Военное и послевоенное детство

Фото: Крымская площадь, 1946 год.

Вот такими были мальчишки, которым удалось родиться в опустевшей Москве в 1942 году.  Для детей, у которых отцы не вернулись с фронта, военное детство растянулось на долгие годы. Вместо отца работали матери — работали много и трудно и не могли уделить своему малышу достаточно времени. И просто жалели его и, чем могли, баловали. А отец и строго бы наказал за озорство и защитил бы от хулиганистых сверстников во дворе. А подрастёшь — помог бы и словом и делом. Работать или учиться. И поддержал бы. А так через всю жизнь топаешь сам. Хорошо еще, что мама любит и жалеет.

Кстати, тогда и родились эти прозвища: «маменькин сынок» — это если ты был ухожен и накормлен вовремя и учился прилично, и «безотцовщина» — это значит был прогульщик в школе, хулиганист, а то так и вороват. И малыши и подростки т.е., вся ребятня, гуляли в основном во дворе. Наш двор выходил арками на два переулка и проходным подъездом на Кропоткинскую улицу. Детей было не мало, особенно предвоенного рождения и часто двор звенел от мальчишечьих криков и девчачьего визга. Особенно по выходным. Это потом уже в конце 40-х — начале 50-х вновь появились районные Дворцы Пионеров со множеством кружков, детские библиотеки с читалками. Клубы заработали при оживающих фабриках и заводах. Но двор всегда оставался центром ребячьей жизни. Там во дворе познавали жизнь,  там и дрались, и дружили. А мамы всегда боялись, чтоб не связался со шпаной, чтоб не попал в дурную компанию. И эти опасения были серьёзны.

И вот однажды зимой, когда двор был полон малышни на санках,  эти ребята, которых наши мамы так опасались, связали наши санки по две-три штуки гуськом, усадили нас, сами впряглись и вывезли со двора этот огромный в 20-25 штук санный поезд.

Переулки и многие улицы тогда были булыжными, соскребать снег было не возможно и он лежал плотно утоптанным, и санки легко скользили, унося нас в неведомые дали. Если кто знает старую Москву, то вот представьте: из Полуэктова переулка мы выехали на Кропоткинскую и через Зубовскую площадь по Большой Пироговской миновали Новодевичий монастырь, и по малой Лужнецкой улице, которой давно не существует, мимо огромного дровяного склада, на месте которого сейчас Большая арена стадиона, выехали к берегу Москвы-реки. И обратно по Фрунзенской  набережной, где река тогда ещё не была одета в гранит, через Крымскую площадь по Метростроевской улице свернули снова в Полуэктов. Я сейчас вспоминаю то ощущение огромности города, ощущение себя где-то «в жуткой дали» от мамы, от уютного двора. Вернулись мы уже в сумерках и наши возницы тут же разбежались от гнева наших родителей, а мы радостно и взахлёб рассказывали о том, что видели и пережили в этом первом в нашей жизни настоящем путешествии. Это запомнилось на всю жизнь.

А ещё запомнились первые мои игрушки. Это были два подковообразных магнита и десяток ключиков от банок с американской тушенкой. Играя, я представлял себе их солдатами на танках. Кто уж их принёс для меня, не известно, но первая настоящая игрушка, пожарная машина, появилась у меня только после войны году в 47-м.

Ещё помню, что какие-то самодельные игрушки типа жужжалки на палочке с сургучом или мячика на резинке давали ходившие по дворам «старьёвщики», которые кричали в окна «старьёёё  берём», и у кого было что ветхое и не нужное отдавали им, как теперь называют, макулатуру.

Помню множество инвалидов. Без рук без ног на самодельных тележках с гремящими по мостовой подшипниками, а иные и просто ползком на кожаных культях. Я замирал ,видя их, словно они были из другого мира. Страшного и безжалостного. А по лицу мамы видел с каким состраданием она относится к этим людям.

В стране не хватало всего. Ткани, пуговиц, обуви, гвоздей, мыла — не перечесть. Ведь промышленность была перестроена на военные, фронтовые потребности. Поэтому родители были очень бережливы и старались детям передать это свойство. Мало было мастерских по ремонту и по дворам ходили уже не молодые мужики из подмосковных деревень с криками «паяем починяем» и им несли прохудившиеся кастрюли, вёдра, сковородки без ручек. И эти рукодельные и сообразительные люди тут же чинили домашнюю утварь.

Ходили и точильщики с немудрёным точильным станочком на плече. «Тооочить ножи-ножницы!». И опять детвора окружала мастера и разглядывала что и как он делает. И так тоже познавался нами этот мир уже без войны и затемнений на окнах. И уже можно было со двора крикнуть на пятый этаж маме в окно: «Мам, дай на мороженое!», и мама по голосу узнавала своего детёныша и выглядывала в настежь открытое и к празднику вымытое окно и бросала завёрнутые в бумажку 10 -20 копеек и мы бежали к метро за вожделенным эскимо на палочке.

Но это уже позже, когда отменили продовольственные карточки. Летом по утрам во дворе появлялась женщина в белом халате из соседней булочной с большой корзиной свежего хлеба, и люди выбегали купить к завтраку батон или пушистую с хрустящей корочкой «французскую» булочку.

Почему-то воспринимался её приход как-то празднично и возможно был знаковым явлением, поддерживая ощущение того, что жизнь после войны становилась понемножечку лучше, хоть чуть-чуть, но полегче.

Отменили карточки, с продуктами стало лучше, каждую весну, пусть небольшое, но снижение цен. На всё. Дети перестали ходить в школу со своими чернильницами, отменили в школе вторую смену, потому что в районе построили новую школу. Исчезли постепенно тяжелые одинокие инвалиды войны, потому что всех приютили в домах-пансионатах. И если раньше в Москве не было ни одного свободного подвала, т.к. все были плотно заселены как и коммуналки, то к концу 50-х началу — 60-х не осталось ни одного заселённого. А в 60-х — вообще бум строительства, и было счастьем получить отдельную квартиру в хрущёвке.

А мальчишки тем временем росли, и первым из нас ушёл служить на флот сосед по квартире Володька, выросший то же без отца. Провожать его пошли всей квартирой, и мама моя во дворе военкомата плакала, вспоминая, как провожала в ополчение моего отца. Его тоже звали Володей.

Вот так. Дворовая ребятня выросла, отслужила в армии, на флоте, в погранцах, отучилась, разъехалась по огромной стране, начала работать и создала и построила всё, чем и по сей день кормится страна.

Последнее, чему научила жизнь этих уже поседевших ребят — брезгливому презрению к мародёрам, разворовавшим их РОДИНУ — Советский Союз.

Материалы по теме

1. О маме и отце...
2. ПАМЯТИ ДРУГА
3. Кинооператор-фронтовик Михаил Моисеевич Глидер
4. НАША КИНОХРОНИКЁРСКАЯ
5. У НАС В «МИЧИГАНЕ»
6. Некоторые соображения о пережитом (О работе кинооператора на съемках событийных фильмов в 50-х — 80-х годах)