им, например, так: «Вот хотелось бы мне, друже мий, увидеть, как изложите вы мне на экране, скажем печать дерева…»

И тогда в съёмки боевой хроники документальных кинокадров входили элементы художественности, аспекты художественного взгляда на вещи повседневного репортажа, делая кинодокумент ещё и произведением киноискусства (ой, какая это непростая работа!), и рождались кадры – атака пехоты через цветущие подсолнухи, аисты, спасающие птенцов своих из пламени горящей деревенской избы, лемех плуга крестьянина, выворачивающий из-под пласта земли то каску врага, то гильзы его разбитых орудий… Такими кадрами, как золотыми гвоздями, схвачены-сбиты-сколочены конструкции военных фильмов гениального поэта – философа экрана…

Довженко говорил: «Один снимет на плёнку лужу, как сток грязи, а другой увидит в ней звёзды и отражение небес…» Каждый кадр Микоши, снятый на войне, – это образ. Образность выплавлена в повседневном военном труде, на войне, в бою, рядом со смертью. Она-то и сделала Микошу одним из лучших художников документального кино. Кто-то думал: «Э-э!.. Успеть бы лишь экспонировать документ… Страх-то кругом какой – сойдёт и так!..» Действительно, документ сам по себе – сильное явление. Но кинодокумент, оформленный по всем законам психологии творчества, – не просто очередное поступление в киноархив, а документ – художественное руководство на многие годы вперёд. Вот что такое Владислав Микоша – кинодокументалист войны!..

 Перед тем, как отправляться в тыл – на студию (ему по жребию выпало ехать с материалом, которого накопилось много…) из осаждённого города, Микоша побывал в яростной атаке – последней своей атаке сорок первого года…

 …Итак, Микоше выпала судьба везти материал на студию. Везти на студию большую партию военных съёмок: жестокое и трагическое, напряжённое и лихорадочное, грозное и ликующее; корабли, уходящие под воду от прямого попадания тяжёлых бомб, матросы в горящей одежде, ведущие огонь по вражескому самолёту, дома, рушащиеся на людей… Война. Жестокость. Величайшая документальная художественная сила и правда заложена в каждом кадре этой партии военной кинохроники…

Центральная студия документальных фильмов была в те дни в военной нашей столице на Волге – в городе Куйбышеве…

Чёрной ноябрьской ночью сорок первого года пароход «Чапаев» ушёл из осаждённого Севастополя в Туапсе. Дул ураганный ветер. Шёл холодный дождь. Это помогло «Чапаеву» пройти блокаду кораблей и авиации противника… Фельдъегерь с киноплёнкой не спал двое суток, пароход был переполнен ранеными, и на всех палубах этого госпитального корабля не было ни дециметра свободного сета…

От Туапсе до Сочи Микоша ехал на поезде. Правда, поезд обстреляла подводная лодка, но что поделаешь – война… От Сочи до Сухуми добирался на попутном грузовике… Его приняли за диверсанта – при нём были большие серые круглые коробки, и кто-то сказал: «Мины!»

От военного коменданта в Сухуми удрал на катере-охотнике в Поти…

От Поти до Тбилиси доехал в санпоезде вместе с ранеными моряками, среди которых были его герои, чьё ещё скрытое изображение лежало в кассетах тяжёлого груза…

Далее – в поезде, в грузовике и снова на поезде – достиг Баку. Братья-кииношники накормили, поднесли выпить и усадили в военный самолёт, что стартовал на Астрахань… В Астрахани также повезло. Там, на аэродроме, среди камышовых джунглей волжской дельты устроился в «Дуглас», шедший в город Куйбышев… Сидел в холодном гремящем фюзеляже рядом с польским генералом Андерсом…

Севастопольский материал проявили быстро. Съёмки были хорошими. Всё, что хотелось и желалось – получилось и вышло.

Микоша торопил режиссёра Фёдора Киселёва складывать фильм. Начинали утром, заканчивали поздно вечером.

Жил он в просмотровом зале студии кинохроники. Ел манную кашу. Не морское занятие, но ничего другого не было…

Фильм оказался готовым через две недели. Назвали его «Героический Севастополь».

На первый просмотр пригласили старого умного крымчанина-писателя С. Сергеева-Ценского (написавшего в своё время очень хороший роман «Севастопольская страда»). Он сидел, смотрел на экран и плакал большими и медленными слезами… Потом попросил, виновато улыбнувшись: «А можно ещё раз поглядеть то же самое. А то я не всё мог увидеть – не получилось по техническим причинами…»

И он снова смотрел картину…

«Я назвал бы этот фильм волнующей повестью о доблести русских воинов, которая сильнее смерти…» – такими словами начиналась его рецензия на фильм, опубликованная в «Правде».

Потом – снова Севастополь. Он не мог не вернуться туда. И – вернулся. 13 января. Он жил в тринадцатом номере гостиница «Северная». В пустом банкетном зале гостиницы «Северная» черноморской столицы собрались поэты С. Алымов, Я. Сашин, Л. Длигач, писатели Л. Соболев, Л. Соловьёв, Б. Войтехов, Л. Лагин, П. Сажин, композиторы Б. Мокроусов, Ю. Слонов, В. Макаров, художники Л. Сойфертис, Ф. Решетников и К. Дорохов… С Федей Решетниковым последний раз пили за счастливое избавление из ледяного плена на Чукотке, в бухте Провидения. Восемь лет назад. Как давно это было! И с какой милой грустью вспоминались трудности тех дней. Какими лёгкими казались они теперь – те арктические трудности… Вспомнили, как ещё за несколько лет до экспедиции «Челюскина» Фёдор, тогда ещё подросток, тайком пробрался на борт ледокола «Сибиряков». Его обнаружили на пароходе уже далеко в море, когда вернуть его обратно было невозможно, и начальник экспедиции академик О.Ю. Шмидт распорядился: «Пусть будет! Внести в судовую роль… Жить без зайца – не интересно!..» С этого момента Федя Решетников стал постоянным членом всех экспедиций О.Ю. Шмидта.

Пили за победу в новом – 42 году, пели под гитару мокроусовскую мелодию, которая вскоре станет «Заветным камнем», а тогда она была просто жестоким военным романсом про битьё-бытьё на фронте и про далёкую любовь… В том варианте песни ещё не было слов о последнем моряке, что Севастополь покинул… Из Севастополя не уходили – из Севастополя увозили тяжелоранеными… Никто оттуда не собирался уходить. Если бы не приказ Верховного – уходить, – ни за что бы не ушли. Легли бы все, но не ушли! Не уходил и Микоша. Не уходил. Снимал… Не было таких мест на подступах к городу, где не побывал Микоша со своим киноаппаратом.

Бомба попала в эсминец «Свободный», корабль тонул, отстреливаясь всем своим оружием… На гафеле читалось: «Умираю, но не сдаюсь…» Остались кинокадры…

«Ночь такая тёмная, какие бывают только на юге. Тёплая, тихая. Всё сковано тяжёлым сном. Осаждённый город  спит настороженно, скрытый непроницаемым мраком. Даже море, всегда шумное, вдруг замерло. Полный штиль. Звёзды, отражённые в нём, рассыпались неясными сочетаниями каких-то новых, незнакомых созвездий.

Враг, залегший в глубоких окопах, не спит, притаился, выжидает. Враг нервничает. Тёмные ночи на чужой земле обманчивы. Изредка, боясь нападения, он освещает переднюю линию фронта дрожащим светом ракет. Ночь от этого становится ещё темнее и непрогляднее…

Наступает туманный рассвет. К низкой аккомпанементной музыке орудий и миномётов присоединяется более высокая мелодия пулемётов, автоматов и винтовок…» - Это строки из репортажа с фронта специального корреспондента газеты «Правда» Владислава Микоши «Севастополь даёт отпор», напечатанной в «Правде» 7 апреля 1942 года. Не правда ли, необычно для газетного репортажа, да ещё с фронта? Так он видел войну, так снимал её, так писал о ней. И центральные газеты часто предоставляли свои страницы журналисту Владиславу Микоше – и «Правда», и «Известия», и «Красная звезда», и «Комсомольская правда»… Потом, спустя много лет, достанет он пожелтевшие газетные страницы – огромную папку – и напишет свои книги – «С  киноаппаратом в бою», «Годы и страны» и последнюю, ещё не изданную «Один раз увидеть». Но это потом… А пока – пока он рапортовал стране от имени Севастополя:

«Весна в Севастополе ощущается на каждом шагу. И в городе, и на передовой линии фронта. Радостно, по-весеннему кричат дети, выбегая из школы во время большой переменки. Высоко в небе, не боясь шума самолётов, летят стройные стаи диких гусей и журавлей, возвращающихся на свою родину.
И в районе херсонесского маяка, впервые в истории, тракторы потянули за собой плуги, бороны и сеялки. Начались весенние полевые работы.
За штурвалом трактора сидит коренастый с обветренным лицом краснофлотец с винтовкой через плечо и гранатой у пояса. Он поёт что-то весёлое и широко улыбается. На его видавшей виды бескозырке, заломленной лихо назад, надпись: «Черноморский лот». Весна… На передней линии фронта краснофлотец, только что занявший немецкий окоп и прильнувший плотно к земле, замечает на самом краю окопа жёлтенький подснежник. Родная земля встречает своих сыновей весенними цветами. Моряк не может удержаться, чтобы не понюхать цветок. Он тянется к нему, но сбитая немецкой пулей бескозырка возвращает бойца к действительности…
В промежутках между канонадой слышно, как с весеннего голубого неба льётся радостная трель жаворонка…»

Всё это, напечатанное 7 апреля в газете «Правда», осталось и в зримых образах – образах документа и поэзии, – на киноплёнке: и буйство весны сорок второго, и пахота в районе херсонесского маяка, и стаи диких журавлей в севастопольском небе, и моряк, потянувшийся за подснежником… И ещё многое, многое другое…

Снайпер, Герой Советского Союза Людмила Михайловна Павличенко. Автор фото Владислав Микоша.Фото: www.russiainphoto.ru.

Микоша выполняет заказ редакции студии – снимает сюжет о лейтенанте Людмиле Павличенко – знаменитом снайпере. Она была таинственна и невидима. На ложе её винтовки – россыпь мелких зарубок. Каждая очередная зарубка  бывший оккупант… А всего – 309! Больше чем полбатальона! Так вносила коррективы в исторический процесс бывшая студентка исторического факультете Киевского университета, Герой Советского Союза… Снял он её «в деле» – на охоте… Снял проход по цветущему саду. Люда шла со снайперской полуавтоматической винтовкой. В пилотке. С плащ-палаткой на плечах. А Микоша снимал её проход – через цветущие ветки яблонь..

Микоша всегда умел компонировать и видеть передний план… Люда ушла, скрылась в зарослях, вместо неё встали на экране нежные цветы – загадочная девушка-снайпер исчезла… Сюжет с ней вошёл в документальный фильм «Черноморцы», который Микоша увидел в Англии, в Лондоне, в кинотеатре на Пикадилли… Но до этого сеанса на Пикадилли ещё много лиха хватит наш герой…

Истекал первый год войны. Самый долгий. Самый трудный… Вот что сообщало Советское Информбюро утром 16 июня 1942 года… «На Севастопольском участке фронта части Красной Армии совместно с краснофлотцами отражают ожесточённые атаки немецко-румынских войск. Подразделение моряков под командованием тов. Гусарова вчера ворвалось в окопы противника и уничтожило 250 гитлеровцев. Отряд наших войск во главе с политруком Клишевичем в течение дня уничтожил более 150 солдат и офицеров противника».

Вот строчки из хроники героической обороны Севастополя за 16 июня: «…Зенитчики старшего лейтенанта тов. Бондаренко снайперскими выстрелами сбили 4 и подбили 1 самолёт противника… Батарея, которой командует старший лейтенант тов. Воробьёв, огнём зенитный орудий по наземному противнику уничтожила до роты фашистов и обратила в бегство 3 вражеских танка… Рота во главе с командиром тов. Титовым смело бросилась в атаку против двух рот врага. Потеряв больше 50 процентов живой силы, гитлеровцы побросали оружие, боезапас и бежали… Младший командир, кандидат ВКП(б) тов. Языджиев, приблизившись к окопам противника, уничтожил 17 фашистов… Во время боя с вражескими танками выбыл из строя один из расчётов противотанкового ружья. Военком Н-ской части полковой комиссар Георгадзе схватил ружьё и подбил три танка противника. Атака была отбита… Личный состав батареи, которой командует старший лейтенант тов. Дмитриев, за один день уничтожил до 300 гитлеровцев. Батарея получила благодарность командования за меткую стрельбу…»

А вот как выглядела хроникёрская деятельность Микоши в один из таких боевых дней… Он стоял на причале… Начался очередной налёт – и страшный, и жестокий… «Ю-88» зашёл на пароход «Абхазия». До войны «Абхазия» держала туристическую линию по Черноморскому побережью – от Одессы до Батума, с заходом в Новороссийск и Севастополь, Ялту, Гагры, Туапсе… В войну «Абхазия» ходила под флагом Красного Креста – стала госпитальным кораблём… И вот сейчас штурман «Ю-88» целил бомбой в этот флаг… И – попал. Над «Абхазией» полыхнуло яркое пламя. Пароход тонул. С парохода нёсся дикий смертный вопль тысяч раненных людей. Помочь было нельзя. Помочь было нечем… Вторая бомба попала в бак корабля. Взлетела вверх крестовина мачты и долго-долго – как показалось – висела в синеве неба. А третья бомба упала рядом с Микошей… И небо поплыло у него в глазах…

«…Контузия: повреждение в результате воздействия ударной волны от разорвавшегося снаряда, бомбы, мины…» (Из медицинской энциклопедии). Бомба разорвалась со страшным грохотом-треском. Взвыли и разлетелись с поросячьим визгом осколки, оставив густое облако удушливой тротиловой вони. Кремневая пыль раздробленных камней скрипела на зубах. Яркая кровь превращалась в бурые пятна на тельняшке убитого соседа… Очнулся.. Пришёл в себя. Глаза – слава Богу! – были целы… В ушах раздавался колокольный звон. Этот звон наполнял череп, и нельзя было избавиться от него… Стало холодно, дрожно, захотелось потянуться – не было сил: усталость ломила плечи… Небо продолжало плыть в глазах. Панорама завершила полный круг – и наступило долгое забытье…

«Амнезия: потеря сознания, последующее состояние оглушённости, замедленный пульс, головная боль. Необходима длительная госпитализация».

…Через три дня Микоша доснял свой последний севастопольский сюжет и был вывезен на Большую землю – на подлодке. Этот сюжет стал частью документального фильма «Черноморцы» – героической морской баллады…

Боевые севастопольские съёмки Микоши систематически входили в очередные номера спецвыпусков-кинорепортажей – «С фронтов Великой Отечественной войны», в «Новости дня», «Союзкиножурнал». Эти спецвыпуски и составили основу больших и ярких документальных фильмов – «Героический Севастополь» (1941 год), «Черноморцы» (1942 год), за который Владислав Микоша был удостоен Государственной премии, – и далее – «Битва за Севастополь» (1944 г.). Но весна сорок четвёртого года была ещё очень и очень далеко впереди. Ещё многие события должны прогреметь над землёй…

Уже в Москве Микоша услышал сводку Совинформбюро: «Наши части после упорных боёв оставили Севастополь…» Говорили, что немцы взяли в плен совсем немногих – тех, что не могли двигаться, обессиленных, отрезанных от своих частей моряков. Все остальные погибли или эвакуировались, или погибли… Говорили, что в плену оказалась и Люда Павличенко. Слышать такое было тяжело… И тем более удивительной была встреча Микоши со своей героиней далеко-далеко от Росии… Но об этом чуточку позже.

…Когда Микошу спрашивают, был ли он под судом и следствием, он отвечает: «Да! Я был под следствием! Сидел в тюрьме на Элис-Айлен – «Острове слёз». Меня судил американский суд. А приговор гласил – запретить въезд в США!»

На фото кинооператоры (слева направо): В. Микоша, Р. Халушаков, Н. Лыткин, В. Соловьёв. Гостиница ИНТУРИСТ, г. Архангельск. Ноябрь 1942 года. Фото из семейного архива Татьяны Степаевой (внучки В. Соловьева).

А дело было так. Группа кинооператоров – Н. Лыткин, В. Микоша, В. Соловьёв, Р. Халушаков – отбыли в Архангельск: для следования в Америку на съёмки морских караванов.

В Архангельске были белые ночи, скопление кораблей союзников и съёмки экспозиции будущего фильма «Архангельск – ворота из войны в мир».

В ожидании кораблей на Запад жили в гостинице «Интурист», которая была заполнена в основном «утопленниками» – так звали моряков, спасённых с торпедированных врагом кораблей в Белом и Баренцевом морях. Все вместе – разноязычное международное морское братство – выходили по ночам спасать деревянный Архангельск от зажигательных бомб врага.

В Сталинграде  шло грандиозное сражение.

В жестокой блокаде был Ленинград.

Ушли на Запад ноябрьской ночью сорок второго года…

В караване было много кораблей. В трюмах – марганец и лес…

Снега и ураганы, ветер, волны – таков был путь на Исландию. Прорвались через блокаду немецких подводных лодок у Медвежьих островов – под норсом у врага. Пронесло. Проехали…

Кораблям каравана был дан приказ – рассредоточиться в открытом море и одиночно, не привлекая внимания врага, двигаться к порту Акурейри… Радист принимал сигналы бедствий: «Торпедированы! Горим! Ведём огонь по противнику!..» «СОС! Высаживаемся на шлюпки! Корабль наполовину в воде. Помогите!..! И ещё, и ещё, и ещё… На русском языке и на английском. И снова – на русском…

А помочь было нельзя. Невозможно было помочь друзьям здесь – в открытом, страшно открытом для всех опасностей холодном и мрачном море…

Пришли в Англию.

В кинотеатре на Пикадилли первым экраном идёт советский документальный фильм «День войны» (1942; полнометражный; режиссер: Михаил Слуцкий; автор сценарного плана: Алексей  Каплер; снимали на фронте и в тылу 13 июня 1942 года 160 кинооператоров Центральной студии кинохроники; — прим. ред. #МузейЦСДФ).

Картина производит в Лондоне сенсацию… В фильме – съёмки Микоши…

Однажды, когда группа возвращалась с приёма в честь авторов «Дня войны», из толпы раздался крик: «Микоша! Владик!»

Через толпу метнулась у ним  навстречу Люда Павличенко. Красивый нежный бравый лейтенант – загадочная девушка – русский снайпер. Без винтовки, с орденами, яркая улыбка… Её узнавали: «Рашн снайпер!..» – просили автографы, пожимали руки, улыбались, говорили: «Герой!»

— Люда! Мне сказали – ты попала в плен!

— Как видишь, нет… А мне сказали, что ты из Севастополя не выбрался!

— Как видишь, выбрался…

— А что ты здесь?

— Снимаю фильм.

— Опять документальный?

— Какой ещё? Другие не умею. А ты?

— Жду воздушной оказии в Москву. Возвращаюсь из Америки со студенческого конгресса…

…И стояли, взявшись за руки, посреди Великобритании два русских человека, и не могли наглядеться друг на друга… А встрече было отведено судьбою совсем-совсем немного… И снова расстались: она спешила в Россию, его гудок парохода позвал в опасный Атлантический океан…

Их караван шёл через Атлантику. Качка была немилосердной. Миллионы кубометров зелёной холодной воды, сталкиваясь и сшибаясь, сводили между собою свои счёты, а  сто немалых кораблей, затесавшиеся в затерявшиеся среди них, ждали, когда, наконец, закончится эта битва воды и ветров.

Пароход, на котором шёл Микоша[1], назывался «Пасифик Гроуд» – по-русски «Тихая роща»… Океан швырял его, бросал, качал, ставил на гребень волн, и тогда корпус, сотрясаемый вхолостую работающими двигателями, гремел, грохотал так, будто из него вываливались и выскакивали заклёпки, и тогда казалось, что сейчас сползут со шпангоутов, уйдут на дно океана ничем не сдерживаемые листы обшивки… Экзамен по разделу – восприимчив или не восприимчив Микоша к качке – прошёл для него успешно.

Кругом – подводные лодки врага. Это пострашнее ураганов…

Корабли каравана идут правильными рядами – строго в кильватер друг другу. Это страшно трудно – держать строй в шторм и ураган. Но это одно из условий безопасности…

С камерами наготове стоят операторы на высоком капитанском мостике. Волны бьют выше них. «Тихая роща» валится с борта на борт, с нома на корму и наоборот. Они ждут торпедирования – его крайнего результата – взрыва корабля. Ведь в такую погоду не увидишь ни подводной лодки, что подкрадывается к ним, ни торпеды, что полетит в них…

Прошло три напряжённых дня. Очень напряжённых. Трудно найти определение, с чем сравнить это напряжение. Каждую секунду ждёшь взрыва и не привыкаешь к этому.

Затем была картина страшная. Случилось это ночью. Снимать оказалось невозможно. Всё осталось только в памяти. И этот участок его памяти поражён навечно.

…На исходе третьих суток – без пяти двенадцать – в кают-компанию к ним вошёл капитан корабля и сказал: «Через пять минут, ровно в двенадцать, наш караван начнут торпедировать немецкие подводные лодки. И будет как нельзя более своевременно, если все вы наденете лайф-жилеты и выйдете на верхнюю палубу… Прошу извинить за плохое сообщение – другого у меня нет. Как пользоваться лайф-жилетом – объяснит старпом…»

Старпом в свою очередь сказал: «Леди и джентльмены! Внимание!.. Надеваем спасательный жилет (он надел лайф-жилет, и на плече у него тотчас зажглась красная лампочка), и в воде вас увидят сразу… Далее – вынимаем из кармашка свисток – вот он, здесь (старпом потянул за металлическую цепочку и свисток из кармашка и резко свистнул)… И сразу понятно, откуда несётся ваш призывный звук. Другого звука вы не можете издать – в ледяной воде человек хрипнет при первом же крике и не может подать голоса о спасении».

…В 0 часов 00 минут сильный взрыв потряс «Тихую рощу»… Торпеда попала в борт соседнего танкера. В языках пламени металась по палубе команда. На мачте танкера взвился красный фонарь – сигнал: «Покинуть немедленно судно». Посыпались в воду красные фонарики. Сквозь грохот взрывов донеслись свистки. И всё ушло назад. Останавливаться было нельзя… Горящий корабль начал быстро зарываться носом в воду. Огромная волна ударила в его борт и разбила шлюпку, наполовину спущенную к воде. На гребне волны показались на мгновение красные огоньки. Удаляясь, они исчезли. И утихли протяжённые свистки… Танкер наполовину уже ушёл в воду. Вхолостую бешено крутились винты. Новая партия красных огоньков уплыла вдаль. Корабли, не сбавляя хода, шли вперёд. Останавливаться опасно. И снимать нельзя. Нельзя было снять, как медленно погружаются в воду рубка немецкой подлодки, только что натворившей столько бед. К ней мгновенно протянулись и вонзились в неё красные и зелёные трассы эрликоновских снарядов. Сторожевой корабль из конвоя на всём ходу протаранил рубку подводной лодки-пирата. Раздался скрежет, лязг. Стрельба прекратилась, и наступила тишина, насколько тишиной можно назвать грохот урагана. А через секунду – новый взрыв, и новая вспышка пламени вырвала у ночи мгновения тьмы… Гасли, уходя назад, красные фонарики, и стихали протяжённые свистки… Больше пятнадцати минут в ледяной воде человек выдержать не может… Переход через Атлантику показался длинной-длинной чёрной ночью…

Было в караване 96 кораблей. К нью-йоркскому порту подошло только 33, остальные оказались на дне…

Шёл февраль 1943 года…

— Ваш паспорт! – попросил Микошу полисмен.

Оператор протянул ему свою мореходную книжку. Синий цвет. № 66758. Выданную в Архангельске. Дублёру старпома гражданину СССР В.В. Микоше.

Полисмен долго изучал его мореходку, затем изрёк, что документ не в порядке, визы на въезд в Америку нет и что В.В. Микоша и его товарищ оператор Лыткин арестованы и должны быть переправлены на Элис-Айленд – «Остров слёз»… В полицейской карете, обгоняющей вереницы автомобилей, под вой сирены их примчали на Остров слёз – в тюрьму – огромный холл вокзального типа – не то въёзд в Америку, не то тамбур на выезд… Здесь эмигранты сидят порой по нескольку лет в ожидании визы на въезд в Соединённые Штаты.

Они должны предстать перед немигающие очи американской Фемиды. Ведь визы на въезд в это государство у них действительно не было, мореходка со всеми архангельскими и лондонскими штампами служит паспортом только на советском корабле. Лондонская администрация почему-то не прислала в адрес советского консульства в Нью-Йорке извещения о прибытии операторов.

Над седой головой судьи, между скрещёнными звёздными флагами висел большой портрет Джорджа Вашингтона. Судья строго произнёс:

— Поднимите правую руку и поклянитесь именем господа Бога, что будете говорить чистую правду!

— У нас не принято клясться Богом.

— Вы находитесь в Америке и должны уважать законы нашего государства!

В общем, спорить не приходилось, он обещал суду говорить только правду и чистосердечно признался, что прибыл в Америку, не имея за душой ровно никаких желаний в части пропаганды свержения существующего строя, а лишь с единственной целью – произвести документальные киносъёмки о трудной работе караванов союзников, о дружбе народов… Выслушав операторов, судья удалился в совещательную комнату, а вернувшись обратно, громко и строго объявил:

— Суд постановил: запретить Микоше и его товарищу въезд в Америку! (Вот тебе и съёмки, вот тебе и дружба народов!..)

Но, Согласно Конституции, подсудимый имеет право в течение  двух с половиной месяцев обжаловать это решение. Если двух с половиной месяцев на съёмки хватит, тогда Микоша и Лыткин свободны и могут уходить отсюда. Добро пожаловать в Америку!

…И Микоша пошёл в Америку. На обжалование сурового судебного приговора тогда у него свободного времени не выдалось, а вскоре вслед за этим он ушёл на «Трансбалте» из Сан-Франциско через Тихий океан во Владивосток, и необходимость реабилитации гражданина СССР В.В. Микоши в части нарушения им Конституции США вообще просто отпала… А потом – за давностью – сроком в шестнадцать лет – его открытие Америки совершенно утратило криминальные черты, и запрет на въёзд в Америку для него на все времена утратил силу… Почему шестнадцать? Весной 1959 года в Нью-Йорке открывалась советская выставка – своеобразный итог жизни СССР за сорок лет его существования, в группу операторов ЦСДФ: Б. Макасеева, Л. Панкина и В. Микошу командировали на сорок дней в Северо-Американские Соединённые Штаты для документальных киносъёмок в Советском павильоне.

На этот раз путь через Атлантику не был ни страшным, ни утомительным. В таможенном зале никто не сверлил Микошу глазами, не тыкал в него пальцем, говоря: «А вот он – тот самый!..»

Правда, и в этот раз без полиции не обошлось.

..Они вошли в Колизей задолго до открытия выставки, но, как оказалось, пионерами не стали – то же самое до них сделали две тысячи корреспондентов, журналистов, фоторепортёров, операторов кино и ТВ… Вся эта масса, вооружённая оптикой и блицами, сгрудилась огромной толпой у входа.

Каждый  из этих двух тысяч готов был при первой же возможности первым ринуться вперёд…

Потом все кинулись к входной двери. Началась дикая свалка. Полиция била дубинками направо и налево. Удары приходились куда угодно. У Панкина разбили дубинкой аккумулятор, и стал Лёня просто зрителем… Досталось и Микоше, видно, за старые грехи. Но советские кинорепортёры сняли всё, что нужно. А потом спокойно снимали глаза американцев – любопытные и взволнованные, недоумевающие, удивлённые и радостные… Это стало основой фильма. Он назывался «Это видел Нью-Йорк» (1959; 4 части; режиссер: Нина Соловьева; операторы:  Б. Макасеев, В. Микоша, Л. Панкин). Фильм хорошо приняли. По репортажу он снят был очень неплохо… Для Микоши эти похвалы были приятны вдвойне – ведь в те дни исполнилось тридцать лет с тех пор, как он постучался в высокие тяжёлые скрипучие двери кинематографа, а искусство в лице И.А. Бохонова сказало ему:

«Ну, что ж, входите, Владислав Микоша! Посмотрим, что вы такое есть…»

Но вернёмся в сорок третий год…

Америка жила сенсационными сообщениями с советско-германского фронта – грандиозной победой под Сталинградом. Газеты и журналы были заполнены сообщениями о победах Красной Армии. В кинотеатрах каждый сеанс начинался военной хроникой, в которой первое место отводилось репортажу из «действующей русской армии».

Русские были популярны в Америке, как никто и никогда. Киногруппой из Москвы интересовались все – вернее, не столько ею, сколько тем, что русские рассказывали. Рассказывали о суровой военной жизни страны, о своей работе, о кино.

Советские операторы приобрели множество удивительных знакомств. С великим дирижёром Леопольдом Стоковским, со старым футуристом Давидом Бурлюком – поэтом, художником, другом Владимира Маяковского… С сыном Фёдора Шаляпина – Борисом – художником и актёром. Он снимался тогда в фильме «Песня о России» на студии «XX век Фокс» в роли советского сержанта… Король джаза Пол Уайтмен приглашает их на свой концерт в Голливуде… Писатель Леон Фейхтвангер тихим голосом расспрашивает про войну – там, на Востоке… Кинозвёзды Ингрид Бергман и Гарри Купер показывают только что отснятые фрагменты будущих фильмов со своим участием. Режиссёр Льюис Майлстоун просит проконсультировать кинокартину о Советском Союзе, снимающуюся в павильонах студии «Метро-Голден-Майер». Она будет называться «Северная Звезда». «Критикуйте, не стесняйтесь! – говори им президент фирмы Сэмуэль Голдвин. – Я хочу поставить правдивый фильм из жизни украинского колхоза в первые дни войны с Германией… А вот один из моих актёров, – прибавил он, – познакомьтесь… Мистер Майкл Чехов…» Им поклонился и подал руку невысокий лысый человечек… Определить возрасти разглядеть лицо помешал грим – м-р Майкл Чехов торопился на съёмку…

Повсюду высоко поднялся интерес к документальному кино. Американцы выпустили серию кинокартин, пользовавшихся особой популярностью – «Почему мы воюем?»  в Эту серию входил фильм Франка Капры и Анатолия Литвака «Битва за Россию» («Почему мы сражаемся» (Why We Fight) — семисерийный документальный фильм; — прим. ред. #МузейЦСДФ). Микоша был в гостях у Капры, и тот показал ему свою последнюю ленту, в которой автор увидел на экране свои севастопольские кадры…

Это был интересный фильм, сделанный в манере той беллетристической монтажной свободы, с которой вёлся кинорассказ документальными кадрами. Капра нигде не нарушил документальности материала, его жизненного смысла, не раздокументировал ни одного плана, не пытался придать ему того смысла, что в нём значился, – он просто не забывал характеристик-названий сюжетов, и каждый кадр оказывался у него подчёркнутым, как в хорошем стихотворении: ничего лишнего, неработающего, без пустых слов, без сбоя ритма…

- Монтаж – это самое простое! – улыбнулся Капра. – Разложить и склеить кадры – что тут от проблемы?.. Всё дело в том, чтобы знать цель и смысл работы. Знать, для чего это делается. Память людей – вещь шаткая, подверженная влияниям, вещь в общем-то не очень надёжная, а в наш век и совсем опасная… Куда угодно можно повернуть любые воспоминания. Желания выдать за действительность. Некрасивое сделать прекрасным. Величественное унизить.. А аргументы?.. Аргументы – это слова. И, к сожалению, много слов порою заменяют документы…

На экране маленького кинозала в студии Чарли Чаплина в Голливуде показали картину «Черноморцы» – кинорепортаж героических дней обороны Севастополя. Автор волновался. Живой классик смотрел его произведение. Страшно было показывать королю кино плоды своего скромного труда. Но Чаплин был не просто вежлив. Чаплин был ещё и гениальным зрителем. По нему можно было проверять качество своей работы… Микоша не смотрел на экран – его взгляд был прикован к лицу Чаплина, он впитывал его впечатления, его реакцию. Микоша помнит, как плакал великий комик. Когда погас экран, «…Чаплин повернулся к нам, намереваясь что-то сказать. Но так ничего и не сказал. В его глазах дрожали слёзы. Пряча их от гостей, он попытался улыбнуться, чтобы… Он склонил голову в сложенные ладони. Потом поднял голову и произнёс: «Говорить не могу – простите!.. Я потрясён». Он сидел, положив голову на руки… Было тихо…

Вы видели моего «Диктатора»? Знаете, в 1941 году меня хотели судить за этот фильм – за подстрекальство к войне… Это было 7 декабря. Смешно, не правда ли?..» (7 декабря 1941 года японские самолёты потопили в Пирл-Харборе американскую эскадру…) Они долго просидели в ресторане… На прощанье Чаплин нарисовал на обороте фотографии матери Микоши, которую тот всегда носил с собою, маленький шарж на сея – усы, котелок, ботинки и грустные глаза… Это было так же, как на саратовской киноафише того времени, когда Владик Микоша работал механиком кинопроектора в саратовском губернском иллюзионе «Искра»… В Сан-Франциско началась, а во Владивостоке кончилась вторая – тихоокеанская уже – половина первого его кругосветного путешествия.

Первый «Оскар», который получила наша страна в 1943 году в номинации «Лучший документальный фильм». Фото: из архива Музея кино.

В Москве Микоша сдал в лабораторию снятую плёнку, написал отчёт по длинной поездке и вручил в Гнездниковском переулке министру И. Большакову миниатюрную золотую статуэтку – «Оскара», присуждённого советскому документальному фильму «Разгром немецко-фашистских войск под Москвой»[2], с колоссальным успехом прошедшему по экранам США…

…Потом была трудная холодная мокрая осень сорок третьего… 51 армия генерал-лейтенанта Якова Крейзера сидела в гнилой воде Сиваша – мёртвого моря, заперев немцев в Крыму… Отдельная Приморская армия под командованием генерала армии Ивана Петрова вырвала у врага северную окраину Керчи – больше не удалось, немцы сопротивлялись бешено, отчаянно, зло! – и всю зиму готовились к решающему штурму…

Решающий штурм начнётся 11 апреля 1944 года – потом его назовут знаменитым Третьим ударом – одним из десяти могучих стратегических ударов Советской Армии по врагу, после которых он уж оправиться не смог..

Микоша был на первой барже таманского десанта. С киноаппаратом в руках – он в передовой шеренге, в передовом окопе, на первом, отбитом у врага клочке крымской земли… Снова – изматывающие бои. Снова – огонь. Снова – смерть. И снова рождались кадры, наполненные мужеством и гневом…

11 апреля 1944 года было прекрасное весеннее утро. Армии двинулись вперёд.

До Севастополя – 35 км… До Севастополя – 18 км… И вот – Сапун-Гора. 250 дней стояли черноморцы у стен Севастополя в 41-42… А возьмут они его обратно за семь дней. Итак – вперёд!

Бьют по немецким укреплениям «Катюши». Цветёт черешня. Туда, где цель, идут сотни штурмовиков «Илов». Они пашут Сапун-Гору. Какой радостью в сорок первом была съёмка сбитого «юнкерса»! А теперь? Каждая минута приности столько съёмочного материала!.. Впервые Микоша мог так полно снимать боевые операции наших частей так близко, почти в расположении противника. Все были опьянены весной и радостью наступления. Хотелось петь, кричать «Ура!» каждому сбитому самолёту, каждому залпу гвардейских миномётов, каждому кадру!..

Микоша достал телеобъектив и снимал отступление врага очень близко – в гуще его беспорядочных колонн, – взрывы снарядов и мин среди его техники, наши танки, несущиеся вперёд. Он нашёл удачную съёмочную точку (опять же верхнюю!), откуда было видно всё, как на ладони, – позиции немцев и наши наступающие части…

Эти съёмки Микоши становились страницами киножурналов и спецвыпусков из действующей армии. В этих кадрах-строчках бился пульс репортажа с фронта. Эти съёмки Микоши стали основой прекрасного фильма «Битва за Севастополь».

Известный кинорежиссёр Игорь Савченко, поставивший много батальных сцен в игровых лентах таких, как, скажем, «Богдан Хмельницкий», перед работой над художественно-документальной лентой «Третий удар» долгие часы посвятил изучению документальных кадров Микоши… Просмотрев бесценные свидетельства тех ушедших славных дней, он затем бережно реставрировал те композиции, что делал Микоша на войне, – по-другому быть не могло! Всё иное было бы неправдой! – для своего художественного фильма повторял хроникальные композиции, повторял манеру кинорепортёра, восстанавливая его настроение (естественно, с учётом требований игровой ленты). Кстати, эти художественные планы-воспоминания снимал друг Микоши, оператор Анатолий Калошин, с которым они впоследствии сделают много интересных проблемных фильмов, среди которых такие, как «Трудные дороги мира», «На переднем крае мира», «Четыре дня в мае», «ФРГ – урок немецкого»…

Телеоптика давала возможность видеть всё. В кадре рвётся снаряд… Второй… Ещё один… Ещё.. Вокруг вражеского корабля поднялись столбы дыма и воды. Снаряды всё ближе и ближе подбираются к транспорту. Камера работает, оператор чуть ли не поёт от радости – такая удача.. Рвётся снаряд на мостике корабля! – рвётся снаряд на кормовой надстройке! – рвётся снаряд на спардеке!

Микоша торопился снимать всё, что было вокруг. Он спешил зафиксировать хоть небольшую долю того, что происходило тогда. Если он не успеет это сделать – никто не сделает и оно уйдёт навсегда, безвозвратно… В кадрах – горящие танки и повозки, запряжённые лошадьми, рассыпанные письма из рейха, пулемётные ленты и пленные с поднятыми руками. Он снимал. Ему некогда было рассматривать, кто из врагов  жив, а кто мёртв, кто лежи, а кто бросается с крутого берега в море… Разберёмся потом – экран покажет. Сейчас нужно снимать, снимать, снимать страшную жизнь под названием война.

И ещё были кадры, что снял он на мысе Херсонес. Такой – усталая черноморская волна тяжело колыхала труп молодого обер-лейтенанта, мотала и била его голову по чистым и гладким камням близкого дна, на котором распласталось утонувшее мятое, порванное фашистское знамя… И такой – на сверкающую весёлым солнцем поверхность моря война высыпала сотни немецких «зольденбухов» - они плавали, намокали, тонули, а  кругом солёная вода смывала со страниц этих удостоверений бывшего личного состава вермахта чернила и фотографии их владельцев… Этот кадр был последним, что снял он на войне в Крыму. Смолкла кинокамера, и тут же где-то растаяло эхо от грохота последнего выстрела. И стало тихо. Очень тихо. Так всё совпало и сошлось. Было это 12 мая 1944 года. До Победы оставалось ещё 362 дня…

А 6 июня в «Комсомольской правде» появилась корреспонденция Владислава Микоши о первых днях освобождённого города – «Севастополь сегодня».

«…Отгремели последние залпы орудий, что стояли у херсонесского маяка, величественно отзвучал торжественный салют в Москве, и в севастопольском небе повисла странная тишина. Войны не стало. Она отхлынула далеко-далеко, и в полном величии города-воина предстал Севастополь. Разрушенные улицы, заваленные мостовые, тротуары густо поросли травой, белой ромашкой и ярко-красными маками.
Маки всюду. На улицах, бульварах, в хаосе колючей проволоки, на разбитых стенах домов, на берегу моря. Это кровь защитников Севастополя, отдавших свою жизнь за нашу победу, выступила яркими пятнами алых цветов.
Тишина изредка нарушается криками чаек. Воздух и море цвета бухарской эмали. Белоснежный излом крыла чайки чертит по морской глади замысловатый рисунок.
Три цвета в удивительно единой гармонии властвуют над всем. Синий – небо и море, бело-кремовый – разрушенные стены домов и цветущие акации, ярко-красный – цвет маков…
Воздух напоён ароматом акаций, они раскинули изуродованные осколками ветви и, кажется, будто хотят прикрыть своими тяжёлыми гроздьями чудовищные развалины Севастополя…
…Сегодня утром мы впервые услышали фабричный гудок. Это восстановленный завод начинает новую жизнь».

После отдыха – не столь короткого, как кратчайшего! – Микоша получает приказ явиться в Политуправление 2-го Белорусского фронта. Немедленно явиться. Идёт год сорок четвёртый. Месяц июнь. Число двадцать первое. Через два дня начинается великая стратегическая операция, которая затем во все энциклопедии войдёт под названием «Багратион»…

Потом будут Польша и Румыния, Болгария и Германия – ступени на крышу Победы.

…Наши танки вошли в Бухарест, и скорость у них снизилась до черепашьей. Проехать по улицам и бульварам было невозможно – всё оказалось запруженным радостными толпами, и каждый человек хотел дотронуться до пыльной брони, положить на усталые гусеницы букет цветов.

…А в Софию – болгарскую столицу – киногруппа Микоши в репортёрском азарте влетела-въехала на трофейном «оппель-капитане» за два дня до вступления туда наших войск. Чуть было всё дело не испортила морская (неизвестная болгарам!) форма капитана 3 ранга Микоши. Но потом быстро разобрались и… Что там было на улицах – словами не передашь – нужно смотреть документальные кинокадры… Кричащая от восторга толпа становилась всё гуще и гуще… Матери протягивали им своих детей, старухи благословляли крестным знамением. Они ехали очень медленно, а потом и вовсе вынуждены были стать. Но машина не остановилась – её подняли сотни рук и понесли вперёд. А толпа бушевала, ревела от восторга. Как море! Этого заряда человеческих эмоций впоследствии хватило надолго. Это помогло вынести трудности зимних боёв на 2-ом Белорусском фронте, под Кенигсбергом, опасное окружение в болотах Восточной Пруссии..

Ещё много ожидало впереди. Форсирование Одера. В утлой лодчонке. Под плотным перекрёстным огнём наступающих и обороняющихся… Нужно было скорее дойти до того берега, ещё занятого врагом. И снимать при этом. Смотреть вокруг на всё, что происходит, и видеть то, что должно остаться на плёнке кинодокументалиста. Спешить. Мчаться вперёд… Куда? К тому взрыву, что ранил Микошу и привёл его в медсанбат, – к большой зелёной палатке, измазанной вертикальными кровавыми полосами на уровне слабо поднятой руки… Шли люди от двери к столу операции – опирались на жёсткий брезент, держались за колышущуюся материю, скользили пальцами по парусине и оставляли свою кровь полосами на платочной полости… Хотя нет, не были эти полосы вертикальными – они, правда, шли сверху вниз, но оказывались кривыми и неровными…

…Была Победа в Азии – над империалистической Японией – последняя короткая страшная глава второй мировой… И полёт на Восток: по маршруту Москва-Токио. Командировка на съёмку церемониального события: подписания капитуляции Японии…

Амфибия «Каталина», в которой летела киногруппа – В. Микоша М. Ошурков М. Посельский М. Прудников, А. Сологубов, – пересекала Японское море. Гидроплан должен зайти на Токио с восточного побережья архипелага… Рейс закончился благополучно – в этот раз где-то в стороне разбойничали японские истребители-смертники. По радио передали, что они особенно яростны и дерзки. Им терять было нечего. Бензина в баке – только в один конец… Самураи не могли смириться с мыслью о поражении…

Утром 2 сентября 1945 года представителей международной прессы высадили на миноносец и доставили в Токийскую бухту к борту линкора «Миссури», олицетворявшего мощь Объединённых Наций. Огромная серая глыба корабля стояла на виду у столицы Японии; не было в городе в те минуты ни одного человека, кто бы не смотрел в эту сторону…

Церемония подписания длилась недолго. Снимать было трудно. Советской киногруппе выделили самые неудобные места. Микоша, например, почти висел в воздухе под спасательной шлюпкой, но при этом его ещё всячески старались столкнуть вниз представители прессы союзных держав… Но – тем не менее! – всё событие оказалось в кассетах советской киногруппы. И то, как к борту «Миссури» подвалил катер с членами японского правительства (это Микоше оказалось видно лучше, чем кому-либо)… И он снял, как министр иностранных дел Японии Сигимицу – в цилиндре, с большой чёрной папкой, с тростью в руке, хромая на протезе (ногу он потерял в первую мировую войну!), преодолевал крутой шторм-трап… Снял, как генерал Деревянко и генерал Макартур подписали документ о капитуляции Японии, пожали друг другу руки и отошли от стола, уступая место Сигимицу…

Последние кадры второй мировой войны… До последнего фильма о войне – фильма, в который вошли кадры Владислава Микоши… А было их – вместе с киножурналами, со спецвыпусками, посвящёнными отдельным событиям, – много, очень много. Вот только главные из них: «Героический Севастополь», 1941 год, «Оборона Одессы», 1941 год, «Черноморцы», 1942 год, «День войны», 1942 год, «Оборона Кавказа», 1943 год, «Комсомольцы», 1943 год, «Битва за Севастополь», 1944 год, «Возрождение Сталинграда», 1944 год, «В логове зверя», 1944 год, «Померания», 1945 год, «От Вислы до Одера», 1945 год, «Разгром Японии», 1945 год, «Парад Победы», 1945 год… Это только самые, самые главные…

А когда спустя тридцать лет и три года на экраны мора войдет двадцатисерийная киноэпопея «Великая Отечественная», в двенадцать фильмов из двадцати войдут кинокадры, снятые Владиславом Микошей на фронтах Великой Отечественной…

 __________________________________
1. В конце 1942 года четыре кинооператора — В. Соловьев, Н. Лыткин, Р. Халушаков и В. Микоша — отправились с конвоем судов в Соединенные Штаты Америки. Первоначально, 17 ноября 1942 года, кинооператоры отправились на 2-х советских судах —  теплоход "Комилес" и пароход "Тбилиси", из Архангельска в Англию. Их маршрут: Архангельск — Лондон — Нью-Йорк... В Америку они попали в 1943 году. Микоша и Лыткин шли на таваро-пассажирском параходе "Тихая роща", Халушаков и Соловьёв шли другим караваном.. Корабль "Пасифик гроуд" ("Тихая роща"), на котором шли операторы, чудом достиг берегов Америки. Большинство кораблей конвоя легли на дно Атлантики. Из восьми советских дошли четыре.
2. Для показа в США фильм был адаптирован для американского зрителя: переозвучен и перемонтирован. Название заменили на «Moscow Strikes Back» («Москва наносит ответный удар»; текст от автора в американской версии — Эдвард Г. Робинсон). Фильм получил в США специальные премии — Национального совета кинокритиков США и Сообщества кинокритиков Нью-Йорка за лучший документальный фильм о войне в 1942 году. В США фильм был одним из четырех победителей на 15-й церемонии вручения премии «Оскар» в номинации «Лучший документальный фильм».
Награды в категории за «Лучший документальный фильм» вручались только в 1943 году. В номинации было представлено 25 документальных лент (как полнометражных, так и короткометражных),  из них специальных призов были удостоены четыре, среди которых были документальные картины — «Битва за Мидуэй» («The Battle of Midway»; United States Navy), «Кокода фронтлайн» («Kokoda Front Line!»; Australian News & Information Bureau), «Прелюдия к войне» ( «Prelude to War»; United States Army Special Services). 


Материалы по теме