Дело Замятина и Пильняка

7 октября (24 сентября) 1929 года "Литературная газета" опубликовала открытое письмо Евгения Замятина.

Дело Замятина и Пильняка

Роман "Мы'' был издан в Нью-Йорке на английском языке в 1925 году, а затем на чешском (1927) и французском (1929) языках. Эти переводы заметно повлияли как на европейскую литературную жизнь, так и на судьбу автора. В 1929 году советским издательством «Федерация» был приостановлен на четвёртом томе выпуск собрания сочинений писателя. 
7 октября 1929 года "Литературная газета" опубликовала открытое письмо Евгения Замятина: писатель доказывал свою непричастность к публикации за границей романа "Мы" на русском языке. 

Публикация письма в «Литературной газете» сопровождалась следующим примечанием:

ОТ РЕДАКЦИИ "ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ":
1. Е. Замятин написал возмутительную пародию на коммунизм.
2. Эта пародия была отвергнута советской прессой.
3. Е. Замятин отправил эту свою пародию «Мы» за границу.
4. Замятинской пародии обрадовались эсэры, напечатав ее в «Воле России».
5. С тех пор как «Мы» были написаны и с тех пор как «Мы» были за границей напечатаны, никаких особых перемен к лучше­му в творчестве Е. Замятина не произошло.
6. Все белогвардейские газеты усиленно стараются Е. Замя­тина выгородить и защитить.
7. Общее собрание членов ВСП в Ленинграде присоединилось к резолюции московских писателей и констатировало, что он не отказался от этой своей пародии.
8. Е. Замятин, несмотря на все происшедшее, отделывается хронологией и отказывается сказать по существу о творчестве писателя и политике.

«Открытое письмо» в редакцию «Литературной газеты» Евгения Замятина: "Когда я, после летней поездки, вернулся в Москву, все дело с моим романом «Мы» уже было закончено: было уже установлено, что появление отрывков из «Мы» в пражской «Воле России» — это мой поступок, и относительно «поступка» уже вынесены были все надлежащие резолюции.
Но факты — упрямы, они упрямее резолюций, каждый из них может быть подтвержден документами или людьми, и я хочу, чтобы они стали известны моим читателям. Факты эти сводятся к следующему:

1) Роман «Мы» написан в 1920 году. В 1921 рукопись романа была отправлена (простейшим образом: заказной бандеролью через Петроградский почтамт) в Берлин, издательству Гржебина. Это издательство имело тогда отделения в Берлине, Москве и Петрограде, и с издательством я был связан договорными отношениями.

2) В конце 1923 года копия этой рукописи была передана издательством для перевода романа на английский язык (вышел этот перевод только в 1925 г.), а затем — на чешский. О появлении романа «Мы» в переводах я не раз заявлял печатно (в своих библиографиях и автобиографиях — см. «Вестник Литературы», «Литературная Россия», под ред. Лидина и т. д.); заметки об этом печатались также в советских газетах; никаких протестов по поводу появления этих переводов я до сих пор не слыхал.

3) В 1924 году выяснилось, что вследствие цензурных затруднении роман «Мы» в Советской России не может быть напечатан. В виду этого все предложения выпустить «Мы» за границей по-русски я отклонял. Такие предложения имелись, как от издательства Гржебина, так — позже — и от издательства «Петрополис» (последний раз летом 1929 года).

4) Весной 1927 года отрывки из романа «Мы» появились в пражском журнале «Воля России». И.Г. Эренбург, письмом из Парижа, по-товарищески предупредил меня об этом. Так впервые я узнал о своем «поступке».

5) Тогда же, летом 1927 года, Эренбург, по моей просьбе, отправил в редакцию «Воля России» письмо с требованием от моего имени — прекратить печатание отрывков из «Мы». Аналогичное требование было переслано «Воле России» от моего имени также и еще одним из советских писателей, бывшим тогда за границей. Считаться с этими моими требованиями «Воля России» не пожелала.

6) От Эренбурга я узнал и еще одно: напечатанные в «Воле России» отрывки из «Мы» были снабжены предисловием, информирующим читателя, что роман печатается в переводе с чешского на русский. Сам я не видел «Воли России» и не знаю, что получилось из этого перевода русского романа с иностранного языка обратно на русский. Но что бы ни получилось, при наличии самой скромной логики ясно, что такая операция над художественным произведением не могла быть сделана с ведома и согласия автора.
Вот это и есть мой «поступок». Похоже ли это на то, что писалось о нем в газетах (например, на то, что я прочитал на днях в «Ленинградской правде», где так прямо и напечатано: «… Е. Замятин предоставил карт бланш „Воле России“ на опубликование своей повести „Мы“» (номер газеты от 22 сентября).
Начало литературной кампании по моему адресу положено было статьей Волина в номере 19 «Литературной газеты».
В своей статье Волин забыл сказать о том, что о моем романе «Мы» он вспомнил с запозданием на девять лет (ибо роман, как говорилось, написан в 1920 году).
В своей статье Волин забыл сказать о том, что о напечатании отрывков из романа «Мы» в «Воле России» он вспомнил с запозданием на два с половиной года (ибо эти отрывки, как говорилось, были напечатаны весной 1927 года).
И, наконец, Волин забыл сказать о редакционном предисловии «Воли России», из которого явствует, что отрывки из романа печатаются без моего ведома и согласия.
Это — поступок Волина. Сознательны или случайны были его умолчания — я не знаю, но последствием их было неправильное освещение дела в дальнейшем.
Дело это обсуждалось в Исполбюро ФОСП — постановление Исполбюро опубликовано в ном. 21 «Литературной газеты». В № 2 Исполбюро «решительно осуждает поступок названных писателей» — Пильняка и Замятина. А в № 4 того же постановления Исполбюро предлагает ленинградскому отделению ФОСП «срочно расследовать обстоятельства издания за границей романа Замятина „Мы“».
Итак, сначала — приговор, потом — расследование. Ни один суд в мире, вероятно, еще не знает такого случая. Это — поступок Федерации писателей.
Дальше — вопрос о напечатании романа «Мы» в «Воле России» обсуждался на общем собрании Моск. отд. Всероссийского союза писателей и позже — на общем собрании Ленингр. отд. союза.
Московское общее собрание, не дожидаясь моих объяснений, не выразив даже желания их выслушать, — приняло резолюцию, осуждающую все тот же мой «поступок». Члены Моск. отд. союза нашли своевременным выразить свой протест также и по поводу содержания романа, написанного девять лет назад и большинству собрания неизвестного. В наши годы девять лет — это, в сущности, девять веков. Я не собираюсь защищать здесь роман, имеющий девятивековую давность, — я думаю только, что если бы московские члены союза протестовали против романа «Мы» шесть лет назад, когда роман был прочитан на одном из литературных вечеров союза, — это было бы более своевременным.
Общее собрание Ленинградского отдела союза состоялось 22 сентября, и о результатах его я знаю только по газетной заметке («Вечерн. Красная» от 23 сент.). Из этой заметки видно, что в Ленинграде уже были прочитаны мои объяснения по делу, что там мнения присутствовавших на собрании разделились — часть писателей после моих объяснений считала исчерпанным весь инцидент, но большинство все же нашло более осторожным осудить мой «поступок».
Таков поступок Всероссийского союза писателей. И из этого последнего поступка я делаю свой вывод: состоять в литературной организации, которая хотя бы косвенно принимает участие в травле своего сочлена, — я не могу, и этим письмом заявляю о выходе своем из Всероссийского союза писателей."

24 сентября 1929 г.

Москва. Евг. Замятин.

23 сентября 1929 года К. Федин в знак протеста против оголтелой травли Пильняка и Замятина демонстративно вышел из ВСП (Всероссийского союза писателей), а двумя днями позже сделал в своем дневнике такую запись: "...Три дня назад — общее собрание Союза писателей, перед тем — заседание Правления с москвичами: новым председателем Правления Леоновым, Кирилловым, Шмидтом, который проводит всю работу по «оживлению» Союза, и лысым мальчиком Кином, присланным в роли комиссара 18-го года. Все было сделано, как надлежало... Правление высекло себя, дало себя высечь. Поступить как-нибудь иначе, т.е. сохранить свое достоинство, было невозможно. Все считают, что в утрате достоинства состоит «стиль ЭПОХИ», что «надо слушаться», надо понять бесплодность попыток вести какую-то особую линию, линию писательской добропорядочности. Смысл кампании против Союза — в подчинении его директивам руководителей пролетарских писателей — лысым мальчикам; в лишении его иллюзии внутрисоюзной демократии; в лишении его «права молчания». За все писательство будут решать лысые мальчики. Решать, говорить. Писательство же должно будет выдавать чужие слова за свои. Мы должны окончательно перестать думать. За нас подумают. 
Стиль эпохи! Сейчас нужны люди вроде «историка литературы» Евгеньева-Максимова, который в Правлении Союза писателей открыто признался, что ему «приходится писать о романе Замятина «Мы», между тем до сего времени он не имел возможности прочитать этого романа»... Я был раздавлен происходившей 22 сентября поркой писателей. Никогда личность моя не была так унижена."
(Русская литература, 1992, № 4. Стр. 169)

Михаил Осоргин (фрагмент из его статьи о Замятине): "Роман ''Мы'' несколько принижен упрощенным читательским пониманием: его принимали за политический памфлет, за издевку над советским тоталитарным режимом. Это было бы слишком мелким для таланта Замятина! Роман ''Мы'' ставит огромный вопрос о будущем человечества, об иллюзорности нашего идеализма. В утопическом государстве, превратившем людей в превосходные машины, эти люди счастливы и на совесть поклоняются Благодетелю, в котором больше всего от Великого Инквизитора, чем от современных вождей. Намек на возможность иной жизни только в ''зеленой стене'', отделяющей стеклянное государство от каких-то ''несовершенных'' областей, где живут птицы и голые люди, не излеченные от гибельной идеи свободы. Внутри идеального государства все предусмотрено и введено в рамки, рассчитано по часам и минутам, вплоть до индивидуальной любви, на временное занятие которой за опущенными занавесками выдаются розовые билетики; здесь автоматы читают лекции в огромных аудиториях, и граждане совершают прогулки стройными рядами под звуки единого государственного гимна, исполняемого ''фабрикой музыки''. Если здесь и наблюдается какой-то протест, то только потому, что не у всех атрофировано воображение; ничтожный бунт подавляется, и новая всеобщая великая Операция, кастрирующая остатки воображения, обеспечивает дальнейшее процветание идеального строя всеобщей абсолютной несвободы, полного растворения личности в государстве. В этой страшной утопии есть что-то от идеи муравейника и пчелиного улья - двух прообразов возможного человеческого будущего. Знаменательно, что мотивы протеста отмечены в романе не чертами духовного пробуждения и чисто идеалистических порывов, а только голосами неуравновешенной плоти и неизжитого любопытства – явлений порядка низменного. Сатира Замятина, несмотря на злободневность и даже портретность некоторых ее страниц, не пробуждает здорового и целящего смеха и не пробуждает веры в человека; в ней больше проклятия неизбежному будущему, чем надежды на возможность иных путей развития человеческой судьбы. На вопрос: ''Когда же ты будешь человеком?'' ответа нет."

На волне жёсткой критики и травли Замятин в 1929 году заявляет о выходе из Союза писателей.  В 1931 году Замятин покидат СССР. Умер в 1937 в Париже.


В 1929 году в Берлине в  издательстве «Петрополис», где печатались советские писатели, вышли повести «Штосс в жизнь» и «Красное дерево». Ни одно из произведений Бориса Пильняка — а они всегда были вроде красной тряпки для критики — не вызывало такого скандала. В развернувшейся против Пильняка кампании была тогда еще невиданная особенность. Пытаясь перещеголять друг друга, улюлюкая, изощряясь, критики разносили в пух и прах повести, которых не читали. Они яростно громили Пильняка, Замятина, Платонова, попытавшихся первыми проанализировать выросшую у них на глазах систему, прикрывавшуюся социалистическими лозунгами. Даже Маяковский не остался в стороне: «Повесть о «Красном дереве» Бориса Пильняка, — писал он, — и другие повести и его, и многих других не читал», однако «в сегодняшние дни густеющих туч это равно фронтовой измене».

ПИЛЬНЯК БОРИС АНДРЕЕВИЧ (1894 - 1938)

Троцкий Л.Д.: "Пильняк - реалист и превосходный наблюдатель со свежим взглядом и хорошим ухом" (Б. Пильняк // Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С.69).

Луначарский А.В.: "Если обратиться к беллетристам, выдвинутым самой революцией, то мы должны остановиться прежде всего на Борисе Пильняке, у которого есть свое лицо и который является, вероятно, самым одаренным из них <...>" (Луначарский А.В. Очерки литературы революционного времени (1917-1922) // Литературное наследство. Т.82. М., 1970. С.226-228).

«Открытое письмо» в редакцию «Литературной газеты» Б. А. Пильняка:

"1) Повесть «Красное дерево» была закончена 15 января 1929, — 14 февраля я сел за роман (ныне заканчиваемый), «Красное дерево» в котором перерабатывается в главы, — в моем письменном столе хранится рукопись «Красного дерева» с пометкой одного из редакторов «Красной Нови»: «За печатание в № 3. 23.11.1928»...Повесть «Красное дерево» не появилась в РСФСР не потому, что она была запрещена, но потому, что я решил ее переделать.

2) ...О том, что «Красное дерево» появилось в «Петрополисе», я узнал только тогда, когда получил книгу, — причем в проспекте «Петрополиса», этого издательства берлинских белогвардейцев, как определяет Волин, я прочитал, что там изданы книги моих товарищей по советской литературе, а именно — Вас. Андреева, Веры Инбер, В. Каверина, Н. Никитина, Пант. Романова, А. Толстого, К. Федина, Ю. Тынянова, А. Сытина и др. — и не нашел ни одного имени беллетристов-эмигрантов. Позднее «Красного дерева» в этом же издательстве появился «Тихий Дон» Шолохова. Список приведенных авторов не родил во мне мысли, что я попал «в контакт с организацией, злобно-враждебной стране Советов».

3) ...Я протестовал... когда в белой прессе появились отзывы о «Красном дереве». «Красное дерево» русскому читателю неизвестно, — поэтому я находил нужным выразить мой протест не в СССР, а за границей...

В заключение позвольте сказать следующее. Статья Волина вызвала уже реакцию «Комсомольской Правды». Я чувствую себя в атмосфере травли. В таких обстоятельствах оправдываться трудно и работать еще трудней, но тем не менее: будучи одним из зачинателей советской литературы, издав первую в РСФСР книгу рассказов о советской революции, — я хочу и буду работать только для советской литературы, ибо это есть долг каждого честного писателя и человека."

Ямское Поле

28 авг. 1929

Бор. Пильняк

Борис Пильняк в 30-е гг.: романы «Красное дерево» и «Волга впадает в Каспийское море». «Красное дерево» — повесть, в которой, как всегда у Пильняка, выясняются отношения сегодняшнего дня с прошлым, сравнительно недавним прошлым. Из быта, из красного дерева, с ним сросшиеся, выступают фигуры Якова Скудрина, мастеров-краснодеревщиков братьев Бездетовых. По-пильняковски грубовато, рублено написаны эти фигуры. И убедительно: не прошлое, не связь с ним и его пережитками убивает в них человеческое, а то, что само это прошлое, жалкие его остатки вырывают они из рук потерянных в новой действительности людей. Они готовы взять все: павловские кресла, печные изразцы, миниатюры, бронзу и хозяйскую дочку в придачу... «Бездетовы чувствовали себя покупателями, они умели только покупать».
Они чувствовали себя в повести не только покупателями, но людьми, уже купившими силу и власть. За ними оказывается настоящее. Ими отодвинуты в небытие полубезумные «охломоны»: Огнев, Пожаров, Ожогов... Не фамилии, а псевдонимы с отблеском на них мирового пожара. «Истинные коммунисты» до тысяча девятьсот двадцать первого... Им нет хода в будущее. Ожогов, младший брат Якова Скудрина, первый председатель местного исполкома, спрашивает приехавшего из столицы племянника Акима, не выгнали ли того из партии, и, узнав, что нет, обещает: «...ну, не сейчас, так потом выгонят, всех ленинцев и троцкистов выгонят» ...".

Повесть «Красное дерево» завершена 15 января 1929 г. Троцкий высылается за пределы СССР в феврале. 

К началу кампании относится загадочный документ, имеющийся в архиве Б. Пильняка: «В Правление Моск. Отд. Вс. Союза писателей от Б.А .Пильняка и Б.Л. Пастернака. Просим от сего числа членами Союза не считать. 21 сент. 1929 г. Б.Пастернак, Бор. Пильняк». Из сочувствия к ним вышла тогда из Союза писателей и Анна Ахматова.
Кампания закончилась только в апреле 1931 года. Но уже через месяц после окончания повести Б. Пильняк приступил к переработке ее в остросюжетный роман «Волга впадает в Каспийское море» — о строительстве канала Москва — Волга, вообще о социалистическом строительстве. Это было правдивое и честное полотно. Один и тот же эпизод поворачивался к читателю разными своими гранями, и в этом многоцветье — вся тогдашняя жизнь...

Б. Пильняк был признанным мастером документального жанра. Он создал ряд новаторских произведений, масштабных и по мысли, и по способности сделать обобщающие выводы.

Б. Пильняка и Е.Замятина прорабатывали одновременно. Их обвиняли в том, что у них была собственная «картина мира»... 

28 октября 1937 года Борис Пильняк был арестован у себя на даче в Переделкине и 21 апреля следующего, 1938 года расстрелян.

Использована информация из открытых источников, в том числе: Бенедикт Сарнов «Сталин и писатели»Биография и творческий путь Пильняка Б.