Опубликовано: «ПОБЕДА - НАВСЕГДА! Как советские кинооператоры снимали освобождение Европы» Документы и свидетельства (Изд.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2021; с. 642-647). Фото: "Советские и иностранные репортеры во время проведения Потсдамской (Берлинской) конференции. 17 июля - 2 август 1945 года" на фото: директор киногруппы Маргарита Кафиева (на первом плане стоит спиной), фотокорр Мария Калашникова (в центре с фотоаппаратом), звукооператор В. Нестеров, оператор А. Лебедев (на заднем плане с киноаппаратом). Автор фото: Евгений Халдей. Источник: МАММ / МДФ.
Мы уже имели некоторый опыт в съемке большого международного события, и поэтому нас, ту же пятерку операторов, направили для съемок предстоящей конференции руководителей трех держав в Потсдаме.
Мы расположились в доме какого-то уже несуществующего крупного нациста и быстро создали там подходящую базу для работы киногруппы. Конференция должна была происходить во дворце Цецилиенхоф, который был расположен в прекрасном Потсдамском парке, где даже сейчас сохранились олени, выходившие на рассвете к озеру на водопой, и которыми в эти ранние часы любовались только часовые, охранявшие дворец, предназначенный для конференции. Нам очень интересно было посмотреть на нового президента США, ведь Рузвельт произвел на всех очень хорошее впечатление. Американские операторы говорили, что его легко снимать, ибо он это обожает и прекрасно понимает значение для себя фото и кинорекламы.
Мы помним, как идеально была организована Советским правительством встреча президента Рузвельта в Крыму, как нам, операторам, помогали там работать. И мы были удивлены тем, что пришлось долго согласовывать вопрос о сегодняшней съемке с американскими военными властями. Им очень хотелось отказать нам и дать возможность только американским операторам заснять это событие.
Мы делали большой фильм, и все эпизоды были для него нам нужны. Поэтому-то мы и настояли на своем требовании, и американцы, понимая, что русские могут принять ответные меры во дворце, где все подчинялось нам, допустили к съемке нашу группу.
Как только у двери самолета появился президент Трумэн, операторы и фотографы начали свои действия. Президента осаждали десятки репортеров, и все они на разные голоса кричали одну и ту же фразу: «Мистер Президент, плииз!», и он послушно поворачивался на эти оклики, демонстрируя свою ослепительную улыбку перед направленными на него объективами. Не меняя выражения лица, он с удовольствием позировал репортерам.
В свете вспышек вакуум-лампочек он мне запомнился тогда в своем очень крикливом и ярком летнем костюме. В кармане пиджака торчал тщательно выложенный уголками платочек. Туфли его были сделаны из кожи двух или трех цветов и абсолютно гармонировали со всей яркостью одеяния. Холодные глаза глядели через очки. Идеальный пробор, резко очерченная линия лица, тонкие, очень тонкие губы изображали специально для съемки приветливую улыбку.
Галстук, завязанный «бабочкой», дополнял внешний облик президента Соединенных Штатов, не зная которого любой принял бы за провинциального франта.
Во время съемки меня схватили за руку двое охранников. Я вырвался, увлеченный съемкой, не придавая этому значения. Однако они снова схватили меня и попытались скрутить руки. Силой они старались оттиснуть меня подальше от места съемки. Другие полицейские агенты также хватали операторов и репортеров и словно скотов сгоняли их в одну кучу. Я впервые в жизни очутился в таком положении. Никогда и нигде со мной так не обращались. Я изъездил свою Родину вдоль и поперек. Я снимал в самых разнообразных условиях у нас и за рубежом. В СССР все окружающие меня во время съемки старались всегда чем-либо помочь.
Они понимали, что оператор делает нужное дело и что труд его почетен, как и любой другой труд в нашей стране, и здесь я буквально рассвирепел. В короткие минуты, пока я находился в руках полицейских, все эти мысли роем теснились в моей голове. Я с силой вырвался из «объятий», в которых минуты, проведенные мною, сказали больше, чем любые статьи из американских газет. Я еще раз понял и на этот раз почувствовал, как обращаются в США с представителями «свободной печати»!
Я ударил охранника по руке, вырвался, демонстративно сложил свою камеру в футляр и, плюнув, прекратил съемки. Обескураженный он растерялся. Подскочил американский офицер и, желая смягчить впечатление от этого эпизода, принялся его отчитывать. Окончательно ничего не понимая, полицейский хлопал глазами, а американские операторы дружно хохотали над ним. Они-то знали, что такое полиция и понимали всю фальшь этой сцены. В это время президент садился в бронированную легковую автомашину, доставленную сюда из Вашингтона. Машина
тронулась, ее окружали сыщики. Они держались за дверцы и вприпрыжку бежали, пока она набирала скорость. Затем впопыхах уселись в свои машины, следующие по пятам за авто Трумэна. Все это напомнило мне кадры из голливудских фильмов о бандитах-гангстерах.
Вооруженная до зубов охрана сопровождала президента повсюду. В свободное от службы время охранники, как и все прочие американцы в Берлине, делали «бизнес». Они торговали чем угодно, но в большинстве случаев они спекулировали часами. Между прочим, после очень важной съемки, когда более тридцати советских, английских и американских операторов и фотографов производили съемку специально позировавших для этого товарища Сталина, Трумэна и Эттли (на эту съемку было дано несколько минут), и мы, что называется, в мыле», изрядно перенервничав, закончили ее, к нам подошел американский полковник и предложил купить у него часы. Засучив рукава френча, он показал одетые на руку четыре пары часов и предложил купить любые. С самым серьезным видом он здесь, во дворце, делал свой «бизнес» и был очень обижен, когда мы подняли его на смех. Безусловно, время и место для розничной торговли было им выбрано неудачно.
Интересными были моменты съемок эпизодов конференции. Перед началом заседания, на котором впервые присутствовал новый премьер Великобритании Эттли, появились в дверях одновременно советская, американская и английская делегации. Товарищ Сталин был одет в форму Генералиссимуса. На нем был ослепительно белый китель, он вышел из двери и остановился на мгновение. В это время к нему уже спешили Трумэн и Эттли. Они, не желая отстать один от другого, направлялись через весь зал, вокруг стола, к товарищу Сталину. Он продолжал стоять, ожидая их. Мы, конечно, в это время снимали, израсходовав кассету пленки, мы не перезаряжали аппараты, бросали их в сторону и брались за вторые запасные камеры.
Бирис, который теперь хвастался тем, что он вел во время конференции стенографические записи, мог бы посмотреть кадры кинопленки из наших архивов, которые достовернее его мифических стенограмм. Вот он бежит и протискивается вперед, чтобы пожать первым руку товарища Молотова. Вот он позирует фотографам, стараясь держать за руку кого-либо из своих русских коллег. Следует обратить внимание на то, что его никто не держит также. Бирис повсюду лезет вперед. Бирис повсюду хочет продемонстрировать свою дружбу. Небольшого роста, облысевший, похожий скорее на мелкого лавочника, нежели на государственного деятеля, он всегда старается попасть в поле зрения аппаратов. По аллеям Бабельсберга (предместье Потсдама), охраняемым нашими часовыми, американскими и английскими военными полицейскими, – все время носятся автомашины. Лето. В воздухе стоит зной. Душно даже в открытой машине.
Бабельсберг разделен на три зоны, границы их проходят, пересекая улицы. Иногда днем при ярком солнце вдруг блеснет ярко-рубиновый свет фонаря. Это мчится эскорт президента. Вот появляется головной мотоцикл. Свет его рубинового прожектора слепит даже днем при солнце. Тарахтят мотоциклы, окружающие бронированный кадиллак. За пуленепроницаемыми стеклами почти не виден Трумэн. Машина идет быстро, тяжело оседая на рессорах. Она вместе с броней весит шесть тонн. За машиной президента следуют другие, набитые охранниками. Вот вся эта колонна, или как, говорили наши часовые, «свадьба», промелькнула мимо и исчезла в пыли, словно кадр из детективного американского фильма… Очевидно немцам, живущим здесь, это была не новость. Ведь… здесь проезжал Гитлер.
В порядке, установленном дипломатическим этикетом, советская делегация нанесла ответный визит Трумэну. Советские операторы также прибыли на его виллу для съемки этого эпизода. Здесь с нами вновь произошла поучительная сценка.
У открытых дверей террасы стояли в ожидании гостей Трумэн, Бирис, Гарриман и другие. Они со смехом наблюдали, как на аллейке возле этой террасы сыщики обыскивали для съемки репортеров. Английские и американские операторы уже были обысканы и сыщики попросили поднять нас руки кверху. Чувствуя себя здесь гостями, мы не стали сопротивляться и дали подвергнуть себя унизительному обыску перед взорами президента «демократической» Америки! Один из сыщиков долго исследовал мои… подтяжки. Очевидно, он думал, что я могу их применить как резинку для рогатки. Затем нас загнали (да, именно загнали) в подвал, у дверей которого расположился сыщик.
Перед тем как встать на пост, он, ничуть не скрывая, вынул из футляра огромный пистолет, засунул его за пояс брюк. Он сторожил нас, специальных дипломатических корреспондентов, особо отобранных для съемок конференции. Американские и английские репортеры вздохами и многозначительными взглядами отвечали на все наши остроты и возмущения. Мы были полны впечатлений от американской любезности и только ждали момента, когда произойдет съемка.
Теперь, когда прошло много времени с тех пор и я пытаюсь вспомнить события и американцев на конференции, – осталось только одно: какой-то калейдоскоп лиц, состоящий вперемежку из дипломатов и вооруженных до зубов сыщиков. Условия, в которых протекала съемка Потсдамской конференции, резко отличались от того, что всего год назад происходило в Крыму.
В Потсдам, в американский сектор, как бы перенесли кусочек Америки и ее нравы, и мы увидели весь тот «размах свободы», которым американцы любят кичиться. Мы видели, как все они – и дипломаты, и чиновники, и офицеры, и солдаты – с опаской поглядывали на агентов американской тайной полиции.
Стоит также вспомнить и о неоднократных недоразумениях, происходивших у нас с американскими коллегами. Об этом вообще без смеха трудно сейчас говорить. Они никак не могли взять в толк, что все мы, пятерка советских операторов, работаем для одной студии. Они считали, что мы их надуваем, говоря о том, что у нас всех «одна фирма». Нам надоедало втолковывать им, что сколько бы нас ни было на съемке, один или все пятеро, мы работаем для одной студии, для одного фильма. Именно поэтому мы никогда не мешаем работать друг другу. И часто если даже один из нас не снимал, то он старался чем-либо быть полезным товарищу. В этом была наша сила. Но американские операторы и их очень дельный руководитель оператор Гаснее не верили нам. Все они были представителями разных фирм. Все они на съемке конкурировали между собой до неприличия.
И зорко следили за тем, сколько на съемке работает наших людей. Если по нашим планам на съемке оказывались все пятеро операторов, а их люди были в это время где-то в другом месте, то они немедленно начинали спор о том, что если их операторов сегодня всего двое, то и наши должны сократить свое количество. Они считали, что очень здорово перехитрили нас, если картина получалась обратная. Если советских кинематографистов на съемке было двое, а их больше и мы не возражаем против этого, им казалось, что в сумятице съемки мы не заметили их количества. Нас же попросту это не интересовало. Нам нужно было, чтобы они не устраивали на съемке свалку.
ГЦМК. Фрагмент рукописи. Ф. 26.