11.10.2021

Опубликовано: газета СК-Новости № 6 (404) 21 июня 2021 года. Беседу вела Ирина Мухортова Фото: персональная страница Евгения Голынкина в facebook. (В марте 2022 года деятельность компании Meta, которой принадлежит соцсеть facebook, в России признана экстремистской и запрещена)

− Вы занимались литературоведением и историей театра, прежде чем прийти в кинорежиссуру...

− В кино я попал случайно, а в документальное − тем более, и это самая большая удача в моей жизни. Одно событие цеплялось за другое, и получился вполне неожиданный результат. Дело в том, что моя мать дружила с Евгением Эмильевичем Мандельштамом, младшим братом Осипа Мандельштама, и мне было лет четырнадцать, когда он дал почитать журнал «Россия» (выходил такой в двадцатые годы прошлого века), где напечатана первая часть «Белой гвардии». Так что фамилию Булгаков я уже знал, когда случайно в киоске купил в 1966 году журнал «Москва», наткнулся на «Мастера и Маргариту» и был очень обижен, что никто мне об этом романе не рассказывал.

Чуть позже я поступил на химфак Ленинградского института текстильной промышленности. Но химией занимался мало, потому что засел в библиотеке и стал собирать рассказы Булгакова, составлять библиографию. После окончания института, поняв, что заниматься наукой не буду, поехал в Москву к театроведу Константину Лазаревичу Рудницкому, чтобы показать ему свои булгаковские «находки». Он был человеком фантастическим и сыграл важную роль во многих судьбах. Рудницкий тут же написал какое-то письмо, сунул его в конверт и сказал, кому его отдать в Питере. Я, не очень понимая, что к чему, отвез его письмо и, оказалось, что это была его рекомендация в аспирантуру театрального института. И тут, на ступеньках ЛГИТМиКа, я познакомился с Женей Марголитом и подружился с ним на всю жизнь. Это был 1973 год. Быстро понял, что вместо аспирантуры мне надо поступать на первый курс. Таким образом я оказался на театроведческом факультете, на вечернем отделении.

Довольно быстро мне там стало скучно, и в 1976 году я попробовал поступить на Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Естественно, на игровое, и, естественно, не поступил. Переживания были чудовищные, и я на всю жизнь благодарен Вере Игоревне Суменовой, которая как-то сумела успокоить и уговорить, что жизнь продолжается…

Мне удалось перевестись с театроведческого на заочный факультет теле- и кинорежиссуры. Учился я вместе с Юрием Хащеватским и Аркадием Рудерманом, который погиб при съемке фильма в Таджикистане в начале девяностых.

А потом я стал работать на Ленинградской студии кинохроники на Крюковом канале. И прожил там десять лет, до 1986 года.

− Что дала работа на Ленинградской студии кинохроники?

− Питерские мои учителя – это Ефим Юльевич Учитель – у него я был ассистентом − и Николай Обухович. Мне кажется, что весь феномен ленинградского кино вырос из кинематографа Ефима Юльевича Учителя. В его фильмах, пожалуй, впервые появились отдельные люди, а не толпа, не герои-передовики.

Ефим Учитель и Евгений Голынкин. Источник фото: страница ЛСДФ в facebook.

− Как оказались на Высших двухгодичных курсах сценаристов и режиссеров в Москве?

− В 1984 году я получил приз на межстудийном фестивале. Так я познакомился с Леонидом Гуревичем – он был председателем жюри. Ему понравилась моя одночастевка «Безумие», заказная картина ОСВОДа с очень простой моралью: «выпил портвейн − не ходи купаться». А я ее сделал о том, как советский человек относится к смерти. В Ленинграде было уже невозможно жить – душно, тошно, город рассыпался; пили мы все чудовищно, и с подачи Леонида Гуревича я ушел со студии, уехал в Новосибирск на Западно-Сибирскую студию кинохроники, где сделал несколько картин. И вдруг в 1986 году пришла телеграмма от Гуревича: «Срочно приезжай в Москву». Я прилетел в Москву. «Срочно сдавай документы на Высшие курсы». Оказалось, он набирает мастерскую.

− Кто были ваши однокурсники?

− Кто были ваши однокурсники?

− Компания у нас была неплохая: Виктор Косаковский, Владислав Мирзоян, Алексей Балабанов, Олеся Фокина, Александр Столяров, Саша Виленский, Овез Вельмурадов. Сначала все мы учились на отделении сценаристов документального фильма. И надо сказать отдельное спасибо Косаковскому, который на защите сценарных дипломов в присущей ему эмоциональной манере объяснил всему худсовету, что они совершают большую ошибку, выпуская нас сценаристами документального кино, в то время как надо продлить обучение на год и выпустить нас режиссерами. Самое смешное, что это получилось. Семеро из нас пошли в режиссуру. Мастерство вели Борис Галантер и Леонид Гуревич.

− Накануне пандемии вы сняли сразу две картины о врачах, и обе отмечены призами кинофестивалей – «Сердце» 40 лет спустя» и «Все хотят жить вечно». Сработало предчувствие, интуиция документалиста – канун эпохи, когда врачи окажутся в фокусе внимания людей?

− У меня сначала что-то происходит, а потом приходит история. Я оказался объектом пристального внимания кардиохирургов, и только потом придумал картину, которую снимал в Российском научном центре хирургии (РНЦХ) им. академика Б. И. Петровского.

А потом был юбилей моего мастера Леонида Гуревича, и я решил назвать фильм «Сердце» 40 лет спустя», посвятив его памяти учителя и режиссера Лео Бакрадзе, авторов ленты «Сердце», снятой в 1978 году. В их картине впервые на нашем экране врачи говорили о своих переживаниях, вызванных смертью пациента, о несовершенстве современной медицины, ответственности врачей. Эти проблемы остаются по сей день. Чем платят врачи за наше здоровье – об этом фильм. Ведь постоянные психологические и физические нагрузки, которые приходится выдерживать кардиохирургам, – на грани возможного.

 Во время съемок я познакомился с кардиохирургом, руководителем отделения Научного центра сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева, известным коллекционером Михаилом Алшибая. Не снять о нем кино было невозможно, и картина «Все хотят жить вечно» о том, каким образом хирурги спасаются от напряжения, в котором их держит профессия.

− Как вы отбираете героев своих фильмов?

 − Мне интересна драматургия внутренней жизни человека. Далеко не всегда это удается, но мне, кажется, что в двух фильмах, снятых с интервалом в восемь лет − «Искушении Николая Ленивкова» и «Как могу, Господи», − это получилось. Здесь случай тоже сыграл свою роль.

Моей последней питерской съемкой был сюжет киножурнала Ленинградской киностудии «Наш край» в Ростове Великом. И оператор Евгений Брюханов, с которым мы его снимали, познакомил меня с Николаем Ленивковым, который в это время в одиночку менял деревянные балки под колоколами на звоннице ростовского кремля. Мы сняли небольшой фрагмент. И достаточно быстро удалось в Новосибирске запустить эту картину. Надо сказать, что к этому времени Николай уже почти двадцать лет не пил, не курил и не матерился. И у него было два тюремных срока за пьяную хулиганку. У бывших алкоголиков, как правило, пропадает чувство юмора, поэтому, обидевшись на чью-то начальственную шутку, Николай бросил работу в Ростове Великом и вернулся в свою деревню. Когда через пару месяцев мы приехали со съемочной группой, выяснилось, что снимать нечего.

Но через пару дней Николай сказал: «Я себе покаяние придумал за то, что такую работу бросил. Я батюшке в соседнем селе давно обещал покрасить крест на церкви!» И он залез на тридцатиметровый, наверное, шпиль в соседнем селе… И это при том, что еще в детстве он потерял руку…

Так появилась первая картина.

Оператор купил дом в той деревне и спустя восемь лет позвонил мне: «Коля запил, ходит по деревне и рассказывает, что гроб себе будет строить». У Жени Брюханова была своя камера, какой-то запас пленки, и мы без копейки денег начали снимать. И если первая картина была о том, что вопреки всему можно найти гармонию с миром, то вторая − о том, что происходит с человеком, когда у него кончаются силы. Но такой герой, может, раз в жизни попадается. И если ты все делаешь правильно, то и дождь в кадре пойдет в нужную минуту.

 − Какие фильмы вас вдохновляют?

− Есть две картины, которые меня потрясли когда-то. Курсовая работа Бако Садыкова «Адонис XIV» (1977; Высшие курсы сценаристов и режиссеров) о козле-провокаторе на скотобойне и «Шаговик» Бориса Галантера о лошади, которая ходит без конца всю жизнь по кругу и дрессирует рысаков для гонок, для скачек. Потом я все пытался придумать историю, которую можно было бы тоже назвать притчей. И в результате снял «Пробник», тоже о лошадях. Это последняя картина, которую я делал на пленке. Снимала ее Ира Уральская.

− Какой вы видите задачу неигрового кино?

 − Мне кажется, у документального кино есть единственная задача – чтобы зритель его запомнил, потому что если человек фильм не запоминает, то никакая задача − ни просветительская, ни идеологическая − не выполняется. У нас страна литературоцентрическая. Мы все время апеллируем к книгам – «я прочел». Мне хочется, чтобы в этом ряду стояло «я видел».

Питер в меня вложил некое понимание, что способность разговаривать с людьми для режиссера − самое важное.

Надо сказать, столица документального кино кочует. Когда-то она была во Фрунзе, когда там были Борис Галантер и Леонид Гуревич, потом Рига с Герцем Франком и Юрием Подниексом. И это, конечно же, Ленинград.

− Вы сами родились в Ленинграде?

− Да. У меня мать художник, отчим – архитектор. Он воевал на Невском пятачке, был дважды контужен, был не с очень легким характером. Полагаю, война и меня накрыла в той или иной мере.

 − В вашей фильмографии немного фильмов о войне...

− Было несколько картин. Я считаю, что не наше дело говорить о войне, потому что мы в ней ничего не понимаем, а то поколение, которое ее пережило. Помню однополчан отчима: когда они собирались, они никогда не говорили о войне. У них не было слов, чтобы это объяснить и это описать.

Если я прикасался к войне, то только потому, что делал современную историю, корни которой были в том времени.

Например, «Позднее свидание» − история встречи cемидесятилетних людей после шестидесяти лет разлуки. Речь идет о компании коминтерновских детей, подружившихся в Москве в тридцатые годы. Потом двое служили в нашей армии, двое в американской, а один, высланный из СССР, после того как отца-коминтерновца расстреляли, был летчиком Люфтваффе. И они все встретились в 1945 году в Берлине. Продолжали дружить всю жизнь. Еще один был арестован в начале войны и сослан в пермские лагеря, откуда смог вернуться только в конце девяностых. Но посвящена эта картина, скорее, памяти моей бабушки и деда, которого посадили в 1929 году, а вышел он в 1956 году.

− Один из ваших последних фильмов «Путешествие в детство» – о ленинградских художниках, поэтах, переводчиках детской литературы − ностальгия по вашему прошлому?

 − Вовсе нет. Я познакомился с героями фильма − художниками Александром Трауготом, Михаилом Бычковым, и поэтом, переводчиком Михаилом Ясновым, когда начал работу над фильмом. Детская литература вполне жестокая (взять хотя бы сказки братьев Гримм). Мне было интересно, как они эту жестокость преодолевают. И разговор с героями получился в результате в одном алгоритме: «какое хорошее было время, какое замечательное было детство, но не дай Бог еще раз пережить этот ужас».

− По какому принципу отбираете проекты для запуска на вашей студии «КЛИО»?

− Проекты режиссеров, которым я верю. Если им интересно, значит, это будет интересно зрителю. Я принадлежу к тому поколению, для которого документальное кино не было и не могло быть товаром. Поэтому коммерческая составляющая − совсем не главное.

 − Вы член художественного совета на Высших курсах сценаристов и режиссеров имени Георгия Данелии. Много ли талантливых ребят?

− Есть очень талантливые ребята, которые делают свое кино. Но поскольку большинство работ игровые, трудно судить, появятся ли новые документалисты.

− Вы еще и инициатор учреждения премии им. Л. Гуревича «За драматургическое решение фильма»...

− Приз был придуман коллективно Светой Быченко, Димой Завильгельским и другими студентами Гуревича почти двадцать лет тому назад. Мы ежегодно выбираем призера из программы Открытого фестиваля неигрового кино «Россия» в Екатеринбурге.

В этом году наконец удалось найти издательство, которое взялось выпустить книгу Леонида Гуревича «Он и был кино», куда вошли статьи, интервью, обзоры студий, фестивалей, портреты режиссеров, в том числе стенограммы «круглых столов» почти за двадцать лет и, конечно, воспоминаний о нем самом. Получилась своеобразная энциклопедия документального кино за сорок лет.

− Над чем вы сейчас работаете?

− Заканчиваю картину о художнике-постановщике Людмиле Михайловне Кусаковой, которая, к несчастью, умерла в самом начале съемок. Еще у меня лежит материал о музыкальном театре детей «Радуга» Марины Ланда и режиссера Сергея Васильева. Они пишут песни для мультфильмов, а на эти деньги содержат детский театр уже 25 лет! Картина о том, что помогать надо не только больным и несчастным. Здоровым и талантливым тоже нужна помощь.

 Я всегда надеюсь, что, если тема задевает меня, она будет интересна зрителю. И хочу однажды услышать в метро: «Я такое документальное кино увидел!»

Фото: персональная страница Евгения Голынкина в facebook.