16.08.2020

В. И. Фомин

Валерий Иванович Фомин (род. 18 апреля 1940 года в Татарстане (ТАССР), д. Ново-Шешминск) — киновед и историк кино. Доктор искусствоведения. Действительный член киноакадемий «Золотой орел» и «Ника». Лауреат 18 премий профессиональных премий. Автор книг, выставок и документальных фильмов по истории отечественного кино. В настоящее время сотрудник Государственного центрального музея кино, готовит интернет-публикацию полной коллекции сохранившихся монтажных листов советских фронтовых операторов 1942-1945 гг.

Опубликовано: «ПЛАЧЬТЕ, НО СНИМАЙТЕ!..» СОВЕТСКАЯ ФРОНТОВАЯ КИНОХРОНИКА 1941–1945 гг.» (Автор Валерий Фомин; Изд: — М.; ООО "Киновек"; 2018; с. 7-10). Фото: "Снимает Илья Гутман. Брянский фронт. 1942 г.". Фото из архива В.И. Фомина.

Напомню еще раз, что из всех операторов, оказавшихся в 1941 году на фронте, можно было насчитать едва ли с десяток тех, кто уже был «обстрелян» и к началу войны имел опыт настоящих боевых съемок (в Абиссинии, Испании, Монголии, на финской войне). Всем остальным пришлось учиться практически заново. Уроки давались тяжело, оплачивались кровью.
Оператор киногруппы Украинского фронта Константин Богдан вспоминал:

«По дороге на Житомир на 52-м километре стоит заслон из наших танков. Расположились пообедать всухомятку. Неожиданно, словно из-под земли, появились немецкие танки, и начался бой. Мы оказались между немцами и нашими. Над го­ловами свистят снаряды, загорелось рядом село.

Я подумал, что надо бы снять горящие дома и высунулся было наружу. И тут началось дело. Немцы нас засекли и стали колошматить из танков. Земля, кажется, раскололась. Огонь, грохот. Вот тут до меня дошло, что такое быть оператором на фронте. Все сидят в земле, летают только пули да снаряды, и лишь оператору надо высовываться, чтобы хоть что-нибудь снять».

Впрочем, чего-чего, а именно мужества и храбрости нашим фронтовым опера­торам было не занимать. Конечно, не все из них были отчаянными храбреца­ми. Но даже самые молодые и неопытные, совершенно необстрелянные, оказав­шись в пекле, вели себя поразительно достойно и мужественно.

Вот характерное, о многом говорящее письмо одного из них. Григорий Донец сообщает своему начальнику, руководителю фронтового отдела Главка кинохроники Р.Г. Кацману (Григорьеву) об условиях работы в осажденном Севастополе:

«…нахожусь в Севастополе. Никого здесь не застал, работать очень тяжело, почти невозможно. Стоит сплошной грохот, гансы делают, что хотят. Сегодня они хозяева положения. Ходить и ездить можно только ночью и с большим риском днем (за три дня нас два раза накрыли и один раз засыпали). Со мной ассистент т. Деревянко из Ростова. Но раз меня сюда направили, буду работать до конца, до последнего метра пленки, хотя еще не представляю себе, что снимать, т.к. все ушли в землю и работают ночью».

Очень быстро, однако, выяснилось, что ни отчаянной храбрости, ни прежних чисто профессиональных навыков здесь, на фронте, совершенно недостаточно, чтобы справиться с новыми задачами.

Даже шустрым, ловким, находчивым – по кодексу профессии – операторам по­началу элементарно не хватало обычной скоростной реакции, чтобы успеть вовре­мя включить камеру.

Но, даже если оператор оказывался на месте настоящего боя и вовремя успевал включить свою камеру, все самые сложные профессиональные проблемы этим не исчерпывались, они только-только начинались.

Оператор Я. Марченко снимал в жарком бою, рискуя жизнью, но когда увидел на экране им же отснятый в этом бою материал, был просто обескуражен:

«Что же это такое получается? – писал он своим друзьям на студию. – Можно снимать в самом пекле, поймать в лучшем случае пару осколков, а в кадр это пекло не всегда поймаешь. Можете представить мое состояние: идет танк с десантника¬ми, я слежу за ним, он в кадре, а буквально за кадром в двух сантиметрах – разры¬ваются подряд три перелетных снаряда, осколки над головой просвистели, а что пользы в этом? На пленку ведь взрывы не попали...»

Это ощущение, что война не улавливается кинокамерой, преследовало многих операторов.

«Я снимал лесной бой, – вспоминал летописец партизанской войны Михаил Глидер, – и снова испытал большую досаду. В глазок аппарата я видел то, что мог увидеть будущий зритель. Однако это было очень мало. Верхушки деревьев падали как бы сами по себе. Полета пуль, конечно, видно не было. Я мог запечатлеть только отдельные перебежки. Впечатления боя, который я наблюдал глазами, отрываясь от аппарата, не получалось».

Сложность положения операторов, оказавшихся на фронте, заключалась еще и в том, что отснятый ими материал еще непроявленным немедленно отправлялся в Москву, и они долгое время не имели даже малейшего представления, что именно у них запечатлелось на пленке.
Увидев же результаты своей работы, они подчас переживали настоящий шок.

«Был теплый свежий вечер, – вспоминал Теодор Бунимович. – На траве, сидя и полулежа, расположились бойцы и командиры. Между двух деревьев на металлических подпорках был установлен киноэкран. Сзади, замаскированная ветвями, стояла машина с кинопроектором. Показывали последние киножурналы.

Впервые с начала войны мне удалось посмотреть фронтовой кинорепортаж. Среди съемок других операторов я нашел и свои кадры.

Эти хроникальные сюжеты были смонтированы из фрагментов, снятых различными людьми. Режиссеры пытались объединить разрозненные кадры дикторским текстом и музыкой. Но, несмотря на все их старания, лоскутность материала была явной.

Просмотр заставил нас серьезно призадуматься, еще раз проанализировать причины, мешавшие нам давать полноценную фронтовую кинохронику. <…>

Большинство операторов не имело фронтового опыта.

Часто мы совершали длительные и опасные путешествия без всякого эффекта. Вспоминается, как Касаткин, Эльберт и я выехали на съемку важной операции. До исходных позиций наших частей добраться было нелегко. И только на месте мы выяснили, что операция эта будет проходить ночью, и съемка неосуществима.

Мы пробирались на наблюдательные пункты командиров полков, с которых, по их рассказам, блестяще видно поле боя, но ничего снять не могли, так как поле-то видно только через стереотрубу. Даже наблюдение с артиллерийского пункта не всегда давало возможность снимать интересные планы.

И уже на первом этапе нашей работы мы поняли, что в современной войне 500-400 метров – очень близкая дистанция, но для киноаппаратов это расстояние слишком велико. Зритель, привыкший в художественной кинематографии видеть все близко и отчетливо, требовал этого же и от нас».

Но, конечно, помимо трудностей творческого и технического порядка, на пути фронтовых операторов возникали барьеры организационного и чисто житейского характера.

Где будут проводиться активные боевые операции? Как узнать, где и когда будет наноситься главный, решающий удар? Военное командование, даже доверяя при-командированному к данному фронту оператору, не всегда, особенно на первых порах, так уж охотно спешило рассекречивать планы своих военных операций. Довольно часто операторам самим по каким-то характерным приметам и перемещениям войск приходилось догадываться о готовящихся боевых действиях, о том, где будет главная заварушка.

Но, даже правильно угадав оптимальный район съемок, до него еще надо было добраться. Фронт растягивался подчас не на одну сотню километров. Добраться в нужный его участок было проблемой. И для людей с кинокамерой – едва ли не самой тяжкой. То не было необходимого транспорта, то подводили известно какие, особенно в распутицу, дороги. К тому же дела на фронте чаще всего складывались совсем не так, как их расписывали и планировали штабные генералы. Оперативная обстановка так быстро и непредсказуемо менялась, что практически невозможно было ни узнать, ни понять, где в данную минуту находится линия фронта и что именно там происходит. И сколько раз случалось так, что операторы, догоняя ушедшие вперед наши части, натыкались на боевые порядки немцев и чудом уносили оттуда ноги.

И еще особая трудность фронтовых съемок – большинство боевых операций начиналось рано на рассвете, многие военные действия – минирование, разведка, переправы через водные рубежи и пр. – вообще производились только глубокой ночью. Не хватало света, осветительный прибор, как на приеме в Кремле, не поставишь. И еще враг из врагов – дым. После артподготовок поднимались такие столбы дыма и пыли, что снимать было абсолютно невозможно.

И всего не хватало! Не хватало ручных, подвижных камер «Аймо». Не хва¬тало транспорта. Не хватало бензина для того, чтобы вовремя добраться к месту съемки… И уж само собой – вечная операторская беда – не хватало пленки. И эта нехватка пленки в боевых условиях была особенно страшной бедой…

И все-таки, как бы тяжко ни давались поначалу нашим документалистам уроки съемок в боевых условиях, а строгим киноначальникам уроки руководства в совершенно новых условиях, дело делалось, дело двигалось, и первые серьезные успехи не заставили себя ждать. Сюжеты, снятые на фронтах и регулярно включаемые в каждый очередной выпуск «Союзкиножурнала» (СКЖ), становились все более содержательными и разнообразными, а в ходе битвы за Москву был оперативно снят и выпущен на экран огромным тиражом документальный полнометражный фильм Л. Варламова и И. Копалина «Разгром немецких войск под Москвой».

С этого момента советская фронтовая кинодокументалистика начинает работать все более уверенно, содержательно и плодотворно.