Дети войны

Текст к публикации подготовлен редакцией сайта «Музей ЦСДФ». Публикуется впервые.

Держу на ладони два золотых кружочка. Две медали. Соседка по подъезду, подруга моей жены Искры[1] — Зоя Ивановна Маликова навестила нашу семью. На её груди красовались медали с выбитыми датами «1928–1945»[2] и словами «Дети войны». Под лучами военных прожекторов стояли мальчик и девочка. Мальчик стоял на деревянном ящике у токарного станка, девочка — в шапке-ушанке со снопом ржи в руках. — Зоя, кто тебя наградил орденом? — Была на собрании, приобрела как память. Я прошу Зою наградить меня с Искрой. Чтобы нас наградить, нужен задаток в размере 100 рублей. Искра и я решили приобрести эти золотые кружочки. Мы тоже прожили это военное лихолетье.

***

Искра вспоминает.

Благодатное лето. Небольшой посёлок Серафимович, что на Дону. Утро. Сегодня день рождения младшей сестры Светланы[3]. Прохладный ветерок ласкает тело. Мы  вышли на крыльцо дома. Фёкла обещала испечь пирог. Красное солнце только проснулось и выглянуло из-за тучки. Где-то прогремел гром. Остановились, очарованные восходом солнца. Вдалеке на молочно-синем небе появились самолётики. Они быстро приближаются. Тишина утра разрывается грохотом. Самолёты пролетают низко над нашим домом. На их крыльях чёрные кресты. Что делать? Куда бежать? Стоим как вкопанные в землю. Ещё минуту назад было светлое утро. Налетели черные кресты на крыльях. А на крыльце было так хорошо!

Фашистские войска прорвали нашу оборону в районе города Ростова-на-Дону и чёрной тучей устремились к городу Сталинграду, к великой русской реке Волге.

В 1942 году Александр Серафимович Серафимович с женой Фёклой Родионовной Белоусовой[4] и двумя внучками — Искрой и Светланой — жил в родном городе на Дону. Уехал из Москвы подальше от войны. А война догнала в родном городе. Надо бежать дальше, вглубь России. Эвакуация. Местный райком партии срочно отправлял детей подальше от войны. Нашлось место и для писателя, его жены и внучек. Впопыхах собрали вещи, спустились к реке. На лодке переправились на другой берег Дона. Вдруг обнаружилось, что Александр Серафимович в ящике письменного стола забыл документы, награды, папку с нужными бумагами. Фёкла Родионовна направилась спасать документы и медали. Взобралась на крутой берег реки. Подошла к дому. В доме народ — казачки — раскулачивают писателя — cвернули ковры, собрали в кучу кое-какие вещички...

Фёкла забрала то, за чем вернулась, и быстрым шагом пошла к переправе. Покинув родной Серафимович, на автобусе доехали с детьми до станции Серебряково. Устроились в проходящем военном эшелоне. Двинулись к городу Сталинграду. В пути произошёл налёт авиации на эшелон. Этот налёт Серафимович описал в рассказе «Ребёнок»[5]. Светлана с дедушкой и бабушкой двигалась не так шустро, как попрыгунья Искра. Эшелон дал длинный гудок и стал медленно набирать скорость. Искра догнала уходящую платформу с танком. Танкисты подали Искре добрые руки, они подхватили девочку, и она поехала в Сталинград. Танкисты посадили её в боевую машину на место водителя. Разными путями дедушка, Света и Фёкла двигались, чтобы встретиться с Искрой в Сталинграде. Их поселили около вокзала в большой гостинице. Там на площади находилась скульптурная группа танцующих пионеров. Серафимовичу позвонили, предупредили, что будет пароход и надо быть готовым к отъезду. На другой день ранним утром раздался телефонный звонок: надо идти на пристань, на посадку. Дедушка, внучки и жена Фёкла долго собирались. Дедушке идти было тяжело — болела нога. Пароход уплыл в Саратов без них. На прицепе у парохода была баржа с бензином. Дедушка, Фёкла и внучки долго стояли на пристани и смотрели на уходящий в дымке корабль. В пути пароход погиб. Баржа сгорела — разбомбили фашистские самолёты. Александра Владимировна[6], мать девочек, получила телеграмму в Союзе писателей, что Александр Серафимович, его жена Фёкла и две внучки затонули вместе с пароходом. Вскоре всё прояснилось, газета «Правда» опубликовала рассказ «Ребёнок» и жизнь вошла в прежнее русло.

Опоздав на пароход, Серафимовичи вернулись в гостиницу, находящуюся на центральной площади, рядом с театром оперы и балета. Позвонили по телефону. На другом конце провода сказали, что на следующий день отправляется большой автобус с детдомовскими детьми, надо немедленно ехать. Рано утром подъехал автобус. Дедушка с домочадцами сел в автобус и отправились в поездку за Волгу по степной дороге Саратов-Ульяновск. В автобусе было тихо, сидели грустные дети. День был жаркий, дорога дальняя и пыльная. Рыжий пыльный хвост пытался догнать автобус с детдомовцами и Серафимовичами. Ехали по пыльной дороге целый день без остановки. На ночь остановились в небольшой лощинке в степи. Наступила ночь. Уставшие дети пытались заснуть. Сталинград остался позади. Небо над городом розовело. Через час стало красным как человеческая кровь. Дома, гостиницы, вокзал превратились в пепел. Фашистские лётчики превратили южный город в руины из щебня. Сорок тысяч городского населения Сталинграда погибло, сгорело, исчезло с лица земли.

Все пассажира автобуса добрались до Саратова. Следующей остановкой был Ульяновск.

***

4 сентября 1958 года меня призвали на действительную военную службу и направили в воинскую часть 29139, а 11 сентября 1961 года приказом МО СССР № 217 от 14.09.61 года я был демобилизован.

Человек — пылинка в космосе, он рождается и умирает космической пылью. Жизнь человека — индивидуума  складывается из главных дат: родился и умер. Так устроен мир. Некоторые промежуточные даты жизни заполняются событиями, историями, жизненными ситуациями. Некоторые происшествия люди стараются побыстрее забыть, и они исчезают из памяти навсегда.

Мне часто вспоминается отрезок моей жизни длиною в три года и пять месяцев, прошедший в рядах Советской Армии. Это время определило продолжение моего жизненного пути. Это было время зарождения чувства защитника Родины, радости жизни, дыхания смерти, фантазии свободы.

День рождения ребёнка — большая радость в семье. Дети рождались при царях, демократиях, своенравных деспотах, во время революций и беспощадных войн. Пока живо человечество, надо рожать детей. Начало Второй мировой войны случилось, произошло 1 сентября 1939 года и выпало на мой год рождения. Отца мобилизовали в ряды Красной Армии. Моя мама пришла на призывной пункт проститься с мужем. В руках держала меня, завёрнутого в пелёнки. В жизни мне пришлось пережить четыре мобилизации: 1939 год — детская, в пелёнках, 1941 год — война с фашизмом, 1958 год — призыв на службу в Советскую Армию, 1964 год — призыв на переподготовку.

Автомобильный полк, в котором служил отец, направился в Литву. Я остался дома на руках мамы и бабушки. Через два года фашистская Германия напала на мою Родину. Летом мы жили на заводской летней даче в небольшой комнатке. Отца, Завьялова Георгия Ивановича, дядю, Горбунова Константина Петровича, призвали в Красную Армию. 

Мама, бабушка и я  остались в Москве. Начинались авиационные налёты на нашу столицу. Сирена оповещала об опасности, и Мария Александровна брала чемодан и меня подмышку и спускалась с пятого этажа в бомбоубежище, находившееся под магазином «Самоцветы» в Столешниковом переулке. Когда налётов на столицу стало меньше, жизнь в доме немного успокоилась. Часть жильцов в невообразимо большой коммуналке (50 комнат!) собиралась на большой кухне.

Я выходил с бабушкой «в люди». Меня просили: «Жоржик, спой песенку!» Я пел «Кони сытые бьют копытами… в бой за Родину, в бой за Сталина! Ура!!!» Всем очень нравилось, как я пою, хлопали в ладоши. Прошло пять лет. Много горя и невероятных испытаний перенесли жители нашей страны. Наступил радостный день Победы над фашистами. Мы с бабушкой ходили на Красную площадь, у дверей Исторического музея смотрели на радость людей.

В 1947 году осенью пришлось идти обучаться наукам в школу под номером 170. Начало учёбы было хорошее. Первая учительница Клавдия Валентиновна Терещенко жила в доме, расположенном справа от памятника Пушкину. Вход в квартиру через подъезд во дворе. Комната на первом этаже. Окна смотрят на кирпичную кладку стены. У неё была дочь — студентка пединститута. Она никогда не повышала голоса, говорила спокойно, в классе детям выговоров не делала, замечания высказывала родителям. Дети в школу ходили в валенках с галошами. Родительские собрания посещала моя бабушка Мария Александровна. С окончанием учёбы в начальной школе закончилось золотое время детства. Время свободы, познания прелести лесов, полей, рек, окружающего райского мира. Бесконечных летних дней, мечтаний и созерцания облаков и голубого неба, лежания в высокой траве и ничегонеделания.

В 1954 году мальчики и девочки начали учиться совместно в одном классе. Меня перевели в другую школу — бывшую женскую под номером 635. Начались мои мытарства с познанием математики, геометрии, правописания в русском языке. Мне было трудно учиться, а помочь было некому. Меня переводили в разные школы. Свидетельство об окончании семилетки в школе № 171 я получил 9 июля 1956 года. В этом же году поступил в авиационный техникум имени Орджоникидзе на факультет радиолокации (по блату). Проучился первый семестр. Стипендию не стал получать. Перестал ходить на занятия. Отец рассердился и устроил мою личность подсобным рабочим под присмотр двоюродного брата в телевизионную лабораторию, которая находилась в Кривоколенном переулке. По радио услышал объявление и стал посещать подготовительные вечерние курсы в 648-й школе для сдачи экстерном курса обучения за 10-й класс. Весной сдал экзамены, получил долгожданный аттестат зрелости. С этим документом отправился служить в Советскую Армию.

Наступил момент расплачиваться по долгам со своей любимой страной. Государство я уважал, законов не нарушал. Получил начальное образование и профессию. Всё началось с обнародования моей личности, с «казуса белли». На мою фамилию принесли две повестки: по одной предлагалось явиться в Свердловский комиссариат (Рахмановский, дом 4) к товарищу Ветвицкому 5 февраля 1958 г. По другой повестке мне надлежало явиться в Свердловский РВК (Кузнецкий, дом 6/8) к товарищу Вдовенко к 12 часам 6 февраля 1958 года. Прошло 6 месяцев. Пришлось явиться с вещами. Путь на призывной пункт был неблизким. Начинался он от родного дома на Петровке, а завершался на территории завода, находившегося около тюрьмы «Бутырки». Шли вдвоём — мой отец и я. Не спеша передвигались по московским улицам. Разговор не клеился. В руках я нёс чемодан, в котором лежало немного тёплой одежды и сухая колбаса — мама дала еду на дорогу. По пути следования проголодались. Колбаса дорогая, необычная, некоторые гурманы употребляют её с коньяком. Преодолевая одну улицу за другой, мы шли к месту встречи призывников. У ворот завода обнялись. В моём горле что-то запершило. Папа попросил не забывать писать письма бабушке, маме и ему. Я вошёл в ворота и окунулся в клубящийся омут человеческих тел. Подошёл автобус, мы сели, кто как мог, нас повезли на Красную Пресню на призывной пункт.

За поворотом осталась Бутырская тюрьма. Впереди Красная Пресня, здание пересыльного пункта. Большое деревянное здание было наполнено до краёв молодыми людьми, кое-как одетыми в помятую и местами изорванную одежду, которые бесцельно толкались в круговороте тел. Нас должны были накормить и направить на посадку в эшелон. Вагоны уже дожидались нас. Двигаясь по перрону, выстланному красным кирпичом, подошли к пульману, оборудованному для перевозки новобранцев к месту службы. В вагоне сделаны нары в два ряда — сбиты свежие обструганные доски. К нам приставили сопровождающих из младшего командного состава: ефрейторы, сержанты, которые расположились справа от дверей на этих струганных досках. Их задача — привезти молодёжь в целости и сохранности. Они целыми днями лежали, пили водку и закусывали. Целый эшелон призывников двинулся по окружной железной дороге в неизвестный путь. Конечный пункт засекречен. А пока едем по окружной вокруг Москвы. Паровоз пыхтит, тужится, тянет вагоны-пульманы. Колёса постукивают на стыках рельс. Двери вагона приоткрыты, в проёме лениво появляются знакомые улицы, дома, переулки, заводы и стадион Лужники. Наступила осень. Пожелтевшие листья и ветки деревьев машут, шумят, приветствуют, подгоняемые ветром от пыхтящего паровоза. Мы прощаемся с Москвой, встречаемся с Волгой.

Город Саратов. Громадный мост через великую реку. Паровоз продвигается на встречу с противоположным берегом. Впереди жёлтый лес, освещённый ярким солнцем на бирюзовом небе, а на земле — неизвестная дорога в никуда. Через день подъезжаем к солёному озеру Эльтон. Небольшая станция в степи. Никого нет: одинокое станционное строение и кругом степь.  Призывники ринулись добывать водку. Офицеры безжалостно разбивают бутылки о железнодорожные рельсы. Призывники носят водку в вёдрах — им пить хочется. Я меняю тёплую одежду на два арбуза. Последняя остановка ночью. В открытую дверь вагона видно чёрное небо. Белое громадное тело ночного светила освещает перламутровым светом наши вагоны-телятники и бесконечное степное чёрное море. Сказку-быль, созданную моим воображением. Бравурная музыка отрезвляет. Медные звуки труб оглашают степные просторы, нас встречает музвзвод. На улице прохладно. Из вагона надо прыгать на землю. Идём небольшой толпой в тёплый клуб. Офицер в звании майора приветствует нас с прибытием на место прохождения воинской службы. Мы с товарищем по вагону слушаем и доедаем дорогую сухую колбасу (без коньяка!) с большим удовольствием.

На другой день баня. Смываем гражданскую пыль с тела при помощи хозяйственного мыла. Кальсоны, гимнастёрка, рубашка, штаны-галифе, сапоги, портянки, пилотка — солдат готов к строевой службе. Только надо пройти курс молодого бойца. Роту призывников под командой молодых командиров помещают в ветхий барак. Начинается обучение необтёсанного новобранца. Утром — пронзительный крик дневального: «Подъём! Бегом, отсчёт по времени!» Вечером поверка состава роты. Никто не убежал? Тренируем подъём — одеваться, отбой — раздеваться. Подъем, отбой — по времени. На улице мелкий дождь моросит. Вся степь превратилась в липкую грязь. Проходим курс молодого бойца. Кормят супом, кашей, щами. Дают ломоть чёрного хлеба, кусочек сахара, кружку чая. Всё время от подъёма до отбоя хочется есть. На улице дождик, мелкая пыль превратилась в грязные комья. На сапогах образовались пудовые гири грязи. Барак находится на территории, названной площадками. Каждая площадка в степи под номером. В один из дней на площадке всё завершилось. Нашу роту построили командиры, чтобы прогуляться по глинистой степи. Во время прогулки прозвучала команда: «Стой! Ложись!» Над нами низко неслись серые облака с белёсыми вкраплениями. Мелкий грибной дождик капал на серую шинель. Правой рукой солдаты прикрывали лица и глаза. Приказ командира — не смотреть на небо. Взгляд упёрся в промокшую землю и край рукава солдатской шинели. Запах земли, дождевой воды, шерстяной шинели слегка успокаивает. Лежим, не бежим никуда. Зачем мы лежим? Нас, наверное, тренируют. Так положено по уставу. Военный приказ! Но мы ещё не приняли присягу, мы граждане Страны Советов. Небо, облака, землю озаряет яркая вспышка. Страха нет, есть любопытство. Вспышка похожа на фотовспышку, только в несколько раз сильнее и более ослепительная. Какой-то божественный фотограф решил снять на фото бесконечную степь. Разве одним слегка открытым глазом можно увидеть, что происходит около и вокруг тебя? Через месяц закончился курс молодого бойца. По-видимому, мы, новобранцы, случайно попали на испытание в стратосфере малого атомного заряда. Америка и СССР возобновили испытание атомного оружия.

Нас распределили по ротам. Мы заменили демобилизованных солдат. Техническая рота — это наш дом. Трёхэтажная кирпичная казарма. На втором этаже расположились радисты, телефонисты. Мы — на первом. Все солдаты обслуживают большой военный полигон адреса Москва-400. Техрота состояла из разных служб. Командовал ротой капитан Пискунов. В роте можно было встретить: солдат-сварщиков, переплётчиков, токарей, механиков, фрезеровщиков и даже фотиков.

Нас не освобождали от строевой службы, политподготовки, посылали в наряды, на работы на кухне, разгрузку вагонов с углём и дровами, на дежурство по подразделению. Понедельник целый день был заполнен занятиями и строевой подготовкой. Стояли дневальными у тумбочки при входе в казарму, отмывали километры полов, занимались чисткой туалетов и умывален. Вода была настолько хлорирована, что на гимнастёрках оставались большие белые капли. Мы себя обслуживали. Ещё были остатки суровости службы, введённые маршалом Георгием Константиновичем Жуковым.  

На сутки ставили в наряд по роте. Командир — сержант и три солдата по восемь часов дежурят у входа в роту, где ночью спят солдаты, — стоят у тумбочки с телефоном. Дневальный при входе в помещение офицера или проверяющего наряда кричит: «Рота, смирно!» и вызывает дежурного. В конце службы моют полы в туалете, наводят порядок в роте и передают вахту следующему наряду.

Другой наряд идёт работать на кухню: чистить картошку — около тонны при помощи картофелечистки, мыть алюминиевую посуду  за солдатами, приходящими на завтрак, обед и ужин. Кормят нас по самому последнему разряду. Обед: суп с мясом или тушёнкой, гречка с подливой или перловка («шрапнель»). На праздники 7 ноября выдавали жареные мясные котлеты, горох. Ужин: «шрапнель» (каша) или винегрет с сельдью, чай с сахаром, кусок чёрного хлеба. Белого хлеба не было. Вечером — уборка столовой и кухни. Наряд на кухню трудоёмкий, в наряд с молодыми солдатами назначали «стариков», из них редко кто работал. После развода солдаты отправлялись по заданиям. Тот, кто работал на кухне, ложился отдыхать. Обычно я любил спать на верхнем ряду двухярусных коек. Матрас и подушка набиты сеном. Я влезал наверх, предчувствуя немного свободы. Становилось легко и приятно. Играла радиоточка. Оперный певец Георг Отс пел модную арию «Снова туда, где море огней…» Слова арии подходили под моё состояние до похода на кухню. Эта ария Георга Отса звучала несколько раз именно тогда, когда мне выпадал наряд на кухню. Служба посмеивалась, даже издевалась надо мной. Я под арию возлагаю голову на подушку и закрываю глаза. Кухня ждала мойщика жирной алюминиевой посуды.

Лето раннее, ещё весна. Меня откомандировали в помощь к двум старослужащим солдатам, москвичам из нашей роты. Мы должны работать в степи, на полях. В газете писали, что из американской зоны в Западной Берлине запускались шары, наполненные лёгким газом. Шары перелетали через границу, переправляя листовки, брошюрки, книги пропагандистского характера. Позже выяснилось, что, зная розу ветров, полёт шара, его путь можно вычислить. Ещё к большому шару можно было прицепить бомбу, возможно, даже атомную.

В степи, куда нас послали помогать, расположились грузовые машины, на них были баллоны с лёгким газом. На большой площадке, сделанной из щитов на колёсах, ролик бревна разделяет щит на две части. Под роликом оболочка — начало большого шара. Постепенно наполняя шар газом из полиэтилена и, доведя его объём до пяти тысяч кубометров, к основному шару приборами прикрепляли на капроновых шнурах-фалах несколько небольших  шаров. Получалась гирлянда ёлочных украшений с изделиями. Работы проводились рано утром, когда в степи не было ветра. Солнце смотрело краем глаза на происходящее, и красные лучики встрепенулись на поверхности шара, пытаясь взлететь в простор неба, оторвавшись от суровой земли. Рано утром родился славный день. Степь пестрела людьми в зелёной форме. Они суетливо отдавали приказы. Всё шло по плану. Шары медленно поднимались ввысь. Красуясь и переливаясь радужными всплесками пойманных оболочками солнечных лучей. Голубой купол неба олицетворял вечность бытия.

Степь приносила на Русь большие неприятности. То нападали печенеги, то хазары, то татары — сжигали дома и города. А то с виду безобидные животные приносили беду. Суслики. Стоят около небольших холмиков живые столбики. Прихорашиваются, всё внимание обращено вдаль. Серые шкурки, острый взгляд, иногда почёсываются — блохи. На сусликах водятся блохи, а блохи — это чума! Летом большие экспедиции врачей, учёных направляются на учёт поголовья грызунов, их исследование и истребление. Страшна эпидемия — с чумой шутки плохи. Солдаты заливают норы водой, суслики выскакивают, их ловят. Врачи и учёные проверяют животных на вшивость. Воюем с сусликами вёдрами с водой, ловим их сачками как бабочек.

Зима. В воскресенье служба — охрана военных складов, объектов, находящихся в необъятной степи. Перед выступлением в наряд — изучение устава караульной службы. Часовой обязан охранять объект. Часовой — лицо неприкасаемое. Никому кроме разводящего не подчиняется. Зимой в калмыцких степях бывает мороз до тридцати градусов и больше. Помещение, пахнущее псиной, для охраны, наряда и ночного сна, небольшое, тёплое. Часовой стоит на посту в зависимости от мороза — при большом морозе часто меняются. На улице холодно. Одежда состоит из валенок и солдатской формы: гимнастёрка, галифе, тёплые ватные штаны, шинель, длинный тулуп, на руках рукавицы. Карабин с боевыми патронами. Иногда на объект приезжает проверяющий офицер, дежурный по воинской части. Проверяет, как бы не уснули при охране объекта. На посту в тулупе ходишь, словно стог сена. Время службы тянется медленно. Кругом снег. Фонари, расположенные по углам площадки, покачивается от ветра. Пляшут тени на белых снежных сугробах. Стог сена — это я в тулупе с лежащими на плечах сугробами , которые утепляют тело. Ложусь на доску, брошенную на снег. Надо мной космос, звёздное небо, бесконечность. Встаю — боюсь уснуть и стать замёрзшим на боевом посту солдатским трупом.

Лето. Проверка боевой готовности солдата, стрельба по мишени из карабина, подтягивание на брусьях, прыжки через козла, строевая подготовка. Старшина роты Звягинцев раненько утром организовал марш-бросок на десять километров. Забег поутру, по холодку. Кое-как добежал. Гимнастёрка встала на дыбы. В сапогах хлюпает возмущённая потная вода. И вдруг заболел бок. Говорю медбрату: «Бок болит». После завтрака повёли в медсанбат. Дежурный врач пощупал бок, посмотрел мой язык. Я разделся до трусов. Положили на металлический холодный стол, взяли из пальца кровь. Через два часа появилась девушка, сказала: «Похоже на аппендицит». Положили в операционную палату. Через день операция. Врач — хирург, моряк, капитан третьего ранга. Удивительно похож на артиста кино Сергея Николаевича Филиппова. Хирург приступил к работе над моим телом. Надо мной горит яркая лампа. Лежу на операционном столе. Мою голову отгородили от груди и живота белой занавеской. Филиппов делает местную анестезию — укол в живот. Чувствую, что-то тёплое потекло. Лежу смирно. Появилось неприятное ощущение выдирания кишок из живота. Напряжение спадает. Всё тело обмякает, успокаивается. Филиппов показывает мне кусок кишки с чёрной каплей на конце. От перитонита успели убежать. Теперь можно попробовать пробежать марафонскую дистанцию.

Перед казармой — асфальтированная площадь. На площади происходят построения для прохождения строем на завтрак, обед и ужин. Солдаты ходят только строем под команду офицера. Все передвижения на территории части — только строем. Если идёт один солдат и встречает офицера, обязательно получит выговор и наряд вне очереди. На нашей площадке не дай Бог встретить товарища майора по фамилии Удовиченко (звучная фамилия говорила о многом!) — сразу получишь замечание по ношению формы одежды, по плохому приветствию офицера, по неопрятному виду, в итоге — несколько нарядов вне очереди. И главное — целый день будешь ходить прусским строевым шагом по плацу под командой командира отделения, вспоминая царя-батюшку Павлушу.

Пойма реки Ахтубы. Множество озёр, забытых рекой стариц — бывших русл реки. Всё в зелёных кустах, зарослях высоких буйных трав. Птицы в красных оперениях. В этом райском месте организовали соревнования по разным видам плавания. В озёрах водятся крупные раки, встречаются водяные черепахи и змеи. Я выступал в специальном заплыве в военной форме и сапогах. Проплыл, не захлебнулся и не утонул. Кто-то снял меня на фото.

Конец августа. В степи жарко. Летают оводы, слепни, мухи — одолели. Из крана течёт вода с хлоркой. Повальная дизентерия. Медицинская служба организует карантинные палаточные поселения. Всё надоело. Скоро домой, надо дожить до дембеля. На помощь приходит товарищ Юра Морозов по прозвищу Репа. Он приютился в санчасти рабочим. Я сдаю анализ на дизентерию. Карантин за колючей проволокой. У больных своеобразная форма одежды: майка, трусы, солдатские сапоги на босу ногу. Это для того, чтобы солдаты не сбегали в самоволку. За ограждением недалеко колхозные поля — арбузные бахчи. Очень хочется убежать и поесть сладенького. Врачи лечат — дают порошки, осматривают тело и кишки через специальные приспособления, среди них — медицинская трубочка с маленькой электролампочкой. Майор медицинской службы — хирург в клеёнчатом фартуке. По репродуктору объявляется фамилия больного, идущего на осмотр. После осмотра довольно часто майор говорит: «По излечению болезни даю вам десять суток ареста на гауптвахте!» Болезнь процветает. Арбузные семечки хорошо видны в кишечнике солдата. Лечение продолжается.

Я старею. Идёт второй год службы. Мне исполняется двадцать лет. Мой папочка Георгий Иванович не забывает меня, присылает мне ко дню рождения посылку с подарками. Посылка на почте. Иду получать. Небольшая щель-окошко — здесь выдают посылки. Стучу в щель. Открывается окно. На меня смотрит прапорщик. Я говорю, что на мою фамилию пришла посылка. Через минуту появляется прапорщик с офицером — командиром почты. У прапорщика в руках деревянный ящик, он его встряхивает — раздаётся бульканье. Я прошу вскрыть его. В посылке конфеты, сухая колбаса и завёрнутая в вату бутылка армянского марочного коньяка «Двин». Коньяк в эти места не доходит, его никто никогда здесь не пил. Лейтенант, начальник почты говорит, что алкоголь на полигоне запрещён, поэтому он вынужден реквизировать бутылку или уничтожить на глазах владельца. Но он с удовольствием купит её у меня. Я согласился. Пускай выпьет за меня в своё удовольствие! Коньяк ведь непростой, марочный, жалко разбивать раритет.

Не один я старею. Стареет воинский призыв в армию 1956-1957 годов. Мы становимся середнячками — «отпахали» два года службы, впереди нас появились новые «старички». По случаю старения лаборатория решила отпраздновать этот переходный период. В один из дней работали ночью по заявке. После работы собрались коллективом. Заранее закупили алкоголь, принесли еду с кухни и сели праздновать переходный период. Дружеская попойка прошла замечательно. Никто к нам не рвался, никто из нас не дрался, сидели и дружески разговаривали. Кто-то снимал на память фотоаппаратом. Прошло месяцев пять, и один из солдат, старослужащий решил отпечатать фотографии, взял проявленную плёнку и положил её в тумбочку у входа в помещение, а сам куда-то ушёл. В это время вошёл офицер, взял плёнку в руки, а на фото подвыпившие солдаты в секретном отделе. Чрезвычайное происшествие! 

Следствие ведёт майор. Вызывает нас по очереди. От изображения на фото не открестишься. Даю пояснение к изображении: ничего страшного не произошло, там ведь были все свои. Майор всех нас, провинившихся, называл зиганшиными.

В то время газете печатали о группе солдат, служивших на Дальнем Востоке. Они несли службу на небольшой самоходной барже. Начался шторм и баржа — дом родной был унесен в открытый океан. Еды мало — только мешок картошки и немного воды. Голодали. Носило баржу по океану 49 дней. В конце путешествия их обнаружили американские моряки с авианосца. Их приодели и показали американскому континенту как героев. Среди этих моряков был матрос по фамилии Зиганшин. Эта фамилия так понравилась нашему следователю, что он всех называл «зиганшиными». Все мы были наказаны: наш младший командирский состав был разжалован в рядовые. До этого происшествия меня хотели отправить на побывку в родную Москву, но теперь всё накрылось «медным тазом», остался дослуживать в казарме.

На нашей площадке кроме штаба была автобаза с машинами различного качества, предназначенные для различных задач. Штабные ГАЗики, разнообразные краны, автобусы, грузовые и специальные машины. Водители ночевали в казарме, служили в автобатальоне. Машины стояли за высоким забором с колючей проволокой. Выехать можно было только через КПП с путевым пропуском на выезд. Помимо будней, были и праздники, и выходные дни. Офицеры уезжали на специальном дизельном поезде в селение Коляр на берегу реки Ахтуба. Оставались наряды по службе, патрули, дежурные по штабу, по площадке, охрана ГСМ.

Весна — степь наполняется разнотравьем. На границе полигона колхозы организуют пастбища для коров. За скотом ухаживают, коров оберегают. Доярки живут около пастбища в небольших домиках-мазанках месяца два, пока жаркое солнце не выжжет корм для скотины. Большинство из них молодые. Они обмазывают сметаной лица — берегутся от обветривания и ожогов от солнца. Выглядят при этом очень экзотично — напоминают образ Пьеро из книжки «Золотой ключик». Находчивые солдаты ездили в самоволку к бледнолицым дояркам: с помощью крана поднимали штатный ГАЗик, переносили его через забор с колючей проволокой и отправлялись по степи к красоткам. Их угощали горьковатым, пахнущим полынью молоком и густой сметаной.

Меня, внештатного ефрейтора, подвергли экзамену по профессии. На площадке был генерал Яровой. Он руководил не только штабом, но и всем, что происходило на этом полигоне. Меня вызвал мой непосредственный начальник, капитан, и предупредил, что придёт генерал, я должен его сфотографировать и сделать фото на документ. Долго его задерживать нельзя, всё делать на десятку. Я всё подготовил, убрал помещение, проверил осветительные приборы, фоны для съёмки. Зарядил четыре кассеты для стационарной деревянной фотокамеры на штативе розовой плёнкой для аэрофотосъёмки. Приходит генерал-майор, я что-то докладываю, прошу его сесть на стул. Делаю тотальное освещение: освещаю прожекторами, поправляю китель с орденами. Левая пола кителя всё время сползает. Время уходит. Вставляю кассету, снимаю крышку с объектива, экспонирую. Говорю: «Можно Вас попросить ещё раз?» Повторяю процедуру. Левая пола кителя неудержимо сползает. Время уходит. Вставляю кассету, снимаю крышку с объектива, экспонирую. Тихим голосом говорю: «Товарищ генерал, можно Вас попросить немного посидеть на стуле ещё?» Повторяю процедуру: снимаю крышку объектива, экспонирую. Говорю, что съёмка закончена. Генерал встаёт, говорит что-то невнятное и уходит. Я отправляюсь проявлять, что наснимал. Холодный пот струится по хребту. Первая фотосъёмка — ордена словно пустились в пляс. Брак. Вторая фотосъёмка — ордена хотят убежать. Третья фотосъёмка — ордена замерли по стойке «смирно». Задание было выполнено. Отпечатки были хорошие.

Степь, кругом степь. Квадрат степной земли окружён забором с колючей проволокой. С одной стороны шоссе въезд с КПП, с другой — выезд, тоже с КПП. Шоссе рассекает площадку с казармами и убегает вдаль к другим площадкам с казармами и зданиями. Пахнет степью и полынью. Увольнений нет. Увольняться некуда. По степи ходить грустно. В квадрате, где мы служим, находится штаб. Мастерские со станками, ангары, разнообразные службы, несколько солдатских столовых, магазин, санитарная часть на несколько коек. Небольшая библиотека с читальным залом на 10 человек. Стадион, на котором проходили соревнования по футболу и гандболу за первенство между ротами: охраны, радистов, шофёров и техротой. Спорт и служба в Красной Армии в большом почёте. В спортзале занимаются борцы, тяжелоатлеты поднимают гири, штанги. Вокруг стадиона по дорожке бегают легкоатлеты — по собственному желанию, без понукания.

Небольшое здание, спрятавшееся в высоких стройных тополях и кустах акации, — фотолаборатория. На полигоне Капустин Яр испытывали и создавали новые виды ракетной техники. Данные о произведённых пусках и телеметрия обрабатывались на машинах в этой лаборатории. Это была очень ответственная работа. Все данные обрабатывались, и к общему знаменателю приводилось всё, что было создано интенсивной умственной и физической работой многочисленных специалистов, выполнявших задание Родины. Ракеты земля-воздух или земля-земля — продукция полигона. Раньше по летящим самолётам, ползущим танкам стреляли из пулемётов, зениток, пушек. Самолёты стали летать очень высоко — только ракетой можно уничтожить. Танки очень потолстели, их и фаустпатроном издали непросто достать. Ручной ракетой можно приостановить, заставить остановиться: один выстрел солдата — танк горит. Знаменитый полёт Пауэрса над российской землёй остановила русская ракета. Война во Вьетнаме — те же ракеты сбивали американские самолёты.

После ужина, сидя в курилке на свежем воздухе, перед прогулкой и поверкой перед отбоем, мы иногда слышали  разрывающий воздушный океан, резко уходящий в небо звук. Это взлетала межконтинентальная ракета с площадки генерал-лейтенанта Вознюка. Можно было увидеть и улетающий огонёк ракеты.

***

1 мая. Ранним утром с американской военной базы взлетает самолёт-разведчик У-2, ведомый классным лётчиком Пауэрсом. Самолёт по тем временам был сверхсекретным и современным, напичканным фото- и киноаппаратурой — землю можно было снимать с большой высоты. Самолёт летел на высоте более 20 километров, в стратосфере. Скорость 800 км/час — околозвуковая скорость. Путь самолёта пролегал по 60° меридиану через города Челябинск, Семипалатинск, Свердловск — специальная аппаратура должна была зафиксировать, как бьётся сердце Сибири, чем дышит промышленность советской страны. Это была последняя серьёзная операция главы Центрального разведывательного управления Аллена Даллеса. Разумеется, президент США  Дуайт Д. Эйзенхауэр был в курсе предстоящего полёта.

Тысяча девятьсот шестидесятый год. Второй год моей службы в рядах Советской Армии.

1 мая. Всемирный день солидарности трудящихся, праздник весны, наступающего тепла и отпусков.

Москва, Красная площадь, толпы радостных людей, идущих на демонстрацию. На трибуне правительство во главе с Никитой Сергеевичем Хрущёвым. Он мрачен: опять американский самолёт летает как у себя дома по Сибири.

На маршруте следования Пауэрса расположились радиолокаторы, подразделения ПВО с боевыми ракетами земля-воздух. Аэродромы с готовыми к взлёту самолётами. Надо было во что бы то ни стало сбить самолёт. Но как? Такая высота и такая скорость дают американскому пилоту преимущество. Очень мало времени, чтобы выстрелить ракетой и  попасть в летящую цель. Наш самолёт работает на пределе, но не долетает до разведчика.

Демонстрация трудящихся масс заполнила до краёв Красную площадь, народ ликует. Никита Сергеевич в бешенстве. Генерал армии Бирюзов, отвечающий за ПВО, несёт личную ответственность. Сбить самолёт! Другого пути нет.  

Первая ракетная площадка. Самолёт Пауэрса уклоняется, облетает ракетные дивизии. Летит дальше. Вторая ракетная площадка. Времени для пуска ракеты оказалось мало, ракета просто не долетела бы до цели. Третья ракетная площадка, последняя перед городом Свердловском. Удачный залп дивизиона. Три ракеты поочерёдно взмыли в небо. Одна удосужилась немного не долететь до самолёта, взорвалась и понеслась в небо шрапнель. Что-то попало в самолёт, он загорелся. Лётчик удачно выбрался из кабины, раскрылся парашют. И российская земля приняла американского гостя.

1 мая в Сибири ещё холодно. Мужики с утра решили поработать — кончились дрова, надо попилить и поколоть новые, чтобы дома было тепло. Пилят, что такое? — в небе появился парашютист! Подарок к 1 мая! Пошли в поле встречать гостя. Оказалось, гость иностранный. На грузовой машине гостя отвезли в сельсовет, там с ним разберутся.

Ракета земля-воздух помогла Советскому Союзу решить сложную задачу — уничтожить самолет на высоте более 20 километров! Никита Сергеевич Хрущёв ликовал, Бирюзов вздохнул с облегчением.

***

12 апреля 1961 года неожиданное сообщение — полёт Юрия Гагарина. Впервые в истории человек добрался до космоса и совершил облёт вокруг Земли. Началась новая эра — эра космонавтики.

Октябрь уже наступил. Рота выходит из казармы на вечернюю прогулку бодрым шагом под песню «Маруся, раз-два-три. Калина, червонная девчина» вышагиваем по плацу. Из репродуктора слышится голос первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущёва. Он говорит о сложном международном положении, о том, что американский капитализм наглеет, и что мы в ответ на это имеем атомные заряды мощностью 50 и даже 100 килотонн, и что нас не надо пугать, мы уже были пуганы. Прогулка окончена, идём спать, в койку. Утром идём завтракать. У офицеров чувствуется напряжение в голосе и в поведении. Часто слышится слово «Куба». Прошёл слух, что нас могут отправить на далекий остров. А как же наш дембель? Вечером новость обсуждается по углам в казарме. Под гитару тихо поём. Гитарист — Лукьянчеко. Неопределённо долго тянутся дни. Три года я не курил сигарет. А под конец службы закурил «трубку мира». Наступила суббота, позже её назовут «чёрной». 27 октября 1961 года мир буквально висел на волоске.  К счастью, атомная война нас миновала. Слава Богу!

***

Сегодня, в 2023 году, в День космонавтики по радиостанции «Звезда» прозвучало сообщение о том, что с полигона «Капустин Яр» была успешно запущена очередная стратегическая ракета.

Фотографии в альбомах, которые остались в некоторых семьях, напоминают о родных и знакомых, о разных событиях, отдыхе на даче и на море. Оживает людская память, всплывают картины прошлого, ощущение — словно начинаешь жить снова.

На фотографии запечатлены солдаты — дети войны. В 1941 году им исполнилось от 3 до 5 лет, может, чуть больше. В нагрянувшую войну им надо было ходить в детский сад. А их отцы и братья пошли защищать страну. Их детство прошло в тревоге и, наверное, голодном существовании — без конфет и пирожных. Многие и из тех, кто изображён на фотографии, ушли в прошлое. Они отдали самые лучшие годы своей жизни Родине. Молодость не возвращается, она уходит навсегда. Пусть эти молодые лица остаются в памяти страны и в её истории. Многие дети Советской страны были замучены и убиты, сожжены заживо. Этим — повезло, их спасли Сибирь, Средняя Азия, Дальний Восток, Москва. Сейчас им было бы за восемьдесят… Жизнь на Земле продолжается…

_________________________________________
1. Попова Искра Игоревна (07 ноября 1933 — 16 декабря 2018), журналист.
2. К категории детей войны относятся граждане Российской Федерации, родившиеся в период с 22 июня 1928 года по 04 сентября 1945 года, постоянно проживавшие на территории СССР в годы Великой Отечественной войны.
3. Попова Светлана Игоревна (14 июля 1937 — 02 января 2008).
4. Серафимович (Попов) Александр Серафимович (1863 — 1949), журналист, писатель; женат дважды: первая жена — Попова (в девичестве Петрова) Ксения Александровна (1876 — 1931), происходила из семьи донских казаков; окончила Бестужевские курсы в Петербурге; одна из создателей общественной городской библиотеки в г. Новочеркасске (в браке родились двое сыновей — Анатолий и Игорь); вторая жена — Белоусова Фёкла Родионовна, домохозяйка.
5. Впервые рассказ «Ребёнок» напечатан в газете «Правда» № 260 (9031), 17 сентября 1942 г. 
6. Монюшко Александра Владимировна (08 сентября 1899 — 18 марта 1993), выпускница первого режиссерского курса ГИТИСа, работала в учреждениях культуры (мать дочерей — Аиги (1923 — 1932), Искры и Светланы от брака с Поповым Игорем Александровичем (27 апреля 1903 — 30 апреля 1981), инженер, работал в автомобильной промышленности; участник Великой Отечественной войны; награжден медалью «За боевые заслуги» и орденом Красной Звезды.

* ПОПОВ Анатолий Игоревич (род. 22 мая 1944 года в Москве). В 1968 году окончил Московский энергетический институт. С 1987 по 1990 — декан Электромеханического факультета; с 1990 по 2005 — первый проректоро МЭИ, проректор по учебной работе; с 2000 по 2009 — зав. кафедрой полупроводниковой электроники; профессор. Автор более 280 научных трудов, в том числе 9 монографий и учебных пособий, 24 авторских свидетельств на изобретения. Внук Александра Серафимовича. 

Материалы по теме

1. А. Серафимович. «Ребёнок» (газета «Правда» № 260 (9031), 17 сентября 1942 года)
2. «Дети войны». Из жизни солдата-срочника в/ч 29139 Георгия Завьялова (интернет-выставка оцифрованных фотографий)
3. Егор Завьялов. «Живая вода»