Источник: журнал «Искусство кино» № 12, 1967 год. Фото: "Последствия восстания в Москве. На Пресне, остатки здания фабрики Шмидта. 1905 год". Источник фото: МАММ / МДФ.
На страницах печати, на редколлегиях и худсоветах, в различных кинематографических инстанциях упорно дискутируются знакомые вопросы — имеет ли право режиссёр писать сценарий? Имеет ли право оператор быть режиссёром?
Спор давний и, видимо, разрешится нескоро. А режиссёры между тем пишут сценарии, и операторы ставят фильмы. И бывает, что делают это блестяще: такие картины, как «Вальс свободы» или «Мастерская над Темзой» оператора А. Колошина, украшают список продукции Центральной студии документальных фильмов; фильмы «Интерпресс-фото-66», «Фильмы и встречи» оператора А. Зенякина дают фору в мастерстве любому профессиональному режиссёру; фильмы молодого оператора И. Галина, наверное, кое-кому на ЦСДФ не дают спокойно спать: только начал — и нате вам! — «Сибирью пленённые». Фильмы режиссёров М. Слуцкого и Р. Кармена... Простите — операторов Слуцкого и Кармена, ибо мы давно забыли, что по профессии они операторы...
В чём же дело? Да в малом. Просто эти люди талантливы, и это так же естественно, как то, что среди тех, кто имеет формальное право на режиссуру, достаточно людей неинтересных, малопрофессиональных.
В плане Центральной студии документальных фильмов стояла тема, выраженная весьма туманно: «фильм о Красной Пресне».
И вот я иду смотреть новый фильм Владлена Трошкина «Память».
С первых же кадров мне показывают снятую с движения булыжную мостовую — неизбежный атрибут любого фильма о революции. И я уже жду, что сейчас увижу знакомые улицы, будет рассказана их история, которую я хорошо знаю ещё по школьным учебникам, и внутренне пугаюсь — пугаюсь исторической иллюстративности, холодной назидательности, архивной бесстрастности, к которым, увы, мы привыкли по массе документальных фильмов на подобном материале.
И вдруг — совсем неожиданное.
Меньше всего я вижу улицы, больше всего — лица людей, и совсем мне ничего не рассказывают и не назидают, потому что в фильме нет текста как такового — ни строчки рассказа или пояснения. Только человеческие документы — очень личные, очень простые, очень человечные. В основном это письма.
Точен и неожидан приём. На протяжении всего фильма на экране проходит праздник Первомая 1967 года — от раннего утра, безлюдных, убранных флагами улиц, до демонстрации на Красной площади. Виденное тысячу раз, показанное в кино по-разному — и скучно-официально, и торжественно-приподнято, и совсем необычно, по-своему, как в фильмах Райзмана и Хуциева.
Здесь, как ни странно, всё традиционно, обычно, порой даже обыденно. Улицы заполнены демонстрантами — с детьми, гармошками и транспарантами... В кружок сбившиеся пенсионеры — ветераны революции или войн, в старомодных пальто и шляпах...
Но вы не успеваете пожалеть о том, что вам ещё раз показывают давно знакомое. Ибо вдруг всё только что виденное оборачивается для вас совершенно неожиданной стороной, словно с поверхности воды вас окунули в самую глубь — туда, где таится истинная жизнь реки. В широкоэкранный цветной материал врывается Первомай 1905 года, скупо и сдержанно — только фотографии. Суровые лица, напряженные позы, баррикады на улицах, приговоры... Документы простые и достоверные до боли. Прошлое и настоящее вдруг сплетаются воедино, как органически неотделимое в нашей судьбе, в судьбе каждого в отдельности и всех вместе.
Не новый приём сопоставления сработал безотказно.
И дальше весь фильм идёт на строгом контрапункте.
На планы спокойной солнечной Пресни ложатся слова последнего письма Николая Шмита:
«Дорогая моя сестрица Катя! Своей запиской я хочу оставить память о себе и привязанность к тебе. Я чувствую, что минуты мои сочтены. Я убедился, что затевается надо мной расправа... Мне во всём отказано. Я сижу один. Спокоен и жду, что будет. Поволновался лишь сначала — от неизвестности...»
И сразу совершенно иной смысл приобретают сегодняшние праздничные улицы, украшенные флагами, и эти пожилые люди в старомодных плащах.
А перед нами проходят лица героев революции далекого 1905 года — и до боли близки и понятны становятся они нам за эти короткие минуты. И уже совсем не официальным мероприятием предстает минута молчания у памятника этим людям, ибо уже сами камни с высеченными на них именами приобрели для нас совершенно иной, глубокий смысл.
...А праздник в разгаре. В тесных колоннах демонстрантов пляшут девчонки и мальчишки шестьдесят седьмого года. И опять контрапункт — в мотив «летки-енки», весёлой и где-то уже надоевшей, вплетается совсем другая мелодия, напоминающая о других, далёких днях: «Добрый день, милая дорогая мамочка! Сегодня мне исполнилось девятнадцать лет. Завтра я буду ещё взрослее... Сейчас достал чернил в твою дарёную ручку и пишу тебе, вспоминая мирную Москву, нашу Пресню и замечательный день Первого мая...»
Долго-долго проходят на экране лица мальчишек сорок первого года. Удивительные лица. От них невозможно оторваться. Они так же понятны и дороги нам, как строки их писем, написанных перед расстрелом и перед боем.
И встык — красивые, беззаботные лица мальчишек и девчонок шестьдесят седьмого.
Нет, авторы никого ни в чём не упрекают — да и в чём?
Напротив, послушайте, как они начинают свой фильм:
«Здравствуй, пришедшее поколение! Бойцы не требовали, чтобы вы были печальны после их гибели... Гляди веселей, революция!» (Вс. Вишневский). Его же слова завершают фильм. Но все короткие двадцать минут, пока он идёт, мы ощущаем какую-то тревогу и за себя, и за этих ребятишек. ...А помним ли мы о тех, павших за революцию и в сороковых годах, и ещё в другие суровые и трудные годы, которых так много было в нашей сложной истории-жизни?
В сценарии, в первом предварительном пункте, которым авторы оговаривают свою работу, сказано:
«Наш фильм о героях Пресни, отдавших жизнь за торжество идей революции, за счастье живущих. И что это, если не дань уважения их памяти?..»
А фильм получился больше, чем дань уважения. Это скорее обращение из далеких лет — к сверстникам сегодняшних дней. Именно к сверстникам, а не к внукам и сыновьям. В монтажных стыках фильма ребята этих трёх эпох смотрятся как сверстники — те даже моложе. И если у каждого, кто посмотрит фильм, возникнет желание сравнить их с собой, — то важность такого фильма не переоценить.
К бесспорным удачам фильма относятся вошедшие в него выразительные фотографии, особенно лица людей. Динамично и эмоционально смонтирован на фотографиях эпизод баррикадного боя.
Фильм подробно воспроизводит сценарий, написанный, кстати, самим В. Трошкиным вместе с И. Гореликом. Такое точное следование сценарию, удачно композиционно и смыслово выстроенному ещё до съемки, такая продуманность во всех деталях стали, к сожалению, явлением уникальным в нашем документальном кино. Правда, не всегда и не на всяком материале это возможно — события сменяют одно другое, и далеко не всегда можно предопределить их ход.
Фильм «Память» не безупречен. Есть в нём и недостатки. Местами возникает ощущение монтажной рыхлости, но не от самого монтажа, а от изобразительной неточности стоящих рядом планов. Кроме того, хотелось бы подольше и повнимательнее всмотреться в лица сегодняшних молодых людей. Особенно тогда, когда, по мысли авторов, они приветствуют героев прошлых поколений.
Не строками из учебников вошло всё это в нашу жизнь. А ведь, что скрывать, для многих двадцатилетних даже война 1941-1945 годов уже далека, не говоря о 1905 годе. И не сухим строчкам приблизить всё это к ребячьим сердцам. А передать им эту память надо, необходимо, ибо память — залог самого лучшего в человеке — любви к Родине, к её истории, к её традициям, залог патриотизма в самом высоком смысле этого слова. Залог неповторения ошибок. Только от сердца к сердцу можно передать это, от самого сокровенного в себе — самому сокровенному в другом. И именно поэтому мне так необходимо было сказать хорошее слово о фильме «Память».