ЕВТУШЕНКО И СИРАНО ДЕ БЕРЖЕРАК


11.11.2017

Ольга Эльдаровна Рязанова

Автор:
Ольга Эльдаровна Рязанова

Опубликовано: 2 апреля

В 1969 году папа решил экранизировать знаменитую пьесу Ростана, которую любил с детства. На главную роль пробовались многие хорошие артисты, но попадания в десятку все не случалось. И тогда ему пришла идея, что поэта должен сыграть поэт. Он пригласил Евтушенко и очень загорелся, поскольку идея сразу же заиграла многими гранями. Незадолго до этого Евтушенко подписал письмо против ввода войск в Чехословакию. А вообще про него шутили, что он обращается с Советской властью методом кнута и пряника. Должен был получиться рассказ о судьбе опального поэта, о взаимоотношении власти с писателями, образ приобретал многослойность и многогранность, вбирал в себя судьбы многих великих поэтов.
Вот отрывок из интервью самого Евтушенко:
"Эльдара Рязанова вызвал тогдашний замминистра кинематографии Баскаков и сказал: «Вы что, с ума сошли, что ли? У Евтушенко и без того достаточно ореола опальности. А здесь по сюжету его будут убивать наемники. То есть он будет жертвой режима, лежащий в луже крови. Что вы! Таких людей мы не должны пропагандировать». Но у Рязанова был сильнейший иммунитет в общении с чиновниками. И поскольку никаких официальных запретов не было получено, он приступил к репетициям. ... Нас хвалили. И, видимо, слух вышел далеко за рамки киностудии – так что вскоре Рязанову снова устроили бучу: «Вы что, Евтушенко взяли? Это же безобразие! Вы разве не понимаете, что он идеологически неустойчивый человек?! А вы своей картиной сделаете ему рекламу! Ему и так хватит славы с его стихами!». Рязанов вскипел: «Не хотите Евтушенко – тогда мы закрываем производство». Короче говоря, он отказался снимать «Сирано», два года сидел без работы, хотя на эту роль можно было взять и Смоктуновского, и Высоцкого, и Ефремова, и Юрского – все они в свое время проходили пробу. Постепенно история улеглась и забылась. А я по тем временам каждое лето покорял сибирские реки. Помню, плыл я, зажатый между ущельями, по опасной Угрюм-реке. Там даже вертолет не мог бы сесть. В один из дней нам с борта вертолета сбросили консервную банку, в которой была радиограмма: «Поздравляем! 100% высокая оценка всего худсовета. Немедленно вылетайте для тренировок по фехтованию и конному спорту. Рязанов». Как я понял, разрешение на съемки он все-таки получил. Но нужно было выбираться из этого страшного речного потока, идти много километров через бурелом.... Я прибыл в Москву, прошел несколько уроков фехтования, начались съемки."

Но вдруг в самый разгар съемок папу вызывают в кабинет директора студии и зачитывают телеграмму от замминистра Баскакова о том, что производство фильма может быть продолжено только при условии замены Евтушенко на любого другого актера. Если режиссер будет упорствовать, фильм будет закрыт. Ответ требовалось дать через 24 часа.
И через двадцать четыре часа фильм был закрыт.
После этого Евтушенко написал стихотворение "Прощание с Сирано", посвященное Эльдару Рязанову:

Прощай, Сирано!
В павильоне все лампы погашены,
И только ботфорты твои,
Как насмешка, остались в багажнике.
Прощай, Сирано,
Мой далекий двойник, мой собрат....

Стихотворение очень длинное, я не в состоянии печатать его полностью. Приведу еще один фрагмент, потому что он касается Баскакова, звали которого Владимир Евтихианович. Шукшин, говорят, сказал ему: "Ваше отчество могут произнести только подхалимы". Так вот я много лет произносила его отчество по десять раз на дню, ибо он впоследствии стал руководителем НИИ киноискусства, где я много лет работала. Папа ходил к нему просить, чтобы меня туда взяли. Описание внешности Баскакова полностью соответствует действительности, но, кстати, на посту директора института он был вполне неплох:

Товарищ Баскаков с лицом питекантропа,
Как евнух, глядящий испито и каменно,
Картину прикрыл, распустил киногруппу.
Живейшая бдительность свойственна трупу.

P.S. В 1972 на сорокалетие Евтушенко папа решил подарить ему пленку с его кинопробой, уговорив лабораторию напечатать копию. Но ее не обнаружилось в фильмотеке, хотя все остальные пробы были в целости и сохранности. Не было никаких сведений и в журналах, регистрирующих поступление проб на смыв. Будто и не существовало ее вовсе. А вы говорите: Рукописи не горят, рукописи не горят!