Николай Кемарский

Ирина Кемарская: В роковой Вяземский "котел" папа с товарищами не попали...

Николай Кемарский

17.08.2020

И.Н. Кемарская

Опубликовано: 09 мая 2013 года. На фото: кинооператор В. Маас (предположительно; слева на фото), редактор Н. Кемарский (второй справа), кинооператор М. Сегаль (справа на фото). Фото из архива И.Н. Кемарской.

В принципе я личных постов не пишу. Но тут после нашего последнего обсуждения, касавшегося войны и победы, захотелось мне вспомнить своего папу, Николая Васильевича Кемарского, человека, к войне впрямую причастного и меня к ней, таким образом, приобщившего. 

Он воевал, но ветераном официально не считался. История, довольно типичная, как видно из сегодняшнего дня. Сейчас  многое из того, что в детстве воспринималось как данность, оцениваешь по-другому. Осенью 1941 года вместе с другими студентами ВГИКа, где он учился тогда на сценарном факультете, отец ушел в ополчение.

Ополчение - странное слово. Полки, разрастающиеся вокруг чего-то. Такая множащаяся защита. Сегодня, роясь в Интернете, вдруг наткнулась на посты в ЖЖ и дальше. Это воспоминания художника Евгения Мигунова, папиного близкого друга, об их уходе «в солдаты». Блеск профессиональной памяти, очень подробно записанные детали и краски. Но там нет финала этой эпопеи.

А в финале они бежали из окружения. Группками, безоружные, пытались выйти через леса и деревни, не по дорогам. Из-под Волоколамска – так я помнила, и у Мигунова написано: «берег Ламы…» Но может быть, это было и из-под Ярцево, из-под Вязьмы. Это страшные места. Во ВГИКе есть доска с именами погибших. Там и директор ВГИКа оператор Давид Владимирович Файнштейн, и студенты, и преподаватели. Имен могло быть гораздо больше.

В роковой Вяземский "котел" папа с товарищами не попали – по счастью. Он мало рассказывал об этом. А то, что рассказывал, требовалось немедленно забыть. Например, про момент, когда ему было по-настоящему страшно. Их, голодных, приютили в какой-то деревне, и хозяйка нажарила сковороду яичницы из гусиных яиц на сале. Сало, видимо, прогоркло.  Всю ночь они бегали «до ветру» и тряслись, что немцы захватят их со спущенными штанами… Вот этот ужас перед беспомощностью я запомнила хорошо. До конца жизни папа яичницу на сале не ел.

Другой момент был тоже не романтический. Когда они все-таки выбрались к Москве, отец, который был старшим в группе, раздал всем на руки паспорта. Я только потом поняла, что это было, в общем-то, преступление. Он обязан был сдать их в военкомат. И их бы всех отправили на фронт. Но он говорил мне, что не мог принять на себя ответственность за такой общий выбор. Договорились, что каждый решает сам — что делать дальше.

А дальше им еще раз невероятно повезло. Третьекурсники московских вузов – а они уже перешли на 3-й курс! – по приказу Сталина подлежали эвакуации как почти готовые специалисты. И уцелевшие вгиковцы уехали в Алма-Ату, где быстро доучились и в 1943 году отправились на фронты уже как военные корреспонденты. Отец хоть и выезжал с группами – об этом есть в мемуарах его друга оператора Семена Школьникова, – но работал редактором фронтовой кинохроники и опять же участником войны не считался.

Он так и не выправил себе документов ветерана, считая, что хлопотать об этом нечестно по отношению к тем, кто не вернулся вообще. А он выжил и работал – чего еще надо? 

Его ветеранский знак принесли друзья и однополчане – и положили ему в гроб. Так что он все-таки был признан официально участником войны, хотя и не узнал об этом. 

Вчера мой друг Миша Фатахов написал мне, что по «Культуре» показали папину работу, телевизионный фильм-спектакль «Солярис» 1968 года, где отец — сценаристом. Как-то все совпало. 



Светлая память тем, кто ушел. Светлая память вашим родным, которых вы сегодня вспоминаете, – и здоровья тем, кто жив.

С праздником вас!