Источник: www.rospisatel.ru.
Материал опубликован в журнале «Наш современник» № 11 в июле 1991 года, незадолго до августовского путча.
Николай Дорошенко: Татьяна Михайловна, когда я читаю беседы на политические и прочие серьёзные темы, то у меня всегда складывается впечатление, что участники этих бесед в поисках истины используют свои научные знания, привлекают логику, но не собственные чисто человеческие мотивы. И вот я хочу для начала произнести несколько необычный монолог.
Появился на свет я всего лишь через шесть лет после войны, да ещё в крестьянской семье. Но своё без преувеличений трудовое детство всегда вспоминаю как самую счастливую пору, потому что жил в родительском доме, со всех сторон был этим защищен. В шестнадцать лет я уехал из дома, чтобы многое повидать. И хлебнул всего - пьяных рабочих общаг, одиночества, разочарований, беспомощной правоты… Но всё познаётся в сравнении. Всё же тогда я знал, что не пропаду, что живу я в своём государстве, как в своём доме. А сейчас, имея профессию, семью, крышу над головой, я себя уверенным в завтрашнем дне не чувствую. Собственное государство стало для меня той чужбиной, где я уже не имею права оставаться самим собой, права на личные и личностные интересы. Да, раньше нельзя было публично ругать главу правительства, но можно было стать выше этого главы – стать Рубцовым, Вампиловым, Шукшиным, Беловым… И ведь был у государства тот механизм, который помогал алтайскому или вологодскому юноше реализовать свой талант. А кому теперь нужны молодые писатели и литература вообще? Даже роман о проститутках сможет сегодня стать конкурентноспособным лишь в том случае, если он написан автором, стоящим в своём нравственном развитии на одно уровне с несчастными героинями. И не приведи Бог вступить, как Солженицын, в конфликт с господствующими политическими доктринами. Что: думаете, на Западе вас издадут? Нет, Солженицына у нас уже не будет, потому что мир становится беспощадно единообразным. И вот этого единообразия я боюсь больше всего. Мы ещё не понимаем до конца, сколь примитивной будет наша жизнь. Пожалуй, даже перевертышей Коротичей уже не будет, и они, не встречая нашего сопротивления, станут рядовыми «героями» унисона… Это сегодня ещё слышен голос Михаила Лобанова, Эдуарда Скобелева, Игоря Шафаревича и других независимых мыслителей. Прежняя система вольно или невольно позволила им приобрести необходимую известность, а для новой системы они попросту нерентабельны, и продолжения этого достойного списка именами более молодых людей попросту не будет.
И ведь деться от всего этого некуда! У меня уже нет даже облаков. На облака смотрю и вижу, как плывёт по небу моя тревога. И в кронах деревьев шелестит мой страх.
Те, кто не книги пишет, а машины делает, скоро смогут меня понять. У них ведь всё ещё грубее будет выглядеть, поскольку для них запланирована обыкновенная безработица.
Мне скажут, это монолог слабого, неприспособленного к настоящей жизни человека. а может быть, я не хочу быть сильным по-волчьи! Может быть, я хочу ощущать себя человеком?
Короче говоря, я только теперь понял, что значит жить в крепком государстве, быть его частью. Не нравится тебе оно, - даже твою ненависть к нему купит за большие гонорары радиостанции «Свобода», а уж если ты, как Белов, ни от кого не хочешь зависеть, то никто тебе в этом желании не помешает…
Я, когда перестройка только начиналась, так и решил для себя: вот возникнут демократические процессы в компартии, снизу поднимается свежая волна, смоет махровых аппаратчиков, появятся и другие партии, станут они между собой спорить, как лучше обустроить страну, как дать народу волю на предприятиях, на земле. Но что мы голову потеряем, развалим всё, пойдём побираться по миру, станем распродавать страну по дешёвке – того я предположить не мог…
Татьяна Глушкова: Да, действительность превзошла все, даже и самые худшие ожидания.
Однако, что до последних ваших слов – о распродаже страны, о том, что «мы» голову потеряли и развалили «всё», - я избежала бы этого, столь принятого ныне, привычного и непременного «МЫ». Это «мы» неспроста настойчиво прошивает политические речи с высоких трибун, газетную и журнальную публицистику: ведь оно чохом виноватит всех. Всех нас. Получается, что виновны в преступлениях не те, кто действительно, непосредственно и непреложно виновны, ибо полномочны насчет всяких преступных действий и «инициатив», а все мы . Словно бы это нашу , всеобщую, всенародную волю выражают наделенные чрезвычайными полномочиями разрушители… А, иными словами, выходит, что виноватых – нет. Нет, Николай Иванович, в большом ряде случаев я считаю себя вправе говорить не «МЫ» (включая сюда нас вами), а «ОНИ». Они распродают, они развалили… Вовсе не спрашивая у нас , у народа, о наших чаяниях. НЕ стыдясь ни предков, ни потомков… «МЫ», то есть массы, виновны разве что в доверчивости к глашатаям перестройки, злоумышленникам и авантюристам, посулившим стране возрождение… Об этой святой и трагической доверчивости нашего народа, позволившего увлечь себя демагогическими обещаниями в начале перестройки, я довольно подробно писала в статье «Хищная власть меньшинства», опубликованной в апрельском номере «Нашего современника». Но даже если иметь в виду эту чрезмерную доверчивость, то и тут всеобъемлющее «МЫ» оказывается слишком огульным… Да, я помню массовое воодушевление идеей обновления и КПСС, и страны в целом. Когда «обновление» понималось людьми как улучшение или возрождение … Но всё-таки и тогда, в 1985-86 годах, это «МЫ» (ликовавших, приветствовавших, обольщённых) не было поголовно-всеобщим. Я имею в виду вовсе не слой своекорыстных приверженцев застоя – я имею в виду просто не потерявших голову. А такие были… В самом деле, разве не настораживали или не способны были насторожить уже самые первые лозунги «перестройки»? Как, кстати, и само это слово, словечко, которое, между прочим, если перевести его на язык древних эллинов, звучит знаменательно: КАТАСТРОФА. Что же до первых лозунгов «нового мышления», которое является на деле попросту перевернутым старым , - разве не настораживала, например, «мысль» о «приоритете общечеловеческих ценностей над классовыми»? Причем «узкоклассовыми» («узко»!) объявлялись ценности самых многочисленных, созидательно трудящихся классов – рабочих, крестьян…
Теперь-то уж многим ясно, что демагогические «общечеловеческие» ценности полностью сводятся к «золотому тельцу». Как ясно и то, что спущенная сверху «перестройка» вопреки простодушным мечтаниям обманутого народа предполагала именно катастрофу на шестой части земного шара. Всестороннюю катастрофу, в орбиту которой должен был попасть и зарубежный славянский мир, и Восточная Европа в целом…
Ну а «МЫ» - это широко-множественное слово-понятие – я употребляла бы лишь имея в виду массовость нынешнего страдания, массовые бедствия и чувство обреченности. Да, «МЫ» - применительно к нашей стране – это те (огромное большинство!), кто назван может быть не вершителями, но жертвами перестройки. А распродают родину, проливают кровь наших братских народов, развалили страну – ОНИ. То хищное меньшинство, что обладает реальными рычагами власти, превращаемой при нужде, - то есть для нужд разрушения , - хоть бы и в безвластие! Все мы знаем, что и обнаружившаяся вдруг, в одночасье (в пору Сумгаита), «слабость центра» была притворной, нарочитою слабостью. Право на которую могла иметь лишь воистину неограниченная власть. Получившая «чрезвычайные полномочия» - в том числе и на преступную слабость!..
Н.Д. Невольно вспоминаешь: даже татарское иго не раздавило Русь; и Наполеон не сокрушил нашу державу… Даже из революции и гражданской войны мы вышли всё-таки, не рассыпавшись на осколки. И Гитлер не сумел разбудить до опасного предела сепаратизм в нашей стране, хотя делал на него ставку… А сегодня мы растерянно, зачарованно, как бы даже остолбенело наблюдаем картину разрушения нашего государства, которое создавалось тысячи лет и не позднее конца XVIII века выросло в мировую державу… Принято проводить аналогию между сегодняшним днём и Смутным временем – эпохой великой разрухи. Вы согласны с бытующим определением перестройки как Смутного времени? Точное ли это определение? Как вы охарактеризовали бы Смуту?
Т.Г. Да, совсем не случайно в массовой памяти всплыл этот термин, этот образ, а лучше сказать, - «смутное время». Кстати, он всплывает не впервые в ХХ веке: точно также пытались определить происходящее многие русские люди в 1917-1918 годах, в ходе гражданской войны, вспыхнувшей после низвержения «старой России»…
Вообще говоря, «смутное время» заведомо имеет границы: это время переходное, похожее на «черновик» Истории, если бы только История имела черновики… Во всяком случае оно, в ощущении людей, похоже не столько на явь, сколько на сон. Дурной сон, страшный сон. И ведь многие нынче, словно вдруг окунувшись в фантастический мир, «не верят своим глазам». Так и говорят – что не наяву как будто те события, что катятся с каждым днём, не давая простора, не оставляя времени ни всерьез воспринять их, ни обдумать, ни привыкнуть… «Смятенные люди смутного времени» - запомнился мне один из газетных заголовков… Однако следует учесть весь трагизм всякой подобной – переходной к чему-то – «смутной» эпохи.
Скажем прямо, что это – очень грозное время. Ибо в ходе его неизвестно, окажется ли оно «предпоследними временами», о которых повествуют древнейшие писания, или оно – полное испытаний преддверье к очищающей новой эпохе, к «тесным вратам спасенья», так сказать. И даже: трагическая, напряжённая эта неизвестность является, пожалуй, единственно оптимистической чертою смутного времени. Ведь неизвестность допускает надежду…
Итак, смутное время – это время распада, разлада, разрыва всех исторических связей. Это время «междуцарствия», безвластия, узурпаторства, хаоса, замешенного на братской крови. Это время анархии… «Распалась связь времен», то есть распался, утрачен самый смысл жизни, - можно, как Шекспир в «Гамлете», сказать о смутном времени. Я думаю, мы переживаем сейчас вполне смутное время, время сбивающего с ног шквала, а также душного и ледяного «мусорного ветра»… Политические признаки новой Смуты налицо. «Утром страшно развернуть лист газетный…» - вспоминается мне стихотворная строка И. Бунина. Но я отметила бы сейчас не политический, не экономический даже признак, а самый, может быть, страшный – признак моральный. Смутное время непременно характеризуется таким тяжким явлением, как массовое ренегатство, или, по-русски, предательство, измена… То есть крайнее разложение личности, позорная утрата достоинства, чести, самоуважения. Отказ от внутреннего суда совести. Отказ от духовного измерения – в приложении к себе, человеку… Смутное время - это время тьмы. Духовной тьмы. Когда хаос, неправда, нечистый дух агрессивного самоутверждения, вирус разрушительности поселяются в самого человека. И человек в лучшем случае – мечется. Но чаще всего – мародёрствует. Словно бы полагая, что поскольку будущего – нет (так затянут, обложен горизонт в смутное время!), то воистину все позволено на содрогающейся земле…
Н.Д. А может быть, ренегатство, предательство, моральное разложение – это та лошадь на которой смута въехала в нашу страну, а не результат смуты?
Вот, смотрите, Д. Гранин написал о предателе – генетике Тимофееве-Рессовском – восторженный роман и многие сделали вид, что в цивилизованном обществе на это не надо обращать внимания. И тут же на нас – въяве, в нашей жизни, а не на страницах книги – обрушилась лавина предательств, нравственного релятивизма, вседозволенности. Одни и те же люди воспевали этот позорный роман и судили, а по сути, казнили Осташвили за русский националтзм и помогали Гамсахурдиа создавать «Грузию для грузин»…
Т.Г. Есть большой соблазн сказать попросту о закономерности, неизбежности происходящего нынче – с непреложностью «закодированного» в недавнем, вчерашнем дне. И многие так и рассуждают… Это вроде бы вполне правдоподобно, убедительно. К тому же, нас обычно учили строгой исторической детерминированности событий, внушали нам жесткость причинно-следственных связей. Это, как известно, предполагалось марксистским, материалистическим взглядом на историю…
Но что-то противится во мне такому прямолинейному, однозначному толкованию. Такой прямолинейно-роковой заданности вещей… Подобное толкование, пожалуй, слишком удобно! Ведь отсылка ко вчерашнему дню как к единственному источнику нынешних бедствий снимает вину и ответственность с дня сегодняшнего, представляет его простым производным прошлого – в частности, недавнего прошлого… Но история всё-таки не механистична. Как не механистически развивается и жизнь души, особенно когда мы говорим о состоянии общества в целом, о моральном состоянии тысяч, сотен тысяч, пожалуй, и миллионов людей. Я не верю в неотвратимое разворачивание худших потенций в столь многих – очень все-таки разнообразных! – душах. При всех правах «исторической обусловленности» это было бы, кажется, упрощением, да и заведомым очернением самого рода людского! При всех правах «исторической неизбежности» я верю и в культивируемый фермент разложения. Культивируемый определенным слоем общества, верхним, управленческим, и «культурным» слоем, куда, несомненно, относится и немалая часть современной интеллигенции… Тем, например, «образованным» слоем, что поднял на щит роман Гранина «Зубр» с его пафосом аморализма или, скажем, обеляет власовцев.
Да, несовершенны многие тенденции нашего прошлого – семи, столь поносимых ныне, десятилетий. (Многие, но, конечно, отнюдь не все!) Но я совсем не уверена в естественности стремительного злокачественного роста именно худших из них. Тут несомненно, в годы перестройки, имело место сознательное поощрение, укоренное взращивание общественных пороков; под видом свободы, «права на свободу» или «прав человека» - разнуздывание тёмных, низменных интересов и побуждений; народу, нашим соотечественникам внушался одновременно и комплекс неполноценности, и «право» на безоглядный индивидуальный эгоистический «реванш» - за счет государства, за счет общества в целом. Это культивирование зла, эта черная пропаганда шла – и идет – как через средства массовой информации, так и через новейшее законодательство разрушительных Верховных Советов, безответственных Съездов народных депутатов, которые буквально на глазах отступали от своих созидательно-государственных задач. То есть, при всем осознании прошлых грехов, «доперестроечных», печальных тенденций в нашем обществе, которые так соблазнительно – а иным выгодно – представить непобедимой причиной нынешней Смуты, я хочу указать на явный момент искусственности чрезмерных сегодняшних бед. На их очевидную в последние годы целенаправленную организованность с привлечением мощных катализаторов общественного кризиса – как экономического, политического, так и морального. А иными словами – я бы не абсолютизировала самочинность хода современной истории, ибо налицо также и подталкивание событий, сталкивание исторического нашего движения на опасную, заболоченную, окутанную миазмами тропу. Такое подталкивание вполне под силу верхушечно-управленческому и интеллектуально-культурному слою (в специфическом понимании бездуховной современной «культуры»). И все мы свидетели той жестокой деятельности, выдаваемой за неотвратимо-исторический, якобы безальтернативный процесс.
А чтобы до конца прояснить соотношение органичного и нарочито привнесенного, природного и рукотворного в состоянии общества, людских душ, в нынешнем ходе событий, привлеку такую аналогию. Это объективная истина – что люди смертны, что они подвержен болезням, как, впрочем, наделены – самою природой и средствами защиты от болезнетворных веяний. Сегодня, однако, человеческая смертность повышена за счет СПИДа, и прогнозы в связи с ним, как известно, устрашающие. СПИД ведь означает разрушение самой иммунной системы человека… Нас пугают последствиями этого в мировом масштабе таких последствий. Но при этом «скромно» не напоминают о том, что было признано, засвидетельствовано при первоначальном появлении этой губительной болезни. А именно: что вирус СПИДа – это искусственный вирус. То есть специально, лабораторно выведенный, выпестованный, выращенный, а затем распространенный по миру для массового вымирания людей… Вот вам и «объективная» природою заданная смертность человека!
Примерно такие же факты имеют место и в общественной (не в одной лишь физической) жизни. И когда думаешь о нашем экономическом, политическом (внешнеполитическом, в частности!), морально-психологическом состоянии сегодня, - невольно просматриваешь здесь как момент объективной исторической обусловленности, так и не менее внятный момент диверсионности, энергичной злой рукотворности…
Н.Д. То есть вы не верите полную и строгую безвариантность истории? Не придерживаетесь фаталистического взгляда на нее – в частности, на случившееся в нашей стране в последние годы?
Т.Г. Именно.
Н.Д. Значит ли это, что можно уверенно говорить о заговоре политически наиболее активных или государственно наиболее полномочных сил, которые были заинтересованы как раз в разрушительном варианте из всех возможных путей и вариантов нашего «послебрежневского» бытия?
Т.Г. Что до мысли о заговоре против нашего будущего, - слишком известно, что фактами заговоров, хитроумных злокозненных сговоров спокон века богата мировая история. И, конечно же, нет никаких оснований полагать, что это средство в реальных международных отношениях, этот фактор во внутренней жизни государства может быть принципиально упразднен. Разве что антинародный антигосударственный заговор не всегда следует представлять себе в той простой, осязаемой форме, как изображается то, например, в жестко-сюжетных криминальных романах с четко означенным, так сказать, «приютом разбойников», на который возможна, стало быть, полицейская облава.
Я бы толковала политический, экономический, антинациональный заговор в современном, густо прошитом коммуникациями мире также и как гибко, порой и вовсе незримо координированную систему, которая учитывает, «стягивает» для своих целей интересы разнообразных групп, сил, лиц, зачастую и не ведающих о своей «мягкой», вроде и недисциплинарной подчиненности некоему глобальному плану, стороннему замыслу… То есть заговор – это также и некий учет, и использование интересов, вольно, но и невольно вписанных, вписываемых в общую систему разрушения, дирижеры которой невидимы, а периферийные служители которой могут вовсе не ведать о своей структурной роли… Таким образом, речь тут о сочетании сознательных и бессознательных воль, скрытой активности и беспечной пассивности. Речь о сложной и во многом как будто свободной или «нечаянной» организации, а верней – незаметной организованности ради глубоко продуманной, но неафишированной разрушительной цели… Если иметь в виду многих «периферийных» или нечаянных работников широкого дела разрушения, которые оказываются на службе его не в силу сознательной воли, то злоумышленный заговор лишен единого «пароля», строгих «заговорщицких» черт. И все же, даже избегая этого сакраментального слова, приходится говорить о плане – плане разрушения: слишком уж последователен наблюдаемый нами процесс, чтобы быть непроизвольным, природным, сугубо органичным!
Н.Д. Но каковы бы ни были причины того, что все у нас нынче перевернулось вверх ногами, зло получило имя добра и увенчивается высшими международными наградами; как бы ни выясняли мы причины и следствия, которые, и правда, в сознании многих часто меняются местами, - мы с вами констатируем большую степень общественного разложения, которое, к сожалению, оказалось итогом послебрежневской, послезастойной свободы . Демократических свобод, начисто сметающих какую-либо ответственность перед людьми в наши дни. То есть попробуем конкретней измерить ту бездну, в которую катятся человеческие души. Ибо как может быть спасена страна, когда разрушается сам человек, гражданин?
Т.Г. Беспредельное «раскрепощение» человека, чем нередко теперь у нас хвастают, противопоставляя его внешние свободы положению в прежние десятилетия, - это ведь тот же плен . Когда безвозбранно-свободно – раскрепощаются все низменнее инстинкты, слепые эгоистические страсти…
Почему я сказала о крайнем разложении? Потому что предательство, измену, корыстное отступничество, перебежничество, скандальное площадное попрание вчерашнего своего символа веры, измену естественному долгу верности и лихорадочное поклонение всему, за что – вчера еще – сжигали, у нас горделиво называют прозрением.
Я имею в виду отступничество от огромного рода ценностей. Не только о советской морали, но вместе с тем и от глубоко традиционной, народной… Когда проповедуется с телеэкрана, с газетных страниц циничный культ денег , словно живём в каком-то диком краю, где люди теряют человеческий облик в алчной погоне за наживой, которая преподносится как высшее призвание, священное назначение человека… Я имею в виду измену множества граждан своему государственно-патриотическому долгу. Долгу сбережения, безусловной защиты той – великой – страны, которая досталась им от предков, созданная многовековым подвигом труда, творчества, осмысленной, благородной жертвенности…
«Нам должно помнить, что наше государство есть дело не просто национального эгоизма, а мировой долг. Мы занимаем пост, необходимый для всех», - писал о миссии русских наш философ Лев Тихомиров. И не так давно эта мысль была абсолютно понятна всем. До эпохи отступничества, о которой я говорю…
Наконец, я имею в виду измену коммунистов – своей партии и самой социалистической идеологии, кризис которой в нашей стране ясен им был задолго до так называемой перестройки, но покидают они свою партию, «разрывают» с нею, дружно оплевывая все заветы, - споро и в одночасье – именно сегодня, когда партбилет утратил значение «заборной книжки» (как его называли порой в народе), то есть удостоверения на право льгот, возвышения, выгоды…
Я имею в виду беззастенчивое отступничество множества народных депутатов от своих предвыборных обязательств-программ…
Впрочем, отступник набирает силу, влияние во всех без исключения областях жизни. И не только на светских уровнях ее, в светских структурах и идеологии… Так, помалкивает «большая пресса» о современной трагедии Русского Православия, о том, что нынешнее «возрождение» Православной Церкви в стране имеет реальной ценой весьма широкое духовное отступничество – разъедание ее изнутри экуменизмом. Что священник-экуменист теснит в наших храмах православного пастыря, верного святоотеческим заветам, самобытному духу и древней традиции православной веры. И даже высокие иерархи, отступившись от интересов отечественной Церкви, бодро хлопочут подчас об «осуществлении экуменических программ» - о подчинении Православной Церкви и Риму, и даже иудаистическому Иерусалиму…
Н.Д. Газета «Московский литератор» писала об этом – может быть, самом разительном отступничестве, еще мало осознанном в обществе, часто – потаенном, но действительно нарастающем…
Т.Г. Я помню об этом. Но едва ли не был это голос вопиющего в пустыне. Ибо – Смутное время!.. И дошло уже до того, о чем сообщает столь же малотиражный выпуск газеты «Родные просторы», когда от имени Христианского патриотического союза призывает осудить «иудейское богослужение в Московском Кремле, имевшее место 19 января с.г., после проведения международной конференции по охране природы, открытой М.С. Горбачевым. Привлечь к ответственности лиц, допустивших это богослужение в сердце Русской святыни, которое явилось осквернением и превращением в синагогу иудейскую… Московского Кремля…»
Н.Д. Это и впрямь уж триумф, апофеоз отступничества, предательства всей русской истории, сокровеннейших национальных святынь – под «незримой» эгидой самого главы государства!..
Т.Г. Я думаю, не будет ошибкою подытожить, что ренегат – это вообще герой нашего времени. Смутного времени… Обратите внимание: только отступники, перебежчики, по сути, стоят сегодня у власти.
И сдается даже: чем больше стаж их прежнего служения – прежним богам, тем больше шансов у них стать апостолами новой политической веры – демократии… Я думаю, один из верховных образчиков «героя нашего времени», яркий типаж эпохи Смуты – Ельцин. Плоть от плоти партократии, всю жизнь проживший как коммунистический феодал – областного, а затем и столичного масштаба, еще столь недавно просивший политической реабилитации как коммунист , он превратился сегодня в ярого гонителя коммунистов! Вместе с тем возвышение и популярность этой фигуры – не случайны. Это воистину, безо всяких кавычек, ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Показатель морального духа нашей эпохи (да и ее интеллектуального градуса)… Во всяком случае весьма знаменательно, что в роли «могильщика коммунизма», «прокурора» над компартией, упраздняющего ее структуры, выступает не последовательный и прирожденный диссидент, а именно Отступник, и «десоциализирующееся» общество приветствует, выдвигает на первый план, выбирает своим главой не какого-нибудь испытанного борца с коммунистической идеологией, а именно Отступника. И видит тут благородное, так сказать, превращение Савла в Павла…
Сообразно с этим следовало бы добавить, что «антигероем» нашего времени является всякий «невольник чести» (Пушкин).
Такие принципы общественных симпатий и оценок составляют, я сказала бы, формулу Смутного времени… И заодно подчеркнула бы, что Б.Н. Ельцин, в свете всего этого, - фигура не просто политическая, но, глубже того, - историческая. Которая не только «войдет в историю», но – вышла из нашей истории: возникла не на поверхности партийно-политической борьбы (то есть более или менее случайно), но из самых недр нашей общественной жизни со всею нигилистичностью одушевляющей ее идеологии…
Н.Д. То, что Вы говорите, похоже на правду. И все же я бы не торопился не доверять Ельцину. Мне, например, хочется думать, что такие превращения возможны. Не зря же мы поем: совесть Господь пробудил! И Евангелие не отрицает подобных превращений…
Т.Г. Совесть… А не кажется ли Вам, что когда совесть решительно отделяется от чести, это не слишком-то служит полноте ее проявления?.. Что же до Евангелия, то, видите ли, Савл пошел не в Иисусы Христы, но только в ученики, смиренные ученики новой веры. И лишь весьма постепенно, путем всестороннего самоотречения и духовного подвига, а не простой декларацией об отступничестве достиг право проповедовать учение Христа. У нас же неофитство зачастую неотделимо от новой стремительной карьеры. И я, простите за резкое сравнение, вижу нынче не Павлов, но все больше «тушинских воров», «калужских воров», лжедмитриев всех мастей – то есть подобья фигурам Смутного времени, что случилось в России в начале XVII века.
Но вообще-то мы пошли дальше наших соотечественников той поры. Тогда, в том историческом смерче, люди тоже, забыв свою душу, присягали самозванцам и польскому королю Сигизмунду, и королевичу Владиславу, и всякому «вору», кто посягал на Московское царство, и переходили в католичество, и рвали тело великой державы на «самостийные» воровские «республики», и мародерствовали, и брат доносил на брата, требуя его крови, и призывали латинян (разве что не было в ту пору ООН с его космополитическими войсками), и сносились с папским престолом, и попирали наследье отцов… Но все-таки, сколько помнится из документов эпохи, в этом стремительном хаосе, сумасшедшей смене картин меньше, куда меньше говорили притом о прозрении. Менее «философствовали», по-бесовски кружась, «точно листья в ноябре», под смутным, жестоким и мусорным историческим ветром… То есть неутомимо деятельные, подвижные в повальном отступничестве, лихорадочном «крестоцеловании» разных, в том числе перевернутых, крестов, «людишки» (как обычно зовет их летописец) не занимались моральным самовозвеличиваением…
Кстати, среди коммунистов мы увидели и особый тип «прозревших». Это те ренегаты, которые именовали «социалистическим выбором» практический выбор капитализма, капиталистического рынка, запланированной многомиллионной безработицы и т.д., которые называли «социалистическим выбором» господство частной собственности при «приоритете» иностранного капитала и легализации криминального капитала здешних «теневиков»…
Но главное, что хотела бы сказать: прозрение естественно предполагает – затем – очищение. Очищение не может произойти без того, чтобы принять ответственность за пройденный тобою путь. Ответственность, например, за то, что ты, пребывая в обмане, допустил на миг действительную слепоту, обманывал и других и, собственно, понуждал этим других тоже к обману… Как правду, как истину преподносил ложь – с высоты своей должности, поста, своей профессии, осведомленности и образованности…
Прозрение, следовательно, непременно предполагает покаяние, то есть полное и честное признание своей вины. Со всеми возможными последствиями для себя, из этой вины вытекающими… Виноватый, дискредитировавший себя, но устыдившийся, прозревший, то есть готовый принять возмездие, понести наказание, путь хоть в форме общественного осуждения, - может ли тут же предлагать себя в вожди, главари, руководители, народные депутаты?.. Тут воистину некая нравственная абракадабра.
Н.Д. То есть здесь прозрение скорее дьявольское, тут мысль: мол, ах, бестолковый я! Думал, надо как простой негодяй всех одурачивать, а теперь я прозрел, понял, что можно одурачивать как восставший против Бога Люцефер…
Т.Г. Да. И разве не печально само по себе то, что приходится так долго разъяснять, что такое прозрение? Что оно – духовный подвиг, трагическое, глубокое переживание, поглощающее всего человека, не оставляя даже и сил споро пристраиваться к новой стезе, к новой и большой выгоде… Что прозрение –это суд не только над эпохой, над другими людьми – современниками, но прежде всего над самим собою… А между тем наши «прозревшие» восходят не на Голгофу, а исключительно к новым вершинам власти и славы… Я не только не верю прагматическому прозрению циников, уклоняющихся от возмездия, тех, кто был не столько обманут, сколько прямо подкуплен в прежние времена господства «старого верования», - я, сверх того, не считаю, что всю их взрослую (ведь не младенцами были!), сознательную деятельность в предшествовавшие четверть века можно простить. Даже если б они и раскаялись – более или менее искренно, бескорыстно и мужественно. Нет, нельзя простить академиков – всех этих арбатовых, заславских, аганбегянов, александровых, - которые вольно, невольно ли, но непреложно, последовательно вели к тупику нашу экономику, - «работали» на экологический кризис. Ни провальную для престижа и выгод страны внешнюю политику и т.д. - нельзя прощать столь великие грехи! Великие и неукоснительно выгодные для личного благосостояния этих ныне «прозревших»…
Н.Д. Но все-таки разве не противоречит истинно христианскому чувству вот это наше отвержение их от человеческого рода в историческом его значении?
Т.Г. К сожалению, именно на вершинах власти мы видим сегодня множество таких преступников, о прощенье которым не мог бы молиться даже тот святой старец, что описан Гоголем в «Страшной мести». Помните: «Святой схимник перекрестился достал книгу, развернул и в ужасе отступи назад и выронил книгу: «Нет, неслыханный грешник! нет тебе помилования!.. Не могу молиться о тебе!» Ибо буквы в священной книге стали наливаться кровью… И когда нам говорят о «прозревших» из верхнего эшелона несменяемой с брежневских временем в своих лицах власти, я знаю, что буквы в книге истории нашей страны наливаются кровью. Кровью народа. Ограбленного. Облученного тайными и явными чернобылями. Обманутого и неустанно эксплуатируемого в его доверчивости и долготерпении.
Н.Д. Татьяна Михайловна, Вы нетерпимы к верхушке КПСС и я Вас понимаю: она выращивала в своей среде мафиозные образования; она же, эта верхушка, взяла курс на развал страны, дабы в катастрофе, в анархии развала дать возможность теневым капиталам выпорхнуть на свободу, легализироваться и стать правящей силой. Но те, кто вступал в партию не для карьеры?.. Разве не сложна, не трагична их судьба? Скажем, бывших фронтовиков? Или бывших целинников? Или коммунистов-афганцев? И т.д. Парадоксально, но сегодня они в чем-то нашли общий язык даже с монархистами… Мне, например, такой симбиоз: коммунисты и монархисты – кажется просто курьезом. Так ли это странно, на Ваш взгляд?
Т.Г. Отчего оказались рядом некоторые бывшие коммунисты и монархисты? Это те, кого объединила мысль о сохранении государства, его силы, величия, целостности. Забота о сохранении или возрождения не просто формального, формально-юридического государства (такое – всегда призрачно!), но о сохранении или возрождении самобытной государственности, то есть своеобразной национально-исторической системы политического, экономического, социального, духовного бытия…
Ведь не все народы, имеющие сегодня государство, обладают государственностью. Это – особый дар, присущий не всем народам, и порой не на всем протяжении их истории. Но способность к государственности – это залог всемирно-и