Опубликовано: Сборник «Кинопублицистика и современник. Выпуск восьмой». ГК СССР по кинематографии, Всесоюзное объединение «Союзинформкино». Москва, 1988 год.
Производство: Учебная студия ВГИК, 3 ч., 1987 год
Авторы сценария: А. Суворов, А. Арлаускас
Режиссёр: А. Арлаускас
Операторы: Л. Коновалов, А. Калмогоров
ПОЛЕ НАПРЯЖЕНИЯ
Меня интересуют пограничные ситуации, состояния, люди, поставленные на грань выбора: жизнь – смерть, правда – ложь, личность – массы, дело – праздность. И многие другие полюса, между которыми создаётся поле напряжения. Меня интересует педагогика. Проблема педагогического брака. Ведь граница между детством и зрелостью – это тоже порог. От того, кто освещает этот порог, зависит – «споткнётся» маленький человек о него, «стукнется лбом о притолоку», или свободно и естественно выйдет в жизнь.
Если спросить: как появился этот фильма, что было в основании работы – интерес к герою или тема, то вернее будет сказать, что «воздухом и цементом» этого дела – была тема. Тема, которая меня волнует. Если сформулировать её как можно шире, – это тема ответственности педагога за судьбу ребёнка. Вообще взрослого перед ребёнком. Давно интересуясь этой темой, я стремился встретить в жизни ситуацию, где она выражала бы себя погранично. Так было и в самой первой моей съёмочной работе «Мечта Вани Фадеева», где речь шла о братьях-близнецах, которые под влиянием одного и того же педагога стали совершенно разными людьми. Один, пройдя унижения, травлю, побывав на грани самоубийства, выдюжил и проявился как личность, другой пошёл по линии покорности обстоятельствам, по пути конформизма. Так было и в этой работе.
Я давно слышал о четырёх воспитанниках Загорского специального детского дома, подготовленных энтузиастами-педагогами под руководством А.И. Мещерякова и Э.В. Ильенкова к вузовскому обучению. Читал публикации, смотрел фильм Екатерины Правдиной «Уроки оптимизма», где целая часть посвящена учёбе этих ребят на психологическом факультете МГУ.
Но знание не становилось толчком к делу, может быть, оттого, что волнение было не по сути, а «вообще». И тут узнаю, что один из них занимается вопросами психологии педагогики, проблемой формирования воображения – и не только с прицелом на воспитание слепоглухонемых, а шире, делая из своей работы глубокие философские выводы. Печатается, пользуется уважением в научной среде. «Э-э! – думаю, – этот-то человек мне и нужен!» А вдруг его мысли, волнения по поводу состояния нашего педагогического хозяйства окажутся созвучны моим. И я начал поиск.
Получил в НИИ, где работает Саша Суворов, увесистую папку его трудов. Встречался с его друзьями, читал всё, что касалось его и того круга проблем, с которыми он каждый день сталкивается. С затаённой радостью чувствовал: родственная душа. Светлый, искренний и глубокий человек. Не будучи лично знаком с Сашей к тому моменту, я имел возможность убедиться – с таким человеком можно ввязаться в бой за фильм. Последующее знакомство и первые беседы (сначала через переводчика, а чуть позже, по овладении мною дактилологией, – напрямую) только укрепили меня в этом впечатлении. С самого начала мы договорились с Сашей, что не я буду делать фильм о нём, а что мы вместе с «первого колышка» (ведь сценария к тому моменту не было) будем делать фильм о проблеме. Такой путь, учитывая, что Саша не увидит впоследствии, что мы там наснимаем, представлялся нам наиболее плодотворным, и, что для меня главное, уважительным по отношению к Саше. Итак, мы условились: полное соавторство.
Это стало нашим принципом: каждый звук, нюанс, композиция кадра, специфика ИЗО должны быть подробно оговорены и приняты обеими сторонами. Путь этот был не из лёгких, но он и тогда, и теперь представляется нам в той ситуации: соавторство зрячеслышащего и слепоглухого – единственно возможным.
У Саши уникальное «видение» мира. При отсутствии визуальной и слуховой информации, у него невероятно развито воображение. Он очень много читает – научную, художественную литературу, текущую прессу, у него огромное количество друзей, с которыми он постоянно общается – речь идёт о том, что у его воображения очень хорошее «питание». И поэтому картина мира, которую Саша конструирует в своём сознании, не абстрактна. Я бы её обозначил как образно-предметную. Так как основной канал получения информации дан ему через прикосновение к чему-либо – к руке, к книге, напечатанной по Брайлю, к окружающим его предметам, то и видение его осязательно, предметно. (В дальнейшем слово «видение» не берётся мною в кавычки, как это принято в тифлосурдопедагогической литературе). Иными словами, весь образный мир, существующий в сознании Саши, можно «пощупать». Например, спрашиваю у него: «Саша, как ты представляешь себе ядерную катастрофу?» – «Это упругий сочный арбуз, который разваливается прямо в руках на бесчисленные кусочки», – отвечает он. И так в отношении практически всех понятий, явлений и образов.
Мы решили, что изобразительную канву фильма составит еженедельный путь Саши из дома в Загорский интернат. Внешний сюжет, таким образом, становится довольно банальным, но зато (как многие банальные вещи, кстати) таящим, при серьёзном, конечно, к нему отношении, массу глубоких подтекстов. Это и путь конкретный, и путь поиска истины, и путь от рождения к смерти, и путь общества… При основном упоре на реальное изображение (то есть протекающих в реальном времени и реальном месте событий) в него вкрапливаются необходимые по ходу мысли, эмоциональные Сашины видения. Сам же Саша хоть всё время и в кадре, но по-настоящему разглядеть мы можем его только в конце. И тут не только трюк для того, чтобы держать зрителя в напряжении, хотя и это не лишено смысла. Но и серьёзный, на мой взгляд, существенный формообразующий элемент картины. Ведь «непоказывание» Саши в данном случае не моя режиссёрская прихоть. Это последовательное проведение принципа паритетного соавторства в фильме, где один из авторов фильма, хоть и выступает с монологом, но сам-то себя не видит и не может видеть. То есть в мою режиссёрскую задачу входило, «не перетянув одеяла на себя», сохранить ощущение присутствия Саши в кадре, участия его в общем пути. Ибо, повторяю, не я делал картину о слепоглухом учёном, а мы вместе с Александром Суворовым делали фильм о наболевшем.
Теперь о звуковом решении фильма. Мы с самого начала хотели, чтобы с экрана звучал живой голос Саши. Несмотря на то, что речь его требует некоторого напряжения от зрителя, в том, что она документальна, – огромный эмоциональный плюс. И потом даже не эмоциональный, а просто анализирующий зритель догадается, что то небольшое усилие, которое ему нужно приложить, чтобы привыкнуть к странной речевой манере (именно странной, мы не раз проверяли – все слова выговариваются правильно), так вот это усилие – мизерно, просто микроскопично по сравнению с силами, которые пришлось приложить этому человеку, чтобы обрести способность разговаривать с экрана. Вспоминается сцена из пьесы И. Друце «Святая святых», когда герой приезжает к другу детства из далёкой деревни. А друг этот уже стал большим начальником. И вот, не выходя из-за стола, он указывает герою на стул напротив и говорит: «Проходи, садись!» А тот ему и отвечает: «Я проехал тысячу километров, чтобы встретиться с тобой, так приподнимись и сделай хоть один шаг мне навстречу».
Можно говорить о попытке выдержать в этом фильме принцип «субъективной» камеры с учётом того, что камера выступает от имени человека, который с трёх лет не видит и с девяти лет не слышит. Задача сложная и, конечно, предельно выдержать этот принцип нам не удалось, но сохранить ощущение личностного, субъективного восприятия мира и способа общения с залом человека в таком положении мы постарались. Только в конце, в ходе фильма мы как бы объективизируем картину. Саша из позиции автора монолога переходит в положение участника вечного диалога между взрослым и ребёнком, в котором и он, и все мы участвуем. Это образ взаимопонимания людей, какие бы преграды ни стояли у них на пути. Это образ, существующий вне Сашиного и моего сознания, он данность – он так же реален и вечен, как окружающая детей листва, музыка Баха, которая столь велика, что уже становится частью природы, и это бесконечное синее небо над всеми нами, вне зависимости от того – видим мы его чёрно-белым, цветным или вообще не видим. Это образ самой жизни, которую эти дети и Саша Суворов воспринимают по внутреннему самоощущению точно так же, как все другие люди. Они так же способны радоваться общению, быть счастливыми, бороться, находиться в поиске, развиваться или деградировать. Только в их случае «модель жизни» как бы обнажена до предела, до боли, ЭТО СПОСОБ СУЩЕСТВОВАНИЯ И ВЫЖИВАНИЯ. Иными словами: есть плодотворное, уважительное и вместе с тем требовательное общение друг с другом – есть развитие, полноценное существование, самая жизнь; нет его – наступает деградация и духовная смерть.
В заключение хочется привести отрывок из выступления Эвальда Васильевича Ильенкова, замечательного советского учёного, мыслителя (он сказал эти слова на расширенном заседании учёного совета факультета психологии МГУ в феврале 1975 года):
«При этом не надо забывать, что слепо-глухота – это трагедия, а не занимательное цирковое представление. Но это оптимистическая трагедия, воспитывающая людей всегда основательнее, потрясая их души и заставляя их всерьёз задумываться над собой, над своей собственной жизнью, над своим отношением к этой жизни».
«ПРИКОСНОВЕНИЕ» (30 мин.; дипломный проект А. Арлаускаса; ВГИК)