Опубликовано: Информационно-технический журнал ТТК (Техника и технология кино) № 01 (27) 2010 г., с.2, 4-9. Фото: Джемма Микоща (Фирсова) и Владислав Микоша. 80-е годы.
Материал был подготовлен к 100-летию со дня рождения кинооператора-документалиста, режиссёра, фотокорреспондента Владислава Микоши.
Сто лет – один миг в вечном течении истории, и те же сто лет – это долгая человеческая жизнь.
Владислав Микоша не прожил целый век, но его жизнь вместила в себя столько уникальных событий, что её нельзя измерить количеством прожитых десятилетий! Простое и невероятно сложное, смешное и трагическое, торжественное и смертельно опасное предлагалось кинозрителю, увиденное зоркими и умными глазами документалиста Микоши.
Он впервые взглянул на этот мир 8 декабря 1909 года и первой рекой, из которой он зачерпнул воду, была великая Волга. Сначала её бескрайняя ширь завораживала и казалась непреодолимой, но когда мальчишка подрос, он бросил ей вызов. Он решил переплыть великую реку, и это был поступок не ради спортивного интереса. Это было проверкой своих душевных качеств. У марафонского заплыва не было зрителей – только равнодушное течение великой реки и Владик Микоша. Думается, именно тогда он состоялся как личность, умеющая рисковать и добиваться поставленной цели. Именно тогда в характере совсем юного паренька проявились те черты, за которые в дни Великой Отечественной войны так уважали моряки многострадального Севастополя оператора Боевого Красного Знамени Центральной студии документальных фильмов.
А начинался кинооператор Микоша в тесной проекционной будочке маленького кинотеатра. Юноша, влюбившийся в белое полотнище экрана по которому двигалось живое изображение, устроился работать киномехаником. Но одно дело – показывать людей и события, снятые кем-то, и совсем другое – самому быть создателем лент с этими движущимися фигурками. Но недаром Владик переплывал матушку Волгу. Настал момент, когда он установил камеру «Дебри» на штатив, сам построил композиции. Кадра, сам навёл объектив на резкость, сам стал крутить ручку камеры и потом увидел свою фамилию в титрах.
Что-то завораживающее было в его необычной фамилии. Она появлялась на экране перед сюжетами, которые рассказывали о том, чего без оператора Микоши зритель бы не увидел и не узнал за всю предстоящую жизнь. Необычная фамилия была под стать необычным рассказам о полярниках и металлургах, рыбаках и строителях, деятелях искусства и политических деятелях…
Пожалуй, творческий путь Микоши следует разделить на три периода – довоенный, Великой Отечественной войны и послевоенный. Безусловно, они отличаются друг от друга – иные задачи, иные условия съёмок. Микоша взрослеет, обретает опыт. Но с самых первых съёмок молодой оператор относится к своей камере не как к бездушному механизму со стеклянным глазом, а как к единомышленнику, способному передать мысли и чувства автора. Не камера снимает с помощью оператора, а оператор передаёт своё отношение к окружающему миру с помощью камеры.
5 декабря 1931 года. Через три дня Микоше исполнится 22 года. В этот чёрный для него день он должен зафиксировать варварское событие, утверждённое верховной властью – гибель Храма Христа Спасителя. Микоше ясно, как всё это будет трагично и противоестественно: грандиозное сооружение, возведённое в память о победе над Наполеоном, на строительство которого Россия потратила более сорока лет, на его глазах превратится в груду мёртвых развалин… Но он – совсем мальчишка – понимает то, о чём не задумывались многие миллионы его соотечественников – его кадры когда-нибудь станут суровым обвинением тем, кто затеял эту акцию. И ещё до взрыва, снимая разборку (читай – разрушение храма), создаёт кадр-образ, кадр-обвинение – из груды пыльных развалин появляется щемящий образ происходящего – трогательная и беззащитная фигурка ангела с петлёй-удавкой на шее…
С 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года, в огненные годы Великой Отечественной войны Микоша – фронтовой оператор. Ему уже за тридцать и он признанный мастер в блестящем операторском коллективе Центральной студии документальных фильмов. Сергей Гусев снимает за линией фронта белорусских партизан. Борис Шер во время съёмки успевает сменить кинокамеру на пулемёт и сбивает вражеский Мессершмит, Ефим Лозовский ведёт съёмку из тридцатичетвёрки, идущей в атаку, Владимир Ешурин пригает с парашютом к югославским воинам, окружённым фашистскими карателями, бесчисленное количество раз вылетает на бомбёжку и штурмовку вражеских позиций Николай Вихирев…
И хотя их оружием были кинокамеры, они получали боевые ордена и гибли как солдаты. Их двухсот пятидесяти восьми кинодокументалистов, оставивших нам миллионы метров военной хроники, каждый пятый оплатил снятые кадры своей жизнью…
Быть лидером среди умелых и отважных не так просто, но Микоша по праву занимал это место. Пожалуй, рядом с ним мог стоять только один человек – также уникальная личность – Роман Лазаревич Кармен. Во многом они схожи. Кармен старше Микоши всего на три года. Оба на протяжении всей жизни были отличными и востребованными фоторепортёрами, оба были замечательными журналистами и печатались в центральной прессе. Оба начинали свой кинематографический путь операторами, оба овладели режиссурой и были авторами своих фильмов. И оба написали по несколько книг, серьёзно, живо и ёмко рассказывающих о профессии кинодокументалиста. Оба были авторами прекрасных фильмов, отмеченных отечественными и международными наградами. И оба в дни Великой Отечественной войны были удостоены орденов Боевого Красного Знамени! Кармен 8 мая 1945 года снимал в пригороде Берлина, как Вильгельм Кейтель подписал акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Микоша 2 сентября того же года снимал, как японский министр иностранных дел Мамору Сигэмицу и начальник Генерального штаба Умэдзу Есидзиро на борту американского линкора «Миссури» подписали акт о безоговорочной капитуляции империалистической Японии.
Но есть и принципиальное различие между этими, казалось бы, схожими мастерами документалистики. Они наблюдают одну и ту же действительность, но видят её не одинаково, подтверждая высказывание Публия Сервилия: «Когда двое видят одно и то же – это не одно и то же». Кармен был прежде всего борец, он выбирал для своих фильмов политически острые характеры и ситуации, а Микоша был романтик – его увлекала борьба человека с морскими просторами, крутизна горных вершин, ветер дальних странствий. Каждый из них видел мир по-своему, но каждый подмечал его характерные черты, и у обоих, что бы они ни показывали, в центре внимания был человек. Они шли к нему разными путями, но прекрасно умели вскрыть сущность происходящего, и у обоих форма служила глубокой трактовке содержания. Именно поэтому некоторые кадры, выполненные этими мастерами, запоминались зрителям на всю жизнь.
Кадр Микоши: запрокинутая голова убитого врага на знамени с чёрной свастикой у берега мыса Хермонес, где его настигло возмездие. Сквозь чистую, прозрачную воду кажется, что свастика извивается в предсмертной агонии. В снятой детали – и тяжкие месяцы героической обороны города, и злая сила врага, и величие победы над армией Манштейна. Кадр Кармена: Геринг, сидящий на скамье подсудимых, кладёт руку на белый воротничок кителя. Кармен включает этот кадр в фильм «Суд народов», а диктор Хмара произносит пророческую фразу: «Вы уже почувствовали петлю на своей шее, Геринг?» Обе детали подмечены точным взглядом разных художников.
И ещё одно отличие двух ярких мастеров кинодокументалистики: если Кармена нельзя представить не членом партии, то Микоша, к удивлению окружающих, всю жизнь оставался беспартийным. В то время нечленство в партии автоматически вело к тому, что тебе не поручались серьёзные и интересные съёмки, тебя не посылали в зарубежные командировки, и уж – упаси бог! – не допускали сопровождать правительственные делегации… «Бди!» – советовал незабвенный Козьма Прутков, и руководство студии бдело!
Но странное дело – Микошу это суровое правило не касалось. Уникальность его личности, его талант были выше анкетных данных.
Звёздным часом Микоши, несомненно, оказались дни войны и кровавые страшные месяцы обороны Севастополя.
…Разбитое здание, выбитые стёкла, косо повисшая дверь магазина с привычной табличкой, на одной стороне которой слово «Открыто», а на другой – «Закрыто». Она висит вертикально, на одной верёвочке, другая перебита взрывом. Лёгкий морской ветерок покачивает её, и она поворачивается то одной стороной, то другой: «открыто – закрыто»… «открыто – закрыто»… Микоша умел вглядеться в суть происходящего. Вроде бы снята простая деталь, лишена выразительности. Но кадр Микоши говорит, что всё в прошлом: рухнули размеренная жизнь, порядок, установленные правила…
…Молодой моряк пригнулся в окопе, но звучит команда «Вперёд!» Он снимает каску, достаёт из-за пазухи бескозырку, надевает её и выскакивает из траншеи навстречу врагу. Звучит чеканная фраза диктора Хмары: «Если дело дошло до штыка – форма одежды парадная!» В этом кадре безкозырка – символ морского братства и презрения к врагу… Наверное, этот паренёк лёг в севастопольскую землю, туда же, где мог оказаться и Микоша…
…Безмятежная красота цветущей яблони на первом плане и огненные струи «Катюш», бьющих по ненавистному врагу, осадившему многострадальный Севастополь. Этот кадр увиден и снят Микошей уже в мае 1944-го.
И ещё один символический кадр: на вершине омытой кровью Сапун-горы советские воины водружают победное знамя. Мы вернулись! Севастополь снова наш!
Когда Микоша пересёк Атлантику и в Америке показали фильм «Черноморцы» самому Чаплину, тот, помолчав после просмотра и смахнув слёзы, сказал замечательную фразу: «Теперь я понимаю, что такое война». Великий художник игрового кино понял художника-документалиста и разделил его мысли и боль. И надо думать, что похвала Чаплина была для Микоши не менее дорога, чем все премии, призы и награды, которых он был удостоен!
И настал момент, когда Владислав Микоша снял исторический кадр подписания Японией акта о капитуляции. Громадный кусок жизни кончился. Нет больше войны, нет риска, всё вокруг стало иным, и нет больше фронтового оператора Микоши…
Каждый кинематографист знает это ощущение какой-то душевной пустоты – вот ты столько времени провёл в съёмочном периоде фильма. Его проблемы владели всем твоим существом, но ты выключил камеру – и вдруг тебе нечего делать… пустота…
После великого Дня Победы появился другой Микоша – послевоенный. Это был третий период его творческой жизни. Избавиться от войны было не так-то просто. Она властно держала бывших фронтовиков, заставляя снова и снова видеть её последствия. Но ещё в 1943-м, когда шла война, Микоша снял свои первые кадры восстановления – символические кадры.
Освобождённый Сталинград лежит в развалинах и вдруг на экране – немецкий самолёт с занавесочками на окнах. Это девушки-строители обустроили своё жильё в фюзеляже сбитого немецкого самолёта. Утро. Девушки умываются, причёсываются, стайкой выходят из своего «дома», и тропинкой им служит крыло сбитого самолёта. Девичьи ноги пробегают по зловещему чёрному кресту, который уже никому не принесёт смерть и страдания. А после войны Микоша снимал восстановление Варшавы, страшные развалины которой он запечатлел на плёнку в январе 1945-го, снимал восстановление наших городов и сёл.
Когда Микоша вступил в третий период творчества, он уже «разменял» четвёртый десяток. После войны мир документалистов стал шире, и Микоша снимает не только на просторах нашей Родины, зрители видят его кадры, снятые в Китае и ФРГ, Швеции и Бирме, Индонезии и Франции.
У Микоши уже колоссальный опыт авторского видения материала, и сам кинематограф давно уже не тот, который был в его юности, но влюблённость в кино, стремление к сочному, многогоговорящему кадру остались такими же, как в леком прошлом.
…Зелёня стена тропических зарослей и маленькая фигурка женщины в ярко-красном сари, которая идёт, отражаясь в речной воде. Камера долго панорамирует за идущей, и звучит чарующая мелодия песни, которую – я это хорошо помню – пела вся Россия:
Морями тёплыми омытая, лесами древними покрытая,
Страна родная, Индонезия, любовь в сердцах к тебе храним.
Тебя лучи ласкают жаркие, тебя цветы покрыли яркие,
И пальмы стройные раскинулись по берегам твоим…
«Влад, а как ты почувствовал ритмику кадра, как угадал длину панорамы?» – спросил я Микошу. Помнится, он улыбнулся в ответ и пожал плечами: «Не знаю»…
После войны у Микоши есть не только зрители, но и читатели. Сначала была прикидка – написанная им книга «Годы и страны», и только спустя 16 лет появилась выстраданная, выверенная книга о войне – «Рядом с солдатом».
Микоша-оператор, Микоша-режиссёр, Микоша – автор сценариев. Микоша пишет статьи и печатает их в газетах и журналах. Микоша выступает по радио. Микоша издаёт книги. Микоша, Микоша, Микоша… Не раздражает кого-нибудь из коллег такая активность? Уверенно отвечаю – нет! Он занял своё место, и никто из операторов не думает с ним равняться. И нет к нему чувства ненависти. Люди не завидую великанам, земляне – небожителям.
«Я останавливаю время» – так назвал он свою последнюю книгу, точно определив её суть. Только документалист может совершить это чудо – остановить время, вернуть нас в прошлое и помочь осмыслить его с позиции сегодняшнего дня. Уверен, прочитать её следует всем, кто работает в кино, а уж документалистам – необходимо! Она не только о профессии, она о незаурядной судьбе удивительного человека!
Сам Микоша не увидел эту книгу – он ушёл из жизни до её выхода, издание завершила его вдова – Джемма Сергеевна Фирсова, верный друг и помощник Владислава Владиславовича.
Невольно вспоминается моя первая встреча с Микошей. 1947 год. Мы с Костей Ряшенцевым идём по Петровке. Костя – бывший морской пехотинец, а сейчас – студент ВГИКа. Вдруг из Столешникова выходит красивый, крепкий моряк. Фуражка с «крабом». Чёрная морская шинель. Она чуть расстёгнута и под крепкой шеей – полоски тельняшки. Хорош – слов нет!
Костя кидается к нему, они жмут друг другу руки, о чём-то оживлённо «травят», как сказали бы на флоте. Я стою в сторонке, понимая – мне с ними не равняться. Наконец они прощаются, моряк идёт своей дорогой, Костя – ко мне.
«Кто это?» – простодушно спрашиваю я. Костя смотрит на меня как на последнего придурка. «Да ты что? – говорит он с искренним изумлением. – Это же Владик Микоша!»
Помнится, тогда подумалось: а почему «Владик»? Хотя Костя имеет право на «Владика» – он воевал в Севастополе, Микоша его снимал, а потом, узнав, что Костя мечтает о ВГИКе, добился его перевода из боевой части в свою киногруппу, сделал своим ассистентом. Но всё-таки Косте немного за двадцать годков, а встречному моряку уже под сорок. Почему «Владик»?
Но когда после ВГИКа я попал на ЦСДФ и ото всех услышал «Владик», «от Владика», «для Владика» – я всё понял. В ласковой интонации – любовь к этому человеку, уважение и доверие к нему, радость от его улыбки, желание прикоснуться к его душевной щедрости…
«Владислав Владиславович?» – официально и холодно, не монтируется с его образом. «Товарищ Микоша»? – ещё хуже. «Владислав Микоша»? – можно, но не душевно. «Владик Микоша» – это он! Его суровая и нежная душа, тяга к нему всех, кто его окружал, с кем он общался.
Из всех книг, которые у меня на главной полке, самая дорогая – его «Годы и страны». На титульном листе размашистым, энергичным почерком: «Соратнику и другу»… И щемит сердце. Не «коллеге», а «соратнику». Не «дорогому Серёже», а «другу»… Не уверен, что заслужил такие определения. Но в доброй щедрости слов весь автор. И на душе – горько. Дата подарка – 11 декабря 1967 года. Владику всего-то 58 лет и три дня. И жить на белом свете ему сужденное ещё 37 лет… А рядом с надписью его фотография – молодой, улыбчивый, с неизменным «Комифлексом» на крепкой руке. Сколько умных микошинских кадром снято этой камерой. Сколько зрителей их видело и ещё увидит. Остались фильмы Микоши, остался его уникальный фотоархив, который сегодня работает в замечательных фотовыставках, подаривших Мастеру вторую жизнь, остались книги, написанные о профессии, друзьях, человеческих судьбах, о чести, совести, долге… Все они говорят о том, что рядом с нами жил светлый человек с непривычной фамилией и ярким, неповторимым, мужественным и добрым характером. Жил кинохроникёр, художник, самородок с берегов великой реки Волги – Владик Микоша.