И дух смирения, терпения, любви...

 Говорит поэт Татьяна Михайловна Глушкова (1939 – 2001; после окончания Литературного института имени Горького работала  экскурсоводом в  Михайловском):

"Многие думаю, что пушкинская  гармония — это некая  райская идиллия, безоблачная благодать и не  находят её в сегодняшней  жизни. Но Пушкин ответил бы на это  словами своего Моцарта: "Но нет: тогда б не мог и мир  существовать..." — потому что гармония у  Пушкина — это не  состояние, а наоборот, вечно длящийся процесс борьбы противоположных начал, света и тьмы, добра и зла. В этом  процессе  верх может брать то одна, то другая сила. Сегодня, как  никогда,  актуальна проблема пушкинской гармонии — выравнивать крен мира, осаживать дисгармоническое начало, разрушающее мир и людские души. Вот что значит исповедовать пушкинский гармонический идеал".

“Я женат — и счастлив, — писал Пушкин Плетневу 24 февраля 1831 года (Пётр Александрович Плетнёв, критик, поэт, издавал произведения А.С. Пушкина; — прим. ред.). — Одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что кажется я переродился…”. Через несколько дней Пушкины дали в квартире на Арбате свой первый семейный бал… Так начался самый светлый период жизни Александра Сергеевича Пушкина.

"Сегодня должен я был выехать из Болдина. Известие, что Арзамас снова оцеплен, остановило меня еще на день (речь идёт о мероприятиях царского правительства: карантины, вооружённые кордоны, запреты передвижений во время эпидемии халеры, что впоследствии привело к  холерным бунтам (городские, крестьянские и солдатские волнения в России в 1830 — 1831 гг.; — прим. ред.). Надо было справиться порядком и хлопотать о свидетельстве. Где ты достал краски для ногтей? Скажи Нащокину (Павел Воинович Нащокин — ближайший друг А.С. Пушкина последних лет; — прим. ред.), чтоб он непременно был жив, во-первых, потому что он мне должен; 2) потому что я надеюсь быть ему должен. 3) что если он умрет, не с кем мне будет в Москве молвить слова живого, т. е. умного и дружеского."

А.С. Пушкин (из письма П.Я. Чаадаеву, 19 октября 1836 года (Чаадаев — русский философ и публицист, один из самых образованных людей своего времени; по мнению Чаадаева, западно-европейские успехи в области культуры, науки, права, материального благополучия — являются прямыми и косвенными плодами католицизма как «политической религии»; к православию относился прохладно; критиковал православие за его социальную пассивность и за то, что Православная церковь не выступала против крепостного права; —  прим. ред.):

"Нет сомнения, что схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех...Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы - разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие - печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется), оба Ивана, величественная драма, начавшаяся в Угличе и закончившаяся в Ипатьевском монастыре, — как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? А Петр Великий, который один есть целая история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел вас в Париж? и (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка? Думаете ли вы, что он поставит нас вне Европы? Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человека с предрассудками — я оскорблен, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал... ".