Опубликовано: сайт "Исторический материалы". Источник: И. В. Сталин. Историческая идеология в СССР в 1920-1950-е годы: Переписка с историками, статьи и заметки по истории, стенограммы выступлении Сборник документов и материалов Часть 1. Архив: РГАСПИ Ф. 558. Oп. 11. Д. 1124. Л. 67-145. Машинопись 1940 года.
Список участников совещания в связи с вопросом о фильме «Закон жизни» Авдеенко А.О. 9.09.1940 г. в 18 ч. 30 м.
Список выступивших на совещании 9.09.1940 г. в 18 ч. 30 м.
Совещание от 9 сентября 1940 года.
Председательствует тов. Жданов.
ЖДАНОВ. (Начало не стенографировалось)
Теперь, Центральному Комитету стало известно, что года два тому назад, примерно в 1938 году Авдеенко написал еще одно произведение, которое не увидело света – «Государство - это я».
И, вот оказывается, мы об этом узнали позднее, чем появилась рецензия в «Правде», что Лозовский подверг критике этот роман и что этот роман не увидел света.
Интересно отметить, что выводы, к которым пришел Лозовский, они совпали в основном с теми выводами, к которым пришла рецензия «Правды».
Я позволю себе огласить письмо Лозовского к Авдеенко, датированное октябрем 1938 года. Оно несколько длинное, но представляет интерес, (зачитывает).
Как видите, эта рецензия, о которой Центральной Комитет узнал только несколько дней тому назад, она до удивления совпадает с тем, что написано в рецензии о «Законе жизни».
Почему Центральный Комитет созвал настоящее совещание? Вот почему. Мы считали, что рецензия, помещенная в центральном органе «Правда», которая предъявляет весьма серьезное и справедливое обвинение автору сценария, должно была вызвать какую-то реакцию. Прошел почти месяц со дня опубликования рецензии, а тов. Авдеенко молчит. Почему молчит тов. Авдеенко? Если он считает несправедливой эту рецензию, пусть докажет несправедливость. Эта рецензия помещена в центральном органе Центрального Комитета партии и его молчание нам кажется непонятным. А если взять его молчание в свете того, что он отмалчивался от критики романа «Государство - это я»...
АВДЕЕНКО. Это тов. Лозовский сказал, что я отмалчивался?
АНДРЕЕВ. По существу там ничего не сказано.
ЖДАНОВ. Фильм «Закон жизни» чем отличается от романа «Государство - это я»? Это политическая фальшь. В рецензии сказано больше, чем убедительно об этом. И в художественном отношении, в отношении проникновения арцыбашевщины. Кто дал право тов. Авдеенко писать так и пытаться протащить такого рода произведения? Вот это вопрос, который мы хотели задать тов. Авдеенко.
АВДЕЕНКО. Почему совпадают рецензии? Очевидно, потому, что я не согласен с т. Лозовским в этом. Я написал роман «Государство - это я». Я живу в Донбассе и знаю людей, знаю шахтеров. В романе «Государство - это я» показаны больше шахтеры, чем троцкисты. И все эти высказывания кажутся страшными людям, которые не читали роман. Я роман отложил, чтобы работать дальше. Эти высказывания кажутся страшными, но это не мои высказывания, это высказывания отрицательных героев и поэтому мне эти высказывания не кажутся страшными. Мне кажется, что эти высказывания дают возможность познать сущность этих людей, что ими руководило, когда они предпринимали действия против народа, против партии. Так я могу объяснять этот роман. Если поинтересуются романом с пометками тов. Лозовского и пометками редакции, я могу дать.
Почему совпадают рецензии? Опять-таки потому, что я писал «Закон жизни» и был убежден, что именно так надо писать, как роман «Государство - это я», чтобы враги были не такими прямолинейными, как их показывали до сих пор. Я написал сценарий, сдал его в студию. Там Огнерубов гораздо отвратительнее, чем в картине, он был врагом отъявленным, давал поручения, чтобы молодежь развращать. Мне сказали, что это неинтересно - есть десять - пятнадцать таких фильмов, что с первого кадра видно, что это враг. Это неинтересно. Надо показать, как враг совращает. Надо показать врага народа таким, каким мы его не знаем, то есть показать хорошо внешне, а внутренне он подлец.
Господствовало такое мнение не только на студии, это было и в комитете, это было среди сценаристов, режиссеров, о том, что врага надо показать тоньше, не таким черным и отсюда я его завуалировал с тем, чтобы затем можно было его разоблачить. Такая точка зрения была и у режиссеров. Многие, очевидно, читали рецензию «Правды» и т. Лозовского, что по существу прошло два года, а я продолжал смотреть на врага таким образом, чтобы его не давать таким черным.
ЖДАНОВ. Вы с рецензией т. Лозовского были не согласны и поэтому продолжали писать так как есть.
АВДЕЕНКО. Я и сейчас с отзывом т. Лозовского не согласен.
АНДРЕЕВ. Вы т. Лозовскому прямо об этом не говорите.
АВДЕЕНКО. Я помню о чем я писал.
ЖДАНОВ. Можно его огласить.
АВДЕЕНКО. Я это письмо помню очень хорошо. Конечно, это письмо меня очень обидело, обидело потому, что все эти грехи приписывают мне, как будто я виноват. Тов. Лозовский пишет, что я считаю женщину отвратительной и что для меня, как для писателя, женщина является такой же отвратительной, как и для Ивана Петровича.
ЖДАНОВ. Получается таким образом. Вот Ваша идеологическая беспорядочность. Вы вкладываете в уста и потом делаете вид, что врага разоблачаете. Разоблачение получилось в рецензии. Там идеология Огнерубова опирается на Маркса, Ленина.
Дело в том, что потребности любви изображены так: люби сколько хочешь, люби кого хочешь, люби когда хочешь.
Наоборот, все это завуалируется ревностью, что тут играло чувство ревности. Главная Ваша вина в том, что положительных героев нет. Все Ваши произведения, к сожалению, прочесть я не смог, не было времени для того, чтобы заняться как следует этим, но кое-что я читал, например, «Судьбу». Если взять Сторожилова или Николая, так они являются в отношении любви активными агентами, т.е. Вы своих положительных героев наделяете целиком качествами Огнерубова. И это в «Судьбе» и в «Государство - это я». Вот в чем совпадение. Получилось так, что Вы продолжаете навязывать нашей молодежи, нашей литературе и нашей общественности культ этой арцыбашевщины. Но это не главное. Главное заключается в том, что Вы врагов изображаете сильными, а своих людей - слабыми. Вы сами говорите, что враги должны быть показаны сильными, а свои люди - слабыми.
Я читал сценарий, читал «Государство - это я», почему в этих произведениях повторяется то же самое, враги показаны сильными, авторитетными, они наделяются всеми качествами сильных людей, а наши люди показаны тщедушными, бледными. Почему это?
АВДЕЕНКО: Я сказал, что не согласен с тов. Лозовским не вообще...
ЖДАНОВ: О культе распущенности. Там, где говорится у Вас о любви, у Вас все происходит стихийно: он взглянул, она взглянула и они сошлись. Ведь эта штука нам знакома, что он взглянул, она взглянула и сошлись.
АВДЕЕНКО: Мне очень трудно говорить после всего того, что обрушилось на меня. Я пробовал говорить, меня перебили. Я повторяю, что не согласен с тов. Лозовским только в одном, самом главном, что мое мнение, что женщины такие отвратительные, что женщины такие отвратительные, как кажется Ивану Петровичу, что, якобы, я разделяю эту точку зрения. Я с этим не согласен, что взгляд Ивана Петровича - это мой взгляд.
Я этот роман не навязывал. Вы говорили, чтобы дать в союз писателей. Я сказал, что не дам. Мне пришлось бы над этим романом много работать, я бы стал работать столько, сколько надо. Я не навязывал никому этого романа. Лично Вам, тов. Лозовский, я этого романа не давал и лично Вашему издательству не предлагал, я дал в журнал.
ЛОЗОВСКИЙ: Это наше издательство.
АВДЕЕНКО: Но лично Вам я не давал. Для меня этот роман и сейчас является важным. Там показаны герои стахановского поколения. Если неудачно получилось, получилась ошибка, я это воспринимаю, это правильно и всякое суровое Ваше слово я воспринимаю.
Я также не согласен с рецензией в «Правде», что я это делал сознательно.
Что я трусил перед общественным мнением. Здесь произошла ошибка вот какого порядка, что у меня, где я писал о черном враге, мне смешно, и стыдно, и больно, что я писал о враге так. Он гораздо сложнее. Вы сами говорили, товарищ Петухов, что враг говорил по-французски, что он гораздо культурнее, что не надо для этого убивать ребенка, чтобы показаться противным, враги были гораздо сложнее. Мне казалось, что черный враг это плохой человек и не стоит о нем так писать.
Потом, когда я взялся писать этот сценарий «Закон жизни», здесь нет Чернявского, но меня просили написать сценарий о моральном облике молодого человека. Надо сказать, что это несколько раз обсуждалось в Комитете.
ЖДАНОВ. Молодого советского человека, или вообще?
АВДЕЕНКО. О моральном облике советской молодежи. Сценарий хвалили, сценарий направляли по тому пути, чтобы враг был замаскированным, чтобы было понятно за что его полюбили Нина и Наташа, почему он держится секретарем комсомола, почему его не так быстро разоблачают. Если бы он был черным в сценарии, его бы быстро разоблачили, поэтому надо сделать как можно более скрытым врага, т.е. скрыть существо и моральную сущность этого человека.
Я его сделал таким, это разбирали, меня направляли по этому пути, чтобы тщательно завуалировать его отрицательные черты и показать, что он скрывает за каждой фразой. Вот такая задача была.
ЖДАНОВ. Но вы не ответили на мой вопрос. Я вам задал вопрос почему вы говорите, что у Огнерубова была гнилая сущность в то время, когда такого же рода взгляды на отношение к женщине развивали все герои, которых вы выводили, как героев положительных. Я вам называл несколько имен.
АВДЕЕНКО. Я сначала хочу сказать о «Законе жизни», потому что ошибался в «Законе жизни»...
ЖДАНОВ. Что стали наделять теми чертами, которые присущи положительным типам?
АВДЕЕНКО. Это внешне так было, что скрывал сущность красивой фразой, что влияло на мещанок, показал внешнюю сторону, а это и совратило мнение, это совратило режиссеров и людей, которым нравился этот сценарий. И эта ошибка не только моя, хотя эта ошибка и грубая, потому что раз меня направляли в Комитете, в студии, направляли товарищи, направляли консультанты, значит это не случайно и это не только моя ошибка. Мне это нравилось. Мне нравилось так писать, так показать людей, до чего может довести эта неполноценная личная жизнь в любовных отношениях.
Теперь, если вспомнить, «Судьбу», «Государство - это я», «Я люблю», там тоже так мне казалось, что это закон смело любить. Я не боюсь, я понимаю всю важность этого. Мне говорят «Я люблю», «Судьба» - там простые отношения, доверие друг другу - это мой творческий лозунг, этим я руководствовался, бессознательно может быть, когда писал роман «Я люблю» и «Судьбу». Я не вижу ничего плохого, что там Сторожилов, который заслужил это доверие за несколько лет работы в Магнитогорске, когда он разговаривает с девушкой, у них простые отношения.
ЖДАНОВ. В «Новом мире» 1936 г. вскоре после выхода в свет «Судьбы» была рецензия в «Новом мире», где вас точно так же упрекали зa то, что отношения между мужчиной и женщиной так трактуете, как сложились эти (неразборчиво) Недоли и дочерью Недоли.
Так, что Вы, видимо, считали себя не обязанным реагировать на критику в 1936 году, на критику в 1940 году. Вы считали мне это нравится, мне наплевать на орган ЦК. Я молчу. Я сам себе хозяин.
АВДЕЕНКО. Я еще не сказал почему я молчал.
ЖДАНОВ. Вы сказали, что не согласны.
АВДЕЕНКО. Тов. Жданов, мне трудно говорить. Я вовсе не говорил этого, что Вы мне приписываете. Я не согласен с тем, что мне приписывали. Почему я молчу на эту рецензию в «Правде»? Я не видел фильма до сегодняшнего дня, мне его не показывали, у меня не спрашивали моего мнения, когда режиссер поставил вопрос перед кино-студией о том, чтобы показать автору фильм, его спросили, а кто будет платить автору за приезд. Я сам пришел к Большакову и попросил, чтобы мне показали фильм. Я был в командировке во Львове, в Буковине.
У меня не спрашивали мнения. Я сидел в Киеве, писал сценарий. Я закончил сценарий и вот сейчас приехал по вашему вызову. Пошел к Чернявскому и Большакову, посмотрел фильм, и сказал - действительно критика правильная. Я не мог раньше времени выступать. Критика совершенно правильная, критика суровая, справедливая. Она принесла мне пользу колоссальную, потому что я увидел, что это действительно не совпадает с моими замыслами. В моих замыслах была ложь и фальшь. Не так нужно жить, не так нужно строить жизнь. Мне казалось, что при появлении на экране Сергея Паромова, зритель будет на его стороне, а не на стороне Огнерубова. Вот, очевидно, моя ошибка здесь. Я повторяю, что меня сбили на этот путь. И мне бы легче сбиться на этот путь, потому что у меня были заложены данные к этому,
ЖДАНОВ. Режиссеры сбивали? Они что, наталкивали, видимо?
АВДЕЕНКО. Я никогда не думал, что в Центральной Комитете будут со мной так разговаривать.
ЖДАНОВ. Вы разве считаете, что творчество не под контролем партии?
АВДЕЕНКО. Нет, не считаю.
ЖДАНОВ. Наверное так Вы считаете, что каждый себе сам хозяин, как хочу так и делаю, не Ваше дело, не лезьте в эту область?
АВДЕЕНКО. В студии мне сказали, что нельзя давать врага в черном, надо давать завуалированно, нужно чтобы зритель его полюбил. Мне это понравилось. Я видел десятки фильмом стандартных. Надо было завуалировать его. Мне, казалось правильным показать так врага. Оказывается, завел нас этот враг в дебри вражьи.
ЖДАНОВ. Почему такое равнодушие к фильму? Вы говорите, что не видели фильм, пока вас не вызвали в Центральный Комитет
АВДЕЕНКО. Это не равнодушие.
ЖДАНОВ. А в чем же дело? Вы как будто должны были шум поднять, в чем тут дело, почему ругают?
АВДЕЕНКО. Я знал только то, что было показано в студии.
АНДРЕЕВ. В Москву могли бы поехать. Тревоги у вас никакой нет. О вас такая рецензия помещена и никакой тревоги.
АВДЕЕНКО. Тревога была у меня очень страшная.
АНДРЕЕВ. Ваше поведение в этом смысле странное. Не находите ли вы? Вас раскритиковали, а вы отмалчивались.
АВДЕЕНКО. Я сразу понял, что я ошибся, когда вышла рецензия. Но я не знал, как сделает режиссер. В кусках мне нравилось, в кусках было очень хорошо. Пирушку я не видел.
ЖДАНОВ. Она на экране шла. Эту картину не в студии забраковали, а на экране. Не только автор сценария мог видеть эту картину, поехав в Москву, но на экране можно было видеть. Может быть в Киеве она шла.
АВДЕЕНКО. Нет, в Киеве не шла, только в Москве и Ленинграде. Равнодушие ли это или нет? Нет, это не равнодушие. Я думал, что когда сдам сценарий, я поеду в Москву. Но мне предъявили требование - день поработаете, а потом поедете.
Я сказал, что поеду в Москву, а мне сказали, когда сдадите сценарий, потом поедете. Я понял в тот же час свою ошибку, как прочитал статью.
ЖДАНОВ. Об этом надо было дать знать общественности, иначе получается, что вы не разделяете такое мнение. А вы стоите в позе молчания.
АВДЕЕНКО. Для меня это было совершенно ясно, что надо было откликнуться, но разве здесь решает вопрос день или два.
ЖДАНОВ. Прошел почти месяц с 16 августа, - фильм выходил на экранах, его все смотрели.
АВДЕЕНКО. Я сейчас у себя спрашиваю, почему не нахожу своей вины? Я сразу, прочитав статью, понял, что я ошибся, - я, режиссер, все вместе ошиблись. Я в этот день решил и я знал, что я поеду в Москву, напишу письмо, я знал, что я буду признавать, что здесь были ошибки. Поэтому не было ничего страшного, что на один день позже это будет, хотя я рвался в Москву, но мне сказали - нельзя бросать сценарий, надо доработать.
Вот только этим я хочу объяснить. Теперь я так растерян, что не знаю какие слова я могу сказать. Вот, например, взять «Государство - это я» или «Миллиардерша» там никаких врагов нет. В «Миллиардерше» женщина является героем. В «Государстве» машинист врубовой машины является героем, который работает в шахте. Системы какой-то в том, чтобы меня обвинять - нет. В «Судьбе» и в других произведениях - этого нет. Я не могу сказать, что это у меня система, что это мой закон, что я так живу, я этого не хочу сказать, я этому не учу молодежь.
ЖДАНОВ. Вот Вы были в Бессарабии, в Буковине, Вы писали в газете «Боевая (неразборчиво)», Вы писали статью о Черновицах.
Я Вам сейчас ее зачту (зачитывает статью). Вот видите, Вы описываете, что там прекрасные здания, прекрасные улицы. И затем появляется какой-то моралист из рабочих, который скажет: да, все это прекрасно, но не для рабочих и не для трудящихся. Или вот возьмите все Ваши остальные произведения. В самом деле, я прочту несколько слов из подвала. Вы пишете, что из себя представляет Черновицы, великолепные улицы… (читает)
Вы об этом рассказываете на целой полосе. Затем Вы описываете черновицкий театр, где говорите, что этот театр не уступает лучшим театрам СССР, разве только по размерам. Откуда Вы это взяли. Почему Вы решили, что Черновицкий театр не уступает театрам СССР и если уступает, то только по размерам.
Затем Вы дальше пишете, что в Черновицах есть около 20 кино, которые созданы для радостной жизни человека. Вы побыли там несколько дней и у Вас создалось такое впечатление. У Вас создалось такое впечатление, что театр этот не уступает нашим театрам.
CTAЛИН. А город всего-на-всего два вершка.
ЖДАНОВ: Подумаешь, какой-то мировой центр!
СТАЛИН: Знаем, узкие улицы, контраст хотят создать, но плохо получается.
ЖДАНОВ: В чем тут дело?
СТАЛИН: Тянет туда, к старым Черновицам.
ЖДАНОВ: Так ли это?
СТАЛИН: Красок хватает на старые Черновицы, а на наши - у него краски иссякают.
Странное дело. Культуры у него мало, человек малограмотный, русским языком не владеет, а сколько у него нахальства литературного! Прямо диву дивишься, когда читаешь.
Поэт передает переливания души. Любовь - это сильная штука, а как он передает? Разве так пишут. Культуры у человека мало, человек малограмотный, не поэт и как ось, основная одна нотка: все, что касается людей, ставших нашими врагами, на описание таких людей у него красок хватает, там есть логика, инициатива. Когда этих людей изображаете, у вас находится аргумент и все, что угодно, а когда наших людей изображаете, то краски иссякают, наши люди получаются какими-то замухрышками. Ведь вредителей можно различно изображать. Возьмите «Великий гражданин» особенно вторую серию. Там есть враги и друзья. У одних свои аргументы, у других свои. Человек понимает, что неслучайно, что наши победили, разгромили, ибо у нас аргументов больше. А почитайте его произведения, - все клонится к тому, чтобы в черном свете, в свете отсталости, культурной немощности изобразить наших людей.
Черновицы - это замухрышистый город, а вот на это красок хватило, а для наших - красок не хватает. Ловко прячущийся не наш человек. Как попал в партию, по чьей рекомендации?
Его Гвахария рекомендовал, Кабаков. На чем он держится? На том, что у него рабочее происхождение. Подумаешь, нас этим не удивишь. Рабочий класс в целом - это революционный, передовой класс, но в рабочем классе есть отдельные люди. А Ваш друг - Кабаков тоже из рабочих, а ведь он хотел продать Россию, добрую пятую часть России, японцам, полякам, немцам.
Разве вы этого не знаете?
Томский тоже бывший рабочий, а ведь они поддерживали Троцкого. Вот вам и бывшие рабочие. Вы думаете каждый рабочий на вес золота? Вы ошибаетесь, а если взять всех империалистов Ситрина и других - это бывшие рабочие. Среди рабочих передовых есть один слой, который пользуется своим рабочим происхождением и выбирает все соответствующее для того, чтобы устраивать свои дела и потом повыгоднее для себя продать интересы рабочего класса. Это закон жизни. Девять десятых рабочего класса - золото, одна десятая или одна двадцатая, или даже одна тысячная - сволочи, предавшие интересы своего класса. Они есть везде, во всех странах и у нас вроде Томского, Кабакова, Жукова, Евдокимова и других, это не случайные люди. Это закон жизни. Вы любите о законах жизни писать и если бы посмотрели на это дело, иначе вышло бы.
Писатель неважный, культуры у него мало и не работает над собой. Полуграмотный, русским языком не владеет как следует. Какой у него язык - страшно делается. Как небрежен он в стиле. Ведь литератор узнается по стилю. Литератор любит стиль, на его же стиль страшно смотреть и читать его произведения.
Он не член партии и никогда не был членом партии. Это наша доверчивость и наша простота, вот на чем он выехал, посмотрите какого Дон Жуана он рисует для социалистической страны, проповедует трактирную любовь, ультра-натуральную любовь – «Я вас люблю, а ну ложитесь». Это называется поэзия. Погибла бы тогда литература, если бы так писали люди.
ЛОЗОВСКИЙ. Я хочу сделать некоторые сообщения.
Эта рукопись поступила в «Красную новь». Там она вызвала большие сомнения. Тогда был редактором или заместителем редактора Ермилов и трое из ближайших сотрудников. Эту рукопись прочитали Ермилов, Макаренко и Лебединский. Они решили вызвать Авдеенко и с ним объясниться. Так что эта вещь прошла серьезное коллективное обсуждение.
СТАЛИН. Член партии должен был на другой же день явиться и поговорить в ЦК, а он прятался. Ведь недаром его в Донбассе зовут барахольщиком, когда говорят об Авдеенко, то его называют – «а этот барахольщик». Этот человек не работает. Ведь он нашел время для того, чтобы закупить себе всякого барахла, а для того, чтобы придти и сказать, что так то и так то дело обстоит, он не мог. Трусишка он. Это величайший трус.
Возьмите его «Закон жизни» или «Государство - это я» - это довольно странное название так же, как и «Закон жизни». Здесь давался закон жизни - это он намек делает для своих и перекликается с ними.
А он думал, что люди заняты, день другой пробьюсь, может быть забудут и пройдет. А проходило это страшно.
Но люди были заняты колхозами, промышленностью, теперь немножко времени осталось, к счастью, и на эту книгу.
ЛОЗОВСКИЙ. Таким образом, комиссия, специально созданная редакцией «Красная Новь» отвергла его роман и из редакции мне прислали его произведение, действительно, сам Авдеенко мне его не давал. Я внимательно сам его прочитал. Когда я прочитал это произведение, я думал, что это бессознательная ошибка, я его очень резко раскритиковал.
СТАЛИН. Какую книгу?
ЛОЗОВСКИЙ. «Государство - это я».
СТАЛИН. Вы говорили с ним, с человеком в маске.
ЛОЗОВСКИЙ. Я думал, что его можно исправить, но после того, как появился фильм "Закон жизни", я вижу, что это не бессознательная ошибка, это сознательная, не наша, чужая линия, не советская линия, я уже не говорю о том, что это непартийная линия.
Интересно следующее. Через 2-3 месяца после того, как я подверг резкой критике его произведения, он мне прислал письмо, которое характеризует его и как человека, и как писателя, и как члена партии.
СТАЛИН. Какая-нибудь дипломатия должно быть?
ЛОЗОВСКИЙ. Вот Вы сами увидите.
Он пишет следующее: понадобилось 3 месяца, чтобы я пришел в себя после Вашего замечания по моему роману «Государство - это я». Теперь здоров, хладнокровен, великодушен, счастлив. 3 месяца раздумывал, критика принесла большую пользу. Конечно, роман будет н переделан, не доделан, он будет заново написан. Пусть государство будет целью моей жизни, все равно я не откажусь работать. Вот все, что я мог ответить на Ваше ко мне внимание.
ЖДАНОВ. После того как он сказал не согласен?
АВДЕЕНКО. Я сказал согласен.
ЛОЗОВСКИЙ. Когда я получил ответ, я решил, что переписка по этому вопросу кончена, потому что по существу я критиковал его и с точки зрения партийной, и литературно-художественной и политической, а он присылает отписку, в которой все можно потом повернуть куда угодно. Вот, почему мне кажется, что у него есть последовательность. Это не случайность у него. У него те же самые герои, тот же самый подход, одна и та же оценка, порнография, несерьезное, несоветское, непартийное отношение к нашей советской жизни, к нашей советской действительности.
ЖДАНОВ. Два года тому назад, летом 1938 года было «Государство - это я», а теперь «Закон жизни».
АНДРЕЕВ. Под другим названием.
ЛОЗОВСКИЙ. Эта же самая линия, эта же оценка.
ЖДАНОВ. В 1936 году была критика "Судьбы". Там он вредителей изображал, как людей сильных, а наших людей, как людей слабовольных, тряпками.
ЛОЗОВСКИЙ. Я с ним беседовал несколько часов, долго разговаривали. Я говорил ему почему я его критикую. И вот, после 3 месяцев он прислал такой ответ.
Я думаю, что у Авдеенко имеется не наше мировоззрение, не наша линия. Самая характерная - это отношение к тому, что было напечатано в «Правде». Он не обращает внимания на Центральный Орган, на партию. Партия Ваша, так же как и наша.
АНДРЕЕВ. Это не его партия.
ЛОЗОВСКИЙ. Когда Вы на это не обращаете вникания, значит Вы не связаны с партией. Вас это не волнует. Это доказывает Вашу слабую связь, а скорее всего, отсутствие всякой связи с партией. Отсюда, ошибки и политические, и всякие другие.
ФАДЕЕВ. С оценкой существа литературной деятельности Авдеенко, конечно, двух мнений не должно быть. Я думаю, что всем видно, что здесь есть какая-то последовательность. Но мне хочется остановиться на том, как он до такой жизни мог дойти. Действительно, в работе нашего Союза писателей и не только Союза писателей есть недостатки, способствующие тому, что некоторые элементы могут докатиться, как и т. Авдеенко, до такого положения и могут вступить на путь, который может об легчить туда попасть.
С Авдеенко получилась такая вещь: он пришел человеком неграмотным, пришел из беспризорных.
СТАЛИН. Он не работает над собой.
ФАДЕЕВ. С помощью опытного литератора книгу о себе он мог сделать. Книга «Я люблю» всем известна. На нее обратил внимание Алексей Максимович и ее отредактировал. Я лично не считаю правильной и до сих пор такого рода работу с молодыми писателями. Нужно в конце концов заставить их, чтобы они сами работали.
СТАЛИН. Правильно.
ФАДЕЕВ. Редактировать - это значит вносить поправки, но сам автор должен работать. Потом, почти с самых первых шагов у него большое зазнайство - не подступись. Все литераторы об этом знают. Его трудно критиковать, он ничего не понимает.
А нужно сказать следующее, что у нас после того, кок молодой литератор выпустил первую книгу,- это не только он, но и многие другие,- позволяет себе зазнайство и не работает, у него жизнь легкая.
ЛОЗОВСКИЙ. Написал одну книгу и бросил работать.
ФАДЕЕВ. Мы прижали рублем, в частности надо сказать, что в Союзе писателей деньги лежат плохо, литературный фонд заменяет и кассу взаимопомощи и соцстрах. Мы считаемся демократической организацией, у нас правление, люди разные, много демагогии вокруг молодежи, и человек, попадая,- особенно раньше,- в члены Союза писателей, фактически считал, что он имеет право на взаимопомощь. Деньги расцениваются не высоко, получить пособие 300 рублей - это считают не деньгами. А у нас есть категория, которая на 300 рублей существует, и меньше категория – на 500 рублей.
Наше Управление по определению авторского права, громкое название, занимается целым рядом излишних функций, которое фактически получает, а иногда собирает и сами писатели собирают отчисления, которые идут с постановок в театрах. Сосредотачиваются большие деньги, которые позволяют авансировать иногда даже бездарного человека, т.е. человек умается, но кричит: «я талант».
Мы, Союз писателей, Президиум Союза писателей, состоим целиком из литераторов. Мы литературу любим и для нас работа идеологического характера гораздо приятнее. Но вот опыт двух лет показывает, что мы с этим не справляемся. Самая главная работа до сих пор продолжает хромать и сильно хромать. Мы кое что сейчас нащупали, но это нас не оправдывает. Мы упускаем многое, потому что мы по уши погружены в работу материально-бытового, административного порядка. Надо сказать, что организационного опыта у нас очень мало, ни у кого из литераторов, особенно хозяйского опыта нет. Теперь кажды