Рассказ опубликован в журнале «Пионер» № 4-5 за 1940 год. Фото: "Сцена из спектакля «Проделки Скапена» в исполнении учащихся 310-й школы, Куйбышевского района. г. Москва, 1940 год". Источник фото: #МузейЦСДФ. Реставрация фотографий: Татьяна Юрина.
Если проследить жизненный путь человека, ставшего в будущем известным режиссером или актером, то выяснится, что любовь к театру, к лицедейству проявилась у него еще в юности. Исключения, конечно, бывают, но редко. Поэтому нет ничего удивительного в том, что свои первые постановки Семен Туманов-Цейтлин осуществил именно в школьные годы. Слава о них быстро распространялась по Москве — их невозможно было не заметить: яркие и не по возрасту «мастеровитые», они свидетельствовали об огромном творческом потенциале юного режиссера. Об этих постановках много говорили и даже писали в центральных изданиях.
Сегодня мы представляем вашему вниманию рассказ, посвященный спектаклю «Проделки Скапена», который десятиклассник Сема Цейтлин (позже к своей фамилии он прибавит фамилию матери — Туманов), поставил в московской школе N 310. Рассказ был напечатан в 1940 году во всесоюзном ежемесячном журнале «Пионер». Литературный уровень публикаций в этом издании был чрезвычайно высоким. И это понятно: в разное время с ним сотрудничали Самуил Маршак, Аркадий Гайдар, Лев Кассиль, Константин Паустовский, Рувим Фраерман, Вениамин Каверин, Агния Барто, Виталий Бианки, Юрий Козлов, Сергей Михалков, Владимир Крапивин, и, наконец, Юрий Сотник — автор рассказа о школьной постановке под руководством Семы Цейтлина.
Юрий Вячеславович Сотник (1914 — 1997) по праву считается классиком советской детской литературы. Почувствовать себя писателем он смог еще в четвертом классе школы, когда выиграл конкурс с рассказом в форме дневника от лица котенка. Дальше был долгий и тернистый путь становления мастера. В первое время случались творческие неудачи, пока молодой писатель не понял, что его призвание — писать о детях и писать исключительно веселые истории. Первый настоящий успех пришел к нему в 1939 году после публикации в журнале «Пионер» биографического рассказа «Архимед» Вовки Грушина». После этого Сотник написал десятки рассказов, несколько повестей и пьес. Некоторые из них издаются по сей день. Кроме этого, он был автором сценариев многих диафильмов, в том числе диафильма «Как я снимал кинохронику», в основу которого легла забавная история о мальчике, мечтающем стать кинооператором-документалистом. Проиллюстрировал же эту историю замечательный художник Федор Лемкуль.
Алексей Голубев, гл. редактор сайта #МузейЦСДФ
По улице Кирова шел ученик 187-й школы Cема Цейтлин, спеша на занятия театральной студии Дома пионеров. Рядом с ним шагал высоченный Игорь Дивов. Поглядывая сверху вниз на Сему, он говорил:
— Знаешь, что? Мы у себя в школе организовали драмкружок и хотим ставить «Проделки Скапена». И вот мы, знаешь, решили поставить не как-нибудь, как у нас раньше ставили, а по-настоящему: изучить как следует эпоху, сделать хорошие декорации, добиться хорошей игры, словом, сделать художественный спектакль, а не какую-нибудь халтуру. Ты уже ставил спектакли в своей школе. И вот, знаешь, что? Иди к нам в триста десятую режиссером! Сема некоторое время молчал, потом спросил:
— А материалы для декораций у вас есть?
— Heт.
— А деньги, чтобы их купить, школа дает?
— Нет.
— Ну, а средства на парики, на костюмы, на грим?
— Ни копейки.
— Ладно. Согласен
И Сема, вытащив из кармана замызганную тетрадку, сунул ее под нос Игорю. На обложке тетради было написано:
"Мольер
«Проделки Скапена»
Режиссерский план Цейтлин С."
— Два года мечтал поставить в своей школе и все не решался: уж больно ответственная задача.
Прошло несколько дней. Няни 310-й школы, заглянув в физкультурный зал, застали там одиннадцать энтузиастов, твердо решивших из ничего, без посторонней помощи сделать хороший спектакль.
Игорь, которому было поручено оформление постановки, смастерил макет, и по нему перед каждой репетицией из скамеек и столов строили лестницы и переходы, соответствующие будущей декорации. На этих хлипких сооружениях балансировали, объясняясь в любви, курносая Гиацинта, иначе именуемая Маришей Ковалевой, и голубоглазый Октав, он же Леня Глузман. Сема, подвижный, востроносый, ерошил и без того всклокоченные волосы и кричал на застенчивого Октава:
— Ленька! Чудак ты! Ведь ты же ее любишь, а ты к ней и подойти боишься.
В углу зала сидели не занятые в этой сцене кружковцы. Они следили за репетицией и делали свои замечания. Постепенно почти каждый кружковец взял на себя дополнительную нагрузку. У драмкружка уже имелся свой «главный художник» — Игорь Дивов; его сестра Мариша сделалась «гримершей»; игравшая кормилицу Лина Фильштейн выполняла обязанности помощника режиссера, а Володе Колковскому за eгo практичность поручили хозяйственную часть и стали называть его «директором театра».
Мариша Дивова гримирует Олега Иванова, играющего Сильвестра. Источник фото: #МузейЦСДФ.
Как-то раз Сема решил провести одну из сцен под музыку и попросил Маришу Ковалеву сыграть на рояле вальс. На следующем занятии репетировалась та же сцена, но Maриша играла уже другой вальс, никому из кружковцев незнакомый.
— Что ты играешь? — спросил Сема.
— Я сама написала. Мне кажется, это больше подходит к «Скапену».
— Ты же просто клад! — закричали кружковцы. Пиши музыку для спектакля.
Мариша покраснела, поколебалась, тыкая пальцем в одну и ту же клавишу, потом сказала:
— Попробую.
Дома она принялась сочинять. Раньше она немного импровизировала, но только теперь познала всю тяжесть композиторского труда. Ей все казалось, что ее увертюра, песенка Скапена, вальс и серенада напоминают музыку, написанную кем-то другим. Чтобы проверить себя, Мариша пускалась на хитрость. Она проигрывала матери одну из вещей и говорила:
— Мама! Вот вертится в голове какой-то мотив, но не могу вспомнить, что это такое? Ты не знаешь?
— Не знаю. Никогда этого не слышала.
Так у «театра» появился свой «композитор». Это наполнило сердца кружковцев великой гордостью и прибавило веры в успех.
Кружковцы. На фото (справа налево): Мариша Ковалева, Ольга Дивова, Олег Иванов, (неустановленное лицо). Источник фото: #МузейЦСДФ.
Зато другая сторона дела отнюдь не прибавляла этой веры: творческие замыслы «главного художника» Игоря были очень широки, и для постройки задуманной им декорации нужна была целая куча досок, фанеры и деревянных брусьев; ничего этого у ребят не было.
Время шло, а кружковцы продолжали расхаживать по столам и скамьям, изображающим «уголок Неаполя», и в зале по-прежнему раздавались возмущенные крики Семы:
— Откуда ты входишь! Ведь дверь дома у нас там будет, а ты прямо через стену лезешь!
Здоровенный добродушный Олег, исполняющий роль Сильвестра, виновато оглядывался на воздушное пространство за своей спиной и старался понять, где же должна быть дверь, а где стена.
«Директор театра» Володя выматывал душу у директора школы товарища Вул своими просьбами о материалах для постройки декорации. Но товарищ Вул ничем не могла помочь. Средств, о которых просил Володя, у школы не было.
Когда Володя возвращался из очередной экспедиции в директорский кабинет, его окружала вся «труппа».
— Ну как?
Он печально смотрел на «артистов» маленькими карими глазами и молчал. Большой нос уныло висел над скорбно поджатыми губами. Володя и в эти минуты, без грима, очень напоминал старика Аргонта, которого он играл.
В эти дни то на лестнице перед началом занятий, то в классе на уроке можно было увидеть ребят, внимательно разглядывающих доску объявлений, сделанную из фанеры, или ощупывающих массивную спинку парты. На переменах по коридору бродили Мариша Дивова и Лина Фильштейн и вели разговоры о столярном клее, о гвоздях, о все тех же фанере и досках.
И вдруг к кружковцам свалилось целое фанерное богатство. Председатель находившегося при школе избирательного участка, узнав о бедственном положении «театра», сказал, что делу может помочь некий товарищ Галкин из Детиздата. И вот однажды утром Игорь и Володя пришли к Олегу. Стоя в коридоре, «директор театра» набирал номер телефона Галкина. Игорь и Олег мешали ему, прижимаясь ушами к трубке, что бы услышать разговор.
— Товарищ Галкин?.. Здравствуйте!.. Мы к вам по поводу такого дела... (Володя усиленно чертил пальцем по стене). Нам товарищ Воробьев сказал... Вы насчет фанеры? — донеслось из трубки.
— Насчет фанеры.
— K сожалению, ничего сейчас не могу сделать.
— Почему? У нас нет машины, чтобы доставить ее.
Прижав к уху трубку, «директор театра» подобострастно кланялся перед аппаратом:
— Что вы, товарищ Галкин! Вы, пожалуйста, не беспокойтесь. Мы как-нибудь сами... это... достанем машину.
«Машиной», которой говорил Володя, оказались головы Игоря и Олега. На них пятнадцать листов фанеры переехали в то же утро из Детиздата в 310-ю школу.
Но фанера осталась лежать без дела, а крики Семы: «Куда пошел! Там не дверь, а стена» все еще оглашали физкультурный зал. Теперь не хватало деревянных брусьев для скелета декорации. Тут уже ни Детиздат, ни избирательный участок ничем не могли помочь. На репетициях, дома, лежа в постели и даже на уроках ломали кружковцы головы над тем, где достать проклятые брусья. Напрасно! Время шло, а все достижения «театра» состояли из хорошо разученных ролей, пятнадцати листов фанеры да картонного макета.
Собираем декорации. Источник фото: #МузейЦСДФ.
Был вечер. Шел снег, поблескивая в свете фонарей. Брели по переулку «директор театра» и «главный художник».
Вдруг Игорь остановился и замер на месте. Он глядел во двор какого-то дома сквозь чугунную решетку забора. «Директор» тоже посмотрел туда. Там, на снегу, валялись деревянные брусья метра по четыре длиной. Оба «театральных деятеля» постояли не сколько секунд неподвижно, потом, как по команде, повернулись и вошли в ворота.
Да! Перед ними лежали те самые брусья, о которых мечтал Игорь, которые снились Володе, о которых говорили все кружковцы.
— Знаешь, что? Мы ведь это не для себя, а для общего дела. Правда?
И «главный художник» воровато оглянулся. «Директор» сопел, стоя над сокровищем. Может, не надо? — прошептал он.
Посопел еще немного, нагнулся и поднял один брус.
—Вы чего здесь делаете. А?
Брус упал на снег. Перед «артистами» стоял человек в шапке с ушами и сердито жевал папироску, освещавшую растрепанные усы:
— Чего здесь делаете, я говорю!
— Брусья берем, — ляпнул Володя.
— А кто вам позволил брусья брать?
Игорь сперепугу обнаглел:
— А вы кто такой, что нас спрашиваете?
— Управляющий этим домом, вот кто я такой.
— Ну, а мы думали, что брусья ненужны, вот и берем.
— На какой предмет?
— Для декорации. Спектакль ставим.
— Чтоб вы здесь больше не показывались. А то позову дворника да в милицию.
«Директор» и «художник» выбрались из ворот и зашагали по переулку.
— Эй, молодые люди!
Друзья остановились.
— Забирайте брусья! Навалят, черти, всякого хлама и не уберут. Путается тут под ногами! — ругал кого-то управдом.
***
Прошло три месяца с момента организации кружка. Все материалы для декораций были налицо. Кружковцы собрали вскладчину немного денег и заказали школьному столяру постройку дома Аргонта. Остальные части декораций сделали сами.
Хозяйственные заботы уже не так обременяли ребят, и они могли все свободное время работать над повышением своего актерского мастерства. Почти каждый из них прочел несколько книг об эпохе Мольера, познакомился с обычаями, нравами, бытом людей того времени. Каждый серьезно продумал свою роль, представил во всех подробностях человека, которого он играл.
Лина Фильштейн в роли кормилицы. Источник фото: #МузейЦСДФ.
Теперь, когда роли были разучены, Сема и его актеры то и дело находили новые штрихи, украшающие спектакль, оживляющие образ того или иного героя. Это был один из самых интересных периодов работы над спектаклем.
В этот же период развернула свою деятельность Мариша Дивова. Она долго готовилась к выполнению обязанностей гримера: читала книги по искусству грима, изучала альбомы, где была показана техника этого дела. И, наконец, приступила к практическим занятиям. На репетиции она ловила свободного актера, усаживала его на стул, обмазывала его лицо вазелином и начинала накладывать тон. Но этим она отвлекала ребят от репетиции, и между ней и Семой происходили сцены. В конце концов Мариша переменила тактику. Случалось так, что Олег Иванов, спокойно читавший книгу у себя дома, слышал звонок и через минуту видел перед собой Маришу с большим ящиком грима.
— Садись, — приказывала она.
Олег покорно садился на стул перед Маришей и сидел смирно, пока она занималась живописью на его физиономии. Мариша повторяла свои налеты, каждый раз изменяя в гриме какую-нибудь черточку, добиваясь наибольшей выразительности.
***
Зимние каникулы были совсем близко. Работа над спектаклем подходила к концу. И тут над кружковцами разразилась беда.
Репетировали сцену допроса Леандра отцом. Жеронт — Илюша Брусин — наступал на Борю Болтруца, игравшего Леандра, а тот оправдывался:
«— Я... я ничего не сделал такого, на что бы вы могли пожаловаться.
— Ничего?
— Ничего.
— Ты очень решительно это говоришь?
— Да, потому что я уверен в своей правотею.
— Однако же Скапен кое-что рассказал о тебе».
Скапен получил «плохо» по немецкому! — крикнула Мариша Дивова, входя с братом в зал.
Боря запнулся на полуслове и забыл про Жеронта. Репетиция прервалась. Не занятые в сцене кружковцы сбежались со всех концов зала. Сема растерянно грыз карандаш.
— За всю четверть? — спросил он.
Скапен, он же «главный художник» театра, он же ученик 310-й школы Игорь Дивов, печально кивнул.
— Это никуда не годится, — тихо проговорил Сема.
Илюша Брусин в роли Жеронта. Источник фото: #МузейЦСДФ.
Все и без него знали, что это никуда не годится. Игорево «плохо» ложилось на весь кружок. Игорь так увлекся своей ролью Скапена, так был занят всевозможными экспедициями за материалами для декораций, что совсем забыл об учебе. На уроках перед ним почти всегда лежал чертеж неаполитанского дома или томик Мольера.
В этот вечер кружковцы больше не репетировали, говорили об учебе. Пока не успевал только один Скапен, но была опасность, что и другие «герои» Мольера заработают плохие отметки. Однако большая часть кружковцев училась хорошо. Олег, например, успевал теперь даже лучше чем до вступления в кружок.
— Моя мама все время ворчала: «Все у тебя Скапен да Скапен, а про уроки забыл». Тогда я "назло" cтaл нажимать и ceйчac приношу только хорошие отметки.
Этот рассказ Олега приняла к сведению и руководству вся «труппа». Игоря поедом ели в течение нескольких дней. Тот сильно отощал, но все-таки благополучно пересдал немецкий.
С тех пор перед началом каждой репетиции «режиссер» вопрошает актеров:
— Ну, у кого «плохо»? Говори!
Но все молчат. Плохая отметка считается позором для всего «театра».
* * *
Наступал день великого торжества. Плотник закончил работу над декорациями. Ровно в 8 часов 10 минут вечера кружковцы вошли в физкультурный зал и начали с благоговением устанавливать набережную, ступеньки, ведущие к ней, и большой, в четыре метра вышиной, дом Аргонта. На подоконнике стоял игорев макет, возле него сияющий «главный художник», a в дальнем конце зала громоздились столы и скамьи, которым не придется больше трещать под ногами "героев» Мольера.
Когда декорации были установлены, долго не могли начать репетицию. Каждому хотелось побегать по ступенькам, поплясать на набережной, войти и выйти в настоящую, добротную дверь дома Аргонта. Когда же Сема, хлопая в ладоши, прокричал: «Ну, начали! Сильвестр, Октав, на место!" дверь зала открылась, и вошла дежурная преподавательница:
— Дети! Половина одиннадцатого. По домам.
— Ольга Александровна! Мы только начали!
— Дети, по домам!
Как быть? Отложить репетицию до завтра кружковцы были не в силах. Выручили школьные няни. За месяцы занятий кружка они сделались горячими поклонницами театрального искусства. Одна из них подошла к Семе и прошептала:
— А вы уходите покуда из школы. Опосля, как они уйдут, мы вас впустим.
* * *
Наступили каникулы. Выяснилось, что 5 января Леня Глузман, играющий Октава, должен уехать в Ленинград. Решили во что бы то ни cтaло поставить спектакль 4-го. Началась дикая суматоха. «Директор театра" носился по коридорам Центросоюза и требовал у шефов школы, чтобы те предоставили кружку зрительный зал. В школе «артисты" ходили перемазанные, занимаясь окраской декораций.
2 января. Зал есть. Декорации готовы. Грим готов. Роли и мизансцены разработаны до мельчайших деталей. И нет ни одного костюма. Чтобы взять их напрокат, нужно заплатить 150 рублей. Денег нет. Снова несутся пламенные мольбы к директору школы. Отказ. «Директор театра» снова мчится к шефам в Центросоюз и пропадает до ночи.
3 января. Игорь и Олег поехали за город. Они решили освежиться перед премьерой, покатавшись на лыжах с гор.
Часть кружковцев собралась в пустой школе. Они ждут костюмов. Проходит час. Костюмов нет. Проходит два часа. Костюмов нет. Проходит три часа. На лестнице слышится пение какого-то марша. В коридор вступает процессия из четырех ребят. Идя гуськом, они на вытянутых руках несут вороха бархатных полукамзолов, кружевных жабо, шелковых плащей.
В это время Скапен и Сильвестр стоят на вершине крутой, засыпанной снегом горы. Сильвестр отталкивается палками и скользит на лыжах вниз. Съехав, он следит за товарищем. Длинноногий Скапен с бешеной скоростью летит прямо на какое-то дерево. Он пытается свернуть. Задки лыж взлетают вверх, голова Скапена зарывается в снег. Он лежит не шевелясь. Над ним стоит Сильвестр. Далеко в тиши не разносится его вопль:
— Ноги целы? Ой дурак!.. Завтра спектакль! Вставай!
Скапен пробует встать и не может.
— Вставай! — ревет Олег. — Завтра спектакль!
Скапен подымается. Нога болит, но он может двигаться.
4 января, Скапен и Леандр бегают по Москве, разыскивая машину для перевозки декораций. Несколько кружковцев побежало за целофаном для световых эффектов.
Нужно подогнать костюмы по фигурам «актеров», нужно их немного ушить. Сема, совершенно потерявший голову, мечется по школе, истязает телефон.
— Где девчонки? Безобразие! В последний час исчезли неизвестно куда!
Налицо одна Лина. Обе Мариши стоят в эту минуту в магазине, выбирая цветы для своего «режиссера».
Вечер. Клуб Центросоюза. Зрительный зал полон школьников. За кулисами сцены возня. Перед запарившейся Маришей Дивовой сидит Лина Фильштейн и постепенно превращается в добродушную пожилую кормилицу. Тут же вертятся уже «готовые» Скапен, Сильвестр, Аргонт, Жеронт и Гиацинта. Покончив с Линой, Мариша садится к зеркалу и делает из себя Зербинетту.
Из зала несутся нетерпеливые хлопки.
— Свет! — приказывает кому-то «помощник режиссера» Лина.
В зрительном зале гаснет свет. Вспыхивает рампа. На просцениум выбегают все действующие лица. Начинается пролог. Звучит вступление Мариши Ковалевой. Скапен поет свою песенку. Голос его дрожит, он вяло мямлит слова, пугливо поглядывая в зал. Сема, сидя в зале, с остервенением грызет ногти.
Но зрители слушают внимательно. Посте пенно голос Скапена крепнет, музыка звучит громче, веселей...
* * *
Занавес закрылся. Школьники, переполнившие зал, вскочили со своих мест, захлопали, не жалея ладошей, завопили «браво», заорали от избытка чувств.
Пока зрительный зал бесновался от восторга, за закрытым занавесом разыгрывалась последняя, «не написанная автором» сцена. Десять школьников и школьниц в костюмах времен Людовика XIII плясали среди фанерных декораций, целовались обнимали «режиссера» Сему Цейтлина.