Маргарита Алигер об Эсфири Шуб. Началась война

В 2019 году исполняется 125 лет со дня рождения режиссера-документалиста Эсфири Ильиничны Шуб — одного из основоположников советской кинопублицистики. Фильмы режиссера — «Падение династии Романовых» (1927), «Великий путь» (1927), «Сегодня» (1930), «Испания» (1939) и другие вошли в золотой фонд отечественной и мировой кинопублицистики. 

Воспоминания об Эсфири Шуб ее друга, известного советского поэта Маргариты Алигер были опубликованы к 90-летию кинорежиссера в журнале "Советский Экран" № 9, май 1984 года.

Началась война. Не прошло и трех ее месяцев, как я получила известие о гибели мужа — он был на фронте с первых дней. Я осталась одна, нашей дочке не было еще и года, надо было жить и исполнять свои обязанности. Мне следовало найти силы для того, чтобы пережить горе так же, как переживали его миллионы других молодых женщин моей Родины. Так я и старалась жить в ту трагическую осень. Однажды, придя по делу в одно учреждение, я издали увидела Эсфирь Шуб. Мы находились в разных концах большого помещения, но она сразу заметила меня, решительно подошла ко мне и молча пожала мне руку. Слов не было. Никаких не было слов, но были глаза, такие, которые нельзя забыть, глаза эти навсегда врезались в мое сознание, в мою душу.

Вот с той-то встречи она и вошла в мою жизнь, навсегда, до самого конца, став другом в самом высоком смысле этого святого слова.

Умение дружить и быть другом, — пожалуй, тоже искусство и тоже талант, и Эсфирь Шуб была им щедро наделена. Чем тесней и ближе были наши отношения, тем ясней становились мне ее истинные масштабы, ее глубина, ее безмерность, безграничность ее человеческих и душевных возможностей. Общение с ней было для меня многократно умножено ее человеческими связями с людьми, бесконечно много значащими для меня и уже, увы, мне недоступными: она много лет работала с Мейерхольдом; Маяковский, увидев ее работу, позвонил ей и позвал в гости, и они общались и были дружны до самого его конца. Я всегда об этом помнила, всегда понимала, что это значит. Она обладала драгоценным человеческим свойством: пристальным интересом к людям. Думаю, что именно эта пристальность, именно этот острый, в самую глубь проникающий интерес к людям отличает и ее творчество, делая его столь своеобразным и выразительным.

Для меня в отношениях с нею было драгоценно еще и то, что она вся целиком, безраздельно принадлежала тем годам, той эпохе, которая неизменно глубоко волновала и влекла к себе мое поколение и которую должны лучше знать наши молодые и юные современники — наши дети и внуки. Я говорю о неповторимых первых годах революции и неповторимых двадцатых годах нашего тревожного века. Шуб начала блистательно, потому что сумела понять, почувствовать и запечатлеть нечто самое дорогое и главное во времени, и вся ее дальнейшая жизнь шла по законам того неповторимого времени ее блистательного начала.

Она жила в старом арбатском переулке, на высоком этаже большого дома без лифта, в двух крошечных смежных комнатках почти без удобств. По нормам двадцатых да и начала тридцатых годов это было вполне естественно, и она никогда не помышляла о том, что эти, условия могут измениться. Всю жизнь много работая, она не вела никакого хозяйства и жила очень просто и строго, но, если приходили друзья, всегда умела от души принять и угостить их. Она ничего не хотела и не умела менять и ни в чем не хотела и не умела меняться, это было трудно. Стало отказывать здоровье, сдавало сердце, все больше времени приходилось проводить в больницах. Однажды, навещая ее, я завела речь о том, чтобы после больницы она непременно поехала в санаторий. Она отрицательно покачала головой. «Ну тогда поживите у нас на даче, — предложила я. — Вам непременно нужен свежий воздух». Она снова отрицательно покачала головой. «Что же тогда? — растерялась я. — Чего же вы хотите?» «Работы, — тихо и твердо ответила она. — Хочу повозиться с пленкой. Только тогда я почувствую себя здоровой». И я поняла, что она права.

Я сознательно не пишу о ней, как о кинематографисте, о ее неповторимой индивидуальности, о ее особенном кинематографическом видении мира. Я не считаю возможным писать об этом дилетантски, а профессионально написать не умею да и не считаю нужным. О работах Эсфири Шуб уже написано и будет написано еще много значительных и глубоких исследований, их знают и ценят во всем мире, ее работ не обойти даже тем, кто недооценивает и недопонимает время, их подсказавшее. То, что она сделала в советском кино, стоит нерушимо и незыблемо, как истинный памятник, и я полагаю, что лучшего памятника и высшей награды нет и быть не может.