Новые чудеса ХХ века. ВГИК, Эйзенштейн

К 100-летию ВГИКа. Из воспоминаний режиссера-документалиста Ольги Подгорецкой.

20.05.2018

Ольга Борисовна Подгорецкая (1903 — 1987)

Актриса, режиссер-документалист. В 1932 году окончила режиссерское отделение Государственного Техникума Кинематографи.

Глава из биографической рукописи режиссера-документалиста О. Подгорецкой "ЗАГЛЯНЕМ В ХХ ВЕК, ЛЁНЯ!" (посвящается внуку Леониду Кривошеину). Москва, 1977-1982 гг. Публикуется впервые.

Материалы из коллекции Московского музыкального театра "Геликон-опера" обработаны и предоставлены заведующей отделом выставочных проектов Анной Грибковой-Тхостовой.

На белом полотне экрана шагают, бегают люди, мчатся лошади, автомобили, поезда, летят самолеты (тоже чудо века)… и все это можно увидеть в синематографе — кинотеатре.

У нас появился знакомый киномеханик из синематографа «Модерн», ныне «Метрополь». И с его помощью мы с сестрой просмотрели немало кинолент драматических и комических со знаменитыми тогда артистами — Верой Холодной, Иваном Мозжухиным, Максом Линдером и другими. 

Новое искусство

Многие сначала увидели в этой новинке скорее аттракцион, чем искусство. Но уже во второй половине 20-х годов стало очевидным, что рождается новое замечательное искусство – чудо ХХ-го века- КИНО!

И НЕ МЕНЬШИМ ЧУДОМ БЫЛО ТО, ЧТО МОЛОДАЯ СОВЕТСКАЯ РЕСПУБЛИКА ДАЛЕКО ОБОГНАЛА АМЕРИКАНСКИЙ КИНЕМАТОГРАФ, СОЗДАВ НЕПРЕВЗОЙДЕННЫЕ ШЕДЕВРЫ — КИНОФИЛЬМЫ. Особенно потрясли «Броненосец Потемкин» Сергея Эйзенштейна и «Мать» Всеволода Пудовкина.

Если Всеволод Мейерхольд породил театральную революционную бурю, то эти фильмы знаменовали собой рождение нового революционного киноискусства, и работать ради него было бы большим счастьем.

С разбега бросаться в незнакомую область я не решилась. Поступила на курсы по подготовке в ВУЗы, прочла все, что нашла о кино, литературы было очень мало. Часто ходила в кинотеатры и, наконец, решилась подать заявление о приеме меня на режиссерское отделение Государственного Техникума Кинематографии[1].

Экзамен. Однокурсники

Очень страшно было идти на экзамен по специальности. Никто из поступающих на режиссерское отделение не знал, в чем он состоит, что будут спрашивать.

Да и обстановка экзамена была пугающей.

В полутемном зале за столом сидели экзаменаторы, в их числе знаменитая актриса Хохлова, киновед Шипулинский, режиссер С. Васильев, а ослепляющий свет прожекторов был направлен на бедного экзаменующегося.

Это смущало и немного пугало.

«Почему хочу сменить театр на кино?», «Какие фильмы видела?», «Что отличает фильмы Эйзенштейна от фильмов Пудовкина?», «Какие спектакли я предпочитаю?» Вот такого рода град вопросов встретил меня с самого начала экзамена.

Когда с ним было покончено, С. Васильев решил проверить мою наблюдательность. Показав в большой пепельнице окурок с розовым ободком, спросил: «Кому могла принадлежать эта папироска?» Ответить было легко.

«Очевидно, женщине с накрашенными губами», — я посмотрела на Хохлову — угадала.

«А этот?» — в пепельнице лежал окурок с аккуратно примятым ободком. Я замялась. Но экзаменатор так упорно играл своим мундштуком, приходя на помощь, что ошибиться было невозможно.

Затем мне предложили в этюде отыграть три предмета: стакан воды, галоши и дверь.

Я призадумалась. И решила сыграть домработницу, которую заставили работать в ее выходной день. Я выплеснула со зла воду, бросила недомытые калоши и пулей выскочила за дверь.

И вот все закончилось для меня благополучно.

Сдала экзамены и по общеобразовательным предметам.

Я принята на режиссерское отделение ГТК — а через год техникум был реорганизован в Институт Кинематографии!

Началась ни с чем не сравнимая, чудесная студенческая пора. Она совпала с юностью нашей страны (1928-1932 гг.) и от этого стала еще прекрасней.

Студенты

Горячая пора трудового энтузиазма коснулась и нас — мы усердно работали на субботниках, разгружали вагоны после трудового дня, разумеется, бесплатно.

Жили тогда студенты, особенно, приезжие, более, чем скромно. Но где и когда они жили иначе?

Запомнился такой характерный эпизод.

Готовясь к очередному концерту, мы назначили репетицию на воскресное утро. Все явились вовремя: аккомпаниатор, группа исполнителей, я, отвечающая за номер мелодекламации, но постановщик ритмического, пластического движения, сопровождающего эту мелодекламацию, Гриша С.; не явился. Долго мы его ждали. Потом стали репетировать только чтение, разбивая его на групповое и сольное исполнение. Наконец появился улыбающийся (!!!) Гриша.

— Что это значит? Почему вы сорвали репетицию?, — возмущенная спросила я.

Явно оскорбленный Гриша приосанился и не без гордости изрек: «Вы меня удивляете, Оля! Разве не знаете, что сегодня в нашем общежитии ПИРОЖКИ?!!» — видимо, в эту минуту он презирал меня за невежество, непонимание значения величайшего события в «Ай-Гурзуфе» — так величали острословы общежитие во Всехсвятском, ныне Соколе.

На курсе нас было немногим больше двадцати. Юноши и девушки самых разных характеров, темпераментов, уровней развития, культуры, психологии.

Были здесь горячие головы и сдержанные философы, фантазеры-мечтатели и явные практики, привлеченные возможностью хорошо заработать в кино, балагуры-весельчаки и скромные, застенчевые девушки.

Расскажу коротко о некоторых сокурсниках, с которыми я больше сдружилась.

Дмитрий Дудкин — поражал соей страстной любовью, почти одержимостью, к литературе, искусству вообще и киноискусству, в особенности.

Он много читал. Книги, как теперь принято говорить, были его любимым Хобби, но и, конечно, серьезной подготовкой к будущей профессии.

Над столом в его комнате висел известный девиз Юрия Олеши – ни дня без строчки. В своих больших очках Митя выглядел всегда каким-то озабоченным, словно мучили его сомнения, какие-то глобальные проблемы.

Темпераментный, жадный к работе и книгам, мечтательный Митя Дудкин казался мне идеалом студента-художника. И я верила, что фильмы, которые он поставит в будущем, будут такими же страстными, как их режиссер.

Но миновала его судьба режиссера. Митя стал писателем и кинодраматургом.

Коля Комаревцев[2]— один из самых больших мечтателей-фантазеров. Страстный поклонник поэзии, особенно Маяковского и Есенина. Мы подозревали, что он и сам пишет стихи, но он никогда их не читал. Наряду с высокими стремлениями, фантазиями, обладал Коля и незаурядным чувством юмора, которое ему никогда не изменяло.

Его судьба привела к документальной кинематографии. На Ленинградской фабрике кинохроники он сделал ряд очень интересных очерков и журналов.

Однажды ему поручили помочь исправить не совсем удачно смонтированный фильм менее опытного кавказского режиссера.

Так как последний яростно отстаивал каждый метр своего творения, то, опасаясь его темперамента, режиссеров развели в разные монтажные комнаты. Но я сама была свидетельницей того, как опекаемый поздним вечером поджидал в вестибюле студии своего опекуна, подозрительно поигрывая маленьким кинжалом, притороченным к кавказскому поясу.

Возможность слишком бурного объяснения Коля принимал с юмором, хотя был миниатюрным по сравнению со своим мощным и грозным противником. К счастью, до силовой схватки дело не дошло, а после успешной сдачи фильма был заключен мир.

Яша Бабушкин — обладал не меньшим чувством юмора. Он был неистощимым шутником, веселым выдумщиком, никогда не унывал. Яша работал на электрозаводе — в ГТК занятия были вечерними. Проработав нелегкую смену, не успев поесть, иногда и умыться, он мчался через всю Москву к Беговой улице с запасом новых веселых выдумок и шуток. Слово «мчался», правда, больше относится к его настроенности, а не к транспорту, ведь москвичи еще ездили на трамваях.

Над входной дверью своей, пока еще холостяцкой, квартиры Яша повесил картонные часы, перед уходом ставил стрелки на час, когда хозяин вернется домой — удивительное указание для квартирных жуликов.

Отличный рисовальщик, он создал неповторимое пособие — шпаргалку — своеобразный альбом с красноречивым заголовком «Спасайся, кто может!». Тут были записаны краткие сведения о великих художниках эпохи Возрождения и вклеены фотокопии со знаменитых полотен.

Однако и жизнь подшутила в свою очередь над Яшей — подвела неожиданно фамилия.

Как-то отдыхая с женой на южном курорте, Яша решил заблаговременно позаботиться о железнодорожных билетах на Москву. Но рассудил, что вместо того, чтобы ездить к далекому вокзалу, теряя время, можно ограничиться телеграммой на имя начальника вокзала. Так и сделал. В телеграмме был указан день и номер поезда, на который просит забронировать два билета в Москву «в мягком, можно международном вагоне. Бабушкин»

В указанный день Яша подошел к кассе и назвал себя. Кассир приветливо закивал головой, сказав: «Здравствуйте, товарищ Бабушкин! А начальник вокзала уже ждет Вас, хочет познакомиться. Вот наш служащий к нему Вас проведет». — И перед ошеломленным Яшей появился какой-то железнодорожник, тоже почтительно поздоровавшийся с Бабушкиным.

Тут Яша с ужасом подумал, что его приняли за знаменитого полярного летчика Бабушкина, имя которого гремело по всей стране. И сейчас разразится скандал, разоблачение.

Конечно, было бы лучше, придя к начальнику вокзала, честно раскрыть создавшееся недоразумение, но при мысли, что через полчаса уйдет на Москву поезд, и неизвестно, когда можно будет достать после такого конфуза билеты, но известно, что он и Шура тогда опоздают на работу. Яша принял отчаянное решение не разоблачаться (может, в лицо-то не знают?). Низко нагнув голову, он решительно вошел к начальнику, который встретил его приветствием и обещанием устроить небольшой митинг в честь высокого гостя. Яша сказал, что не нужно митинга, но выйдя от начальника, немедленно скрылся на всякий случай и появился у вагона только за минуту до отхода поезда.

Самое смешное, что спустя некоторое время в Москве в ресторане ему довелось услышать эту историю.

Ее громко рассказывал своей компании какой-то посетитель, сидящий за соседним столиком. Яша встал, подошел к рассказчику, внес коррективы в некоторые детали («откуда Вы это знаете?») и скромно признался, что он и есть тот самый Бабушкин.

По окончании ВГИКа, Яша поступил на Московскую фабрику кинохроники. Сначала работал в мультцехе художником, потом перешел на режиссерскую работу.

Валя Попова – одна из самых скромных студенток нашего курса, но очень внимательная не только к учебе, но и в отношении к товарищам. При малейших недоразумениях и стычках, которые порой возникали в группе, Валя принимала все так близко к сердцу, что часто даже плакала. Добрый, верный друг, готовый по первому зову придти на помощь, такой была и осталась Валя Попова.

Трудно было тогда предположить, что эта девушка, старавшаяся всегда быть неприметной, станет одним из лучших режиссеров научно-популярной кинематографии. Уже многие годы создает она детские познавательно-увлекательные фильмы и выпуски, сделанные остроумно, с хорошей режиссерской выдумкой, на самом высоком профессиональном уровне. Они принесли ей заслуженную славу. Валя награждена Орденом Октябрьской Революции.

Нина Беляева. В 1928 году Нина Беляева – круглая сирота, не имеющая в Москве ни родных, ни близких, приехала из Воронежа. Ни денег, ни крова. Но отчаянное упорство в достижении намеченной цели – во что бы то ни стало работать в кино, все равно, кем – актрисой, кинооператором, режиссером.

Так появилась на нашем курсе худенькая, близорукая блондинка, любящая литературу и живопись, сама писавшая стихи, а потом рассказы, пьесу, сценарий.

Это была добрая, отзывчивая душа.

Мы подружились сразу и дружили 50 лет(!!!) вплоть до ее тяжелого заболевания и смерти.

Нина вложила немалый труд в развитие художественной кинематографии. Отличный вдумчивый редактор, она работала всегда на полной отдаче, и многие начинающие сценаристы и режиссеры получали от нее неоценимую поддержку и творческую помощь. Думаю, они добрым словом поминают Нину, оставившую заметный след.

Леня, как это важно оставить после себя добрый след!

У Расула Гамзатова есть как всегда мудрое стихотворение, ставшее песней – «Не торопись!». В нем он призывает не торопиться расставаться с захромавшим конем, со старыми друзьями, которых нельзя терять. К этому прекрасному завету я добавлю еще один – «Торопись!» Торопись сызмала делать людям добро.

У твоей родной мамы в школе среди других подруг была и Валя К. – девочка со странностями. Она была способна просидеть у нас весь вечер в молчаливой задумчивости, не проронив ни слова. Когда я спросила Надю, почему она дружит с такой странной девочкой, она ответила мне не без укора: «Но должен же кто-нибудь с ней дружить!» Она была права. Дружба должна быть, как и любовь бескорыстной, самоотверженной.

Леня, торопись приходить на помощь к тем, кто в ней нуждается, не ожидая вознаграждения.

Один болгарский священник в беседе с нашими туристами заметил, что утром кроме физзарядки следовало бы тренировать и душу – давать себе обещание сегодня быть честным, добрым к людям, не хвастаться, не обижать детей, животных и тому подобное.

Мне кажется, это неплохой совет. Я бы к нему прибавила и второй: вечером, перед отходом ко сну проверить, как ты выполнил свое обещание.

Наш Юбилей

В 1962 году исполнилось 30 лет, как мы закончили учебу во ВГИКе.

Решено было отпраздновать. Уже совсем немолодые, мы снова прошли столь знакомыми бульварами Ленинградского проспекта, где было пережито столько радости, надежд, разочарований и вошли в бывший наш спортивный зал — ныне ресторан гостиницы «Советская».

ГТК с 1925 года располагался в здании бывшего ресторана «Яръ» (в конце 1930-х гг. здание было перестроено в гостиницу «Советская»). Фото: Общественное достояние.

За праздничным столом предались воспоминаниям. Среди них немало курьезов.

«А помните, как мы засыпали на первых уроках композиции кадра?» Бедный Бохонов, преподававший этот предмет, не был виноват: занятия перенесли на 8 часов утра, а студенты «грызли гранит науки» — политэкономию и диамат — часто за полночь и не высыпались. Как только Бохонов погасит свет, чтобы продемонстрировать нам очередные снимки различных композиций, мы начинали дремать, а кое-кто и подхрапывать.

«А как наказали Колю Комаревцева за покупку галстука?» — «Отчислили из института за проявление мелкобуржуазной идеологии, и он два дня не ходил на занятия». — «А потом райком комсомола счел это неправильным и Колю восстановили в комсомоле и во ВГИКе».

«А помните, Митя Дудкин, восторженно внимая Довженко, забывшись, яростно впивался зубами в яблоко. Режиссер поэтического кино гневно крикнул: «Прекратите жевать или выйдите из зала!» — и как покраснел обомлевший Митя?»

«А не забыли Нину Беляеву? Как ее проработали за вегетарианство?» — «Да, а она, стремясь исправиться, принялась есть мясо в двойных порциях».

«А Вале Поповой предложили написать обязательство «Больше плакать не буду!»

Много смешного и трогательного вспоминали мы, смеясь и грустя о прошлом.

А потом, к изумлению официантов, обошли все помещения, включая подсобки: ведь тут были наши аудитории, павильоны, лаборатории.

Этот день запомнился нам как прощание с молодостью, прощание с товарищами по учебе.

И конечно, мы не могли не вспомнить наших учителей и, главное, — Сергея Эйзенштейна.

Наш учитель

Режиссуру на первом курсе нам преподавал никто иной, как сам Эйзенштейн.

Сергей Эйзенштейн со студентами ГТК. Среди студентов Ольга Подгорецкая (сидит на полу третья справа). Источник: ГОСКАТАЛОГ.РФ (№ 13731986).

У меня уже тогда хранилась фотокарточка, где прогремевший на весь мир кинорежиссер был снят в пуловере с широким отложным воротником, с копной дыбом стоящих, подсвеченных контражуром волос, с чуть насмешливым пристальным взглядом.        

А теперь он — Сергей Михайлович — живой среди нас, со все еще клубящейся шевелюрой чуть-чуть поредевших волос над громадным лбом мыслителя, с глазами, таящими в глубине озорной огонек, с приятно рокочущим баритоном. Он спрашивает каждого из нас о профессии: наборщик, электромонтер, чертежник, рабочий, актриса… — «Ну, это не профессия», — презрительно роняет Эйзенштейн в мой адрес. Позже мне стало понятно, что то был период его увлечения типажом: он отказывался от профессиональных актеров и снимал в главной роли фильма «Старое и Новое» Марфу Лапкину — простую крестьянку.

Во время съемок фильма «Старое и Новое» (1929). На фото: Марфа Лапкина и Сергей Михайлович Эйзенштейн. Фото из личного архива Н.Я. Венжер.

Нет, не могла я жаловаться на пренебрежительно отношение ко мне Сергея Михайловича. Мы с ним часто возвращались вместе на одном трамвае домой — я выходила у Мясницких ворот, он — у Чистых прудов — и беседовали на разные темы. Как-то поспорили, какая актриса лучше — Глизер или Бабанова? Я, разумеется, стояла за свою любимицу, Эйзенштейн предпочитал Глизер. Я утверждала, что кроме таланта, мастерства Бабанова обладает поразительным женским обаянием. Соглашаясь с этим, мой оппонент все же настаивал, что искусство Глизер более современно, более остро по трактовке образа.

Задавал мне Сергей Михайлович и нелегкие вопросы: как усваивают студенты его лекции, все ли понимают?

Нужно признаться, что , пожалуй, около половины нашей аудитории не было подготовлено к тем сложным теоретическим вопросам, которые поднимал наш учитель. Но не хотелось унижать товарищей и огорчать педагога, приходилось в ответе смягчать существующее положение.

Много интересного открылось нам на лекциях Сергея Михайловича. Он, например, обратил наше внимание на то, что монтаж, который играет в кино такую большую роль, присущ и другим искусствам.

Образцы монтажной раскадровки можно найти и у Пушкина — «Полтава», «Медный всадник» — и в живописных полотнах.

Послушай, Леня, как раскадрован[3] отрывок из «Полтавы»:

… Пестреют шапки. Копья блещут.

Бьют в бубны. Скачут сердюки.

В строях равняются полки.

Толпы кипят. Сердца трепещут.

Дорога, как змеиный хвост,

Полна народу, шевелится.

Средь поля роковой намост,

На нем гуляет, веселится

Палач и алчно жертвы ждет:

То в руки белые берет,

Играючи, топор тяжелый,

То шутит с чернею веселой…»

Не правда ли, как ярко, кинематографично подготовлена сцена казни Кочубея, ты словно воочию видишь шевелящуюся, как змеиный хвост, толпу и палача, поигрывающего топором.

А когда будешь в Третьяковской галерее, обрати особое внимание на портрет Ермоловой. Его написал художник Серов. Анализируя причины исключительной выразительности портрета, Эйзенштейн пришел к выводу, что он, как бы «снят» с трех точек, а «смонтирован», как единое целое. В самом деле, нижняя часть фигуры актрисы с лежащими на полу складками платья явно «снята» с верхней точки, средняя часть портрета написана с точки близко стоящего художника, а лицо актрисы — крупный план — с нижней точки.

Эйзенштейн призывал нас хорошо изучить законы диалектики, на них опирается подлинное киноискусство-драматургия, режиссура, монтаж.

В списке рекомендованной им литературы (этот список у меня сохранился) большое место отведено книгам по философии, диалектическому материализму, философии, психологии.

Как видишь, режиссеру нужно овладеть немалыми знаниями в области общественных наук.

В беседе о прекрасном Сергей Михайлович сказал, что увидев красивый закат, художник не будет восторгаться вслух: «Ах, как замечательно!» — и тем самым как бы исчерпывать свою реакцию. Нет, он сохранит в своей памяти этот закат и присоединит к нему потом еще какие-то наблюдения, чтобы затем отдать все это обогащенным и личным отношением художника.

Однажды Эйзенштейн поинтересовался, какие дисциплины, кроме специальных, нам преподают. Выслушав довольно длинный список, он спросил: «А боксом режиссеры разве не занимаются?» — «Нет», — ответили мы растерянно. «Как же они будут работать с актерами?» — весело осведомился Сергей Михайлович. Наверное, то было шуткой. Но, дойдя до учебной части, она была воспринята всерьез.

И появился преподаватель с несколько примятым в бою носом, и мы все, юноши и девушки, стали тренироваться, нанося сокрушительные удары правой и левой воображаемым актерам.

Сергей Михайлович любил оживить свою лекцию озорной шуткой или вдруг с необычайной легкостью и изяществом сделать балетный пируэт по всем законам классики.

На втором семестре Сергей Михайлович предложил нам коллективно поработать над таким эпизодом: солдат после трех лет войны возвращается домой в село. Это пора цветения и плодоношения: по дороге ему могут встретиться, например, теленок, утячий выводок, маленькие щенята и т.п. Этот набор плодородия, постепенно нарастая, внезапно обрывается неожиданным ударом: солдат видит свою жену с младенцем, которого она кормит грудью.

Несколько занятий мы старательно вместе с учителем принимали или отвергали режиссерские решения этого эпизода. Митя Дудкин предложил, чтобы солдат пришел домой с войны хромой. Эта поразительная деталь, контрастирующая с цветущей природой, была нами единодушно одобрена.

Закончить эту работу, однако, не удавалось.

Сергей Михайлович Эйзенштейн собирался за границу. Мы были очень огорчены, организовали прощальную фотосъемку группы с Эйзенштейном.

Через некоторое время я получила открытку из Парижа. На ней романтический пейзаж с замком в лунную ночь. В тексте: «В тех местах романтических вспоминаю о Вас, чего и Вам от души желаю. Жива ли память обо мне в сердцах ваших? Свидетельства о сем направляйте по адресу: Париж…», — не помню, что мы ответили на это трогательное послание.

О Сергее Михайловиче Эйзенштейне, классике мирового киноискусства, выдающемся педагоге, мыслителе, борце за идеи социалистической культуры, написаны целые тома. На нашу же долю выпало счастье хоть и кратковременной, но очень памятной встречи с обаятельным, остроумным человеком, художником-эрудитом, замечательным учителем, веселым собеседником.

Вторая встреча

Судьба свела меня все же еще с Сергеем Михайловичем, кажется, в 1935 году, когда в Москву приехал знаменитый китайский актер Мэй-Лань-Фан[4], гениальный исполнитель женских ролей. Мне было поручено снять короткометражный фильм о его гастролях в Москве. Мы не поладили с Сергеем Третьяковым, который должен был написать сценарий. И тогда я, набравшись храбрости, рискнула позвонить Эйзенштейну с просьбой помочь мне, на что получила немедленное согласие.

И пока с кинооператором Николаем Степановым ежевечернее ходили на спектакли, изучая и выбирая наиболее выразительные фрагменты, Эйзенштейн уже договорился с гастролером о всех съемках.

Сначала руководство кинохроники хотело пригласить из «Мосфильма» также кинооператора и звукооператора, но, узнав, что на фильм назначен Николай Степанов, приглашенный кинооператор заявил, что Степанов прекрасно справится один и от участия в съемках отказался.

Да, Степанов был одним из лучших кинооператоров хроники…

Но техника?..

Этот вопрос мучил меня. И не зря.

Звуковые съемки проводились на кинохронике тогда весьма кустарным способом: снимали на одну пленку и звук и изображение.

Малейшая неточность экспозиции неизбежно влекла за собой брак. Кроме того, гибкий вал киноаппарата был очень ненадежен, часто выходил из строя.

Пришла я в павильон заранее, заказав из предосторожности две синхронные камеры. Пока актеры переодевались и гримировались, был натянут задник – красочный занавес ручной работы с расшитыми шелком сказочными птицами.

Появился Эйзенштейн, с ним Леонид Оболенский, тогда работавший звукооператором.

Договариваемся о порядке съемки: сначала все синхронные куски, потом немые досъемки.

И вот приступаем. Я говорю Сергею Михайловичу, какая будет сцена, желательно, чтобы Мэй-Лань-Фан учитывал границы кадра.  Эйзенштейн это же говорит по-английски директору китайского театра. Тот в свою очередь переводит это на китайский для актера. Какая длинная процедура!.. Эйзенштейн заглядывает в глазок камеры и не вносит никаких изменений. Мы репетируем и снимаем первый кадр.

Но постепенно, в стремлении усилить темп съемки, мы резко сокращаем время на переводы. Иногда Степанов сам говорит по-английски, а то сгоряча, забыв о знатности гостя — Мэй-Лань-Фан был генералом, и в его присутствии китайские актеры и музыканты не имели права сесть — хватает очаровательную китайскую девушку (актер изумительно перевоплощался) и устанавливает как ему нужно кадр. Но съемка вскоре прервалась — гибкий вал, конечно, не работает.

Заряжаем вторую камеру.

Актеры — Мэй-Лань-Фан и его партнер — терпеливо ждут.

Наконец все готово. Можно репетировать и снимать.

Но через несколько кадров вышел из строя и второй киноаппарат. И это уже надолго —третьей камеры нет, а когда отремонтируют те две, неизвестно.

 Я ужасно переживаю и предлагаю пока снимать немые кадры. Но Мэй-Лань-Фан сразу понял, что тут что-то не так, и сказал, что лучше подождем.

Легко сказать, подождем! — Вот уже полдня его партнер держит на голове чуть ли не полупудовое сооружение.

Пока обмениваемся с Эйзенштейном соображениями о дальнейшей съемке. И тут мне приходится поспорить с прославленным мастером. Предложенный им стык кадров не будет монтироваться по звуку — Эйзенштейн тогда еще не снимал звуковых фильмов. Сергей Михайлович слушает меня, но хочет услышать и мнение Оболенского, тот подтверждает — да, эти кадры не смонтируются, нужен другой звуковой переход.

Наконец появляется злополучная камера, и мы продолжаем уже до конца съемки.

А на следующий день нас ждал другой, более серьезный удар.

По каким-то соображениям Комитет по делам кинематографии отменил свое решение о производстве фильма «Мэй-Лань-Фан в Москве», поставив Эйзенштейна в страшно неловкое положение перед гостями.

Мне же предложили смонтировать из снятого материала один сюжет для ближайшего номера «Союзкиножурнала» (№ 10, 1935 год; Учетный № РГАКФД: 4407; сюжет: Москва. Гастроли китайского режиссера, актера — исполнителя женских ролей Мэй-Лань-Фана в театре Мюзик-Холл, фрагменты выступлений; реж.: О. Подгорецкая;  — прим. ред. #МузейЦСДФ). Так, к глубокому моему огорчению, начавшаяся работа на интересном материале с любимым Мастером окончилась, едва начавшись.

И совсем мимолетная встреча с Эйзенштейном произошла у меня в Комитете по делам кинематографии в 1940 году. Мы обменялись улыбками и краткими репликами. Я похвасталась, что первый номер затеянного мною детского киножурнала «Наука и техника» получил одобрение самого академика Чудакова. Сергей Михайлович с доброй улыбкой принял мое воодушевленное сообщение.

Не знала я, что это последняя моя с ним встреча.

В феврале 1948 года с глубокой скорбью мы проводили нашего учителя в последний путь.    
______________________________________

1. С 1923 по 1930 — «Государственный техникум кинематографии» (ГТК). С 1925 года располагался в здании бывшего ресторана «Яр» (в конце 1930-х гг. здание было перестроено в гостиницу «Советская»).
12 мая 1928 г. Сергей Эйзенштейн был зачислен преподавателем режиссерского курса ГТК.
В 1930 году ГТК был реорганизован в Государственный институт кинематографии (ГИК).
01 октября 1932 г. Эйзенштейн был утвержден заведующим кафедрой режиссуры ГИК.
В марте 1933 года Эйзенштейн начинает работать над программой по теории и практике режиссуры. В мае того же года им составлен проект программы и начата работа над книгой «Режиссура» (том первый) на основе прочитанных в институте лекций.
25 октября 1934 г. ГИК был преобразован в Высший государственный институт кинематографии (ВГИК). 17 января 1937 г. Эйзенштейну присвоено звание профессора по кафедре режиссуры ВГИК. В 1937 году во ВГИКе Эйзенштейн создает систематический курс и первую в мире программу по основам кинорежиссуры.
17 мая 1938 г. ВГИК становится Всесоюзным государственным институтом кинематографии.
25 сентября 1943 г. Эйзенштейн был временно освобожден от педагогической нагрузки во ВГИКе в связи с реэвакуацией ВГИКа из Алма-Аты в Москву и необходимостью продолжить в Алма-Ате работу над фильмом «Иван Грозный».
В здании на Ленинградском проспекте в угловой башенке (не сохранилась) находилась мастерская Эйзенштейна. (Источник: Карта Кино)

2. Николай Комаревцев — кинодокументалист, автор фильма «Линия Маннергейма» (Производство: Ленинградская студия кинохроники; режиссеры монтажа: Л. Варламов, В. Беляев, Н. Комаревцев, ; — прим. ред. #МузейЦСДФ) 1940 г. О нем пишет Р. Кармен в книге «Но пассаран».

3. Раскадровка — разбивка на отдельные куски, словно кинокадры.

4. В 1935 году состоялась триумфальная поездка Мэй Ланьфана в Советский Союз. Она продолжалась 40 дней. Ради того, чтобы увидеть искусство Мэй Ланьфана в Москву приехал знаменитый немецкий писатель Брехт. Во время ленинградских выступлений спектакли Мэй Ланьфана посмотрел Сталин.

СПРАВКА

В 1932 году окончили режиссерское отделение ГИКа:
Я. Бабушкин, В. Белобородов, П. Беляева, Е. Битте-Борисович, К. Денисов, И. Должиков, Н. Ивакин, А. Кандахчян, Н. Караушев, Кац, Н. Комаревцев, А. Мангушев, С. Марданов, М. Мохов, В. Нижний, А. Ованесова, О. Подгорецкая, В. Попова, М. Румянцев, Г. Серпуховитин, В. Скрипицына, Н. Хоранова, П. Чуриков, Э. Эльяшева, К. Юдин (источник:  В. П. Лисакович «Мастерская Арши Ованесовой и Леонида Кристи. Страницы истории ВГИКа»). В списке отсутствует Дмитрий Дудкин*.

*Дмитрий Константинович Дудкин, драматург, писатель. Из воспоминаний писателя и литературного критика Масуда Муллоджанова«С именем Дмитрия Дудкина я вначале познакомился через альманах «Литературный Таджикистан», где регулярно печатались его рассказы. Мне очень понравились его рассказы «Транзитный пассажир» и «Горячее сердце Зумрат». Но наше личное знакомство произошло, когда в 1963 году меня назначили главным редактором киностудии «Таджикфильм». Тогда Д. Дудкин являлся секретарём Союза кинематографистов республики. Мы часто встречались на различных совещаниях, особенно, во время обсуждений и принятия сценариев. Дмитрий Константинович был одним из первых выпускников ВГИКа, обладал широкими знаниями, имел опыт работы на киностудиях Москвы, Баку, Ашхабада, невзирая на лица, говорил о достоинствах и недостатках представленных сценариев. Ещё одна черта Д.Дудкина сблизила и сдружила нас:  мы оба были влюблены в поэзию Маяковского. Он часами наизусть читал стихи великого поэта-трибуна и интересно рассказывал о его личности».


Материалы по теме