Лекция лауреата Сталинской премии т. Кармена на тему «Нюрнбергский процесс» (01 апреля 1946 года)

Материал предоставлен Георгием Молодцовым специально для #МузейЦСДФ. Очерк публикуется впервые. Авторская стилистика и орфография сохранены. Компьютерный набор текста: Ирина Никитина. Фото (кадр из фильма): "Роман Кармен в зале суда, переоборудованном для показа кинодокументов. Декабрь 1945 года". 

Стенограмма

01 апреля 1946 года

Товарищи, я должен, прежде всего, предупредить, что я — не юрист, не оратор и не специалист по чтению докладов. Я — кинематографист, и хочу вам передать те впечатления о Нюрнбергском процесс, которые у меня накопились за время работы. Хотя я, может быть, разочарую некоторых товарищей, так как, возможно, мои впечатления не будут очень глубокими в юридическом плане и не дадут исчерпывающего понимания тех серьёзных событий, которые происходят на этом процессе.

Мне пришлось там работать несколько месяцев, и задачей моей было стремление сделать большой документальный фильм об этом процессе, показать советскому зрителю, за что и как судят нацистских палачей. С этой точки зрения, то есть, с точки зрения моего профессионального режиссёрского взгляда на данный фильм я и хочу поделиться своими впечатлениями о происходящем в Нюрнберге.

Мне было поручено отправиться туда для того, чтобы возглавить бригаду советской кинохроники, работающей там с целью создания большого документального фильма о Нюрнбергском процессе. Я замыслил сделать фильм не о процессе, а о том, кого и за что конкретно судят, съемок самого суда в этом фильме должен быть немного, главное — показать на основе кинодокументов те страшные злодеяния и преступления фашизма, за которые сейчас его судят народы мира, и эти материалы должны выйти далеко за рамки маленького зала Нюрнбергского суда. Для этого большая команда сейчас работает над подбором немецких документальных съёмок, съемок союзников, а также нашей кинохроники. Частично наши документальные съёмки уже были показаны во Нюрнбергского суда. Об этом я расскажу позже.

Итак, самолёт на центральном аэродроме, нагруженный до отказа писателями, журналистами, кинооператорами, оторвался от земли и взял курс на запад. В этом самолёте находились: Леонид Леонов и Всеволод Вишневский — в качестве корреспондентов «Правды», Всеволод Иванов, Семён Кирсанов — от «Известий», художники — Кукрыниксы и Борис Ефимов, которые впервые имели возможность вживую взглянуть на постоянные объекты своих карикатур (на этот раз они могли писать их уже с натуры).

В тот же день мы прилетели в Берлин и на следующий  вылетели в Нюрнберг. Погода была неприятная. Очень тяжёлый полёт мы совершили над территорией Баварии, над Альпами. В тот день процесс начинался в 12 часов, и мы вылетели из Берлина рано утром, чтобы успеть к его началу. Но нам не повезло — самолёт, сделав несколько кругов над Нюрнбергом, который был закрыт туманом, был вынужден вернуться в Берлин. Некоторые из пассажиров нашего самолёта, разочаровавшись в авиации, сели на автомашины и поехали на них в Нюрнберг, а мы остались, решив в любом случае добраться воздухом до места назначения.

На следующий день, т.е. уже на второй день процесса, мы к вечеру после сложного перелёта в тяжёлых метеорологических условиях всё же сели на Нюрнбергском аэродроме. Мы были очень любезно встречены представителями американского командования. Американский полковник лично встречал наш самолёт. Это был начальник так называемого «пресс-камп» — лагеря прессы.

Ввиду того, что Нюрнберг весь разрушен, то для журналистов, съехавшихся со всего мира, был отведён огромный дворец карандашного короля Фабера, в 13 километрах от Нюрнберга. Там было всё обслуживание прессы: рабочие кабинеты, комнаты отдыха, комнаты машинисток и т.д. Начальником этого пресс-кампа был полковник, который нас встретил, и мы туда поехали, чтобы на завтрашний день приступить к своей работе.

Когда мы ехали в пресс-камп — это было первое беглое впечатление от самого Нюрнберга. Нужно сказать, что до того, как туда поехать, я просмотрел большое количество германской хроники и, в частности, пересмотрел немецкие фашистские документальные фильмы, хронику очередных так называемых «партайтагов», т.е. съездов германской фашисткой партии в Нюрнберге. Они обставлялись с необычайной пышностью. Этот балаган продолжался много дней, на огромном стадионе, специально для этого построенном. Бесконечные парады — парады эсэсовцев, парады гитлеровской молодёжи, парады войск, всякие военные упражнения. Пред тем, как вылететь в Нюрнберг, я себе его представлял таким, каким он был до войны, каким он был в тот момент, когда только собирались силы фашизма для того, чтобы двинуться в поход на покорение Европы и всего мира. Это было зрелище невероятно отвратительное: ревущие толпы людей, которые шпалерами стояли на улицах, где проезжал Гитлер в своей знаменитой позе.

За его машиной — обвешанные орденами, в сверкающих мундирах Геринг, Риббентроп, Кейтель и другие, т.е., вся его банда, все, с которыми мне предстояло встретиться в несколько иной обстановке.

И вот я увидел Нюрнберг сегодняшних дней. О нём мало сказать — «город разрушен». Это город, буквально снесённый с лица земли. Ни одного уцелевшего дома, сплошные руины. Его бомбили несколько раз. Наиболее сильная бомбёжка была 2 сентября 1942 г., когда несколько тысяч английских и американских самолётов бомбами сносили квартал за кварталом это гнездо гитлеризма. Я теперь видел совершенно другой город. Нам довелось в пасмурный день проехать по этим совершенно уничтоженным кварталам.

Мы приехали в пресс-камп. Для советской прессы выделили отдельное помещение в лагере, в котором мы и расположились. Но туда съехалось такое количество корреспондентов со всего земного шара, что говорить о каких-нибудь комфортабельных условиях, было нельзя, несмотря на то, что американцы очень тщательно готовили помещение для прессы. Корреспонденты жили по 8-10 человек в комнате. На несколько общежитий — одна ванная комната. Это был тот максимум, который американцы, гостями которых мы являемся в Нюрнберге, могли приготовить к приезду такого огромного количества журналистов. В первые дни процесса туда съехалось более 600 корреспондентов, кроме того — около 100 кинооператоров и фотокорреспондентов. Тут были представители Америки, Великобритании, Франции, Советского Союза, Чехословакии, Польши, Югославии… Трудно назвать такую страну, представителя которой не было бы в этом фотокорреспондентском и кинооператорском корпусе.

Меня заранее предупредили, что съёмки в зале суда сопряжены с большими трудностями.

Итак, прилетев туда, умывшись, мы немедленно поехали во Дворец Юстиции, где происходит процесс, с тем, чтобы оформить наши документы. Дворец Юстиции — это бывшее здание окружного Нюрнбергского суда. Это одно их немногих зданий, уцелевших от бомбёжек, причём американцы силами нескольких тысяч немецких военнопленных ремонтировали это здание. Здание огромное. Там большое количество комнат. Я только на третьем месяце пребывания в Нюрнберге начал немножко ориентироваться в этих бесконечных комнатах. Аппарат Нюрнбергского суда огромный. Вы можете идти по сотням коридоров, мимо комнат, и в каждой комнате идёт большая работа. Там находится бесконечное количество узлов связи, радиостанции, комнаты для персон, для судей, комнаты обвинения, архивы всевозможные, лаборатории для копирования документов, кинолаборатории, киномонтажные комнаты.

Недавно в  журнале «Новые времена» была заметка о бывшем придворном фотографе Гитлера — Гофмане, который работал в здании суда. Он был монополистом в своём деле. Он сейчас привлечён американцами к работе, и сидит, разбирая десятки тысяч негативов архива фашистской пропаганды, включая материалы Министерства пропаганды. В этой комнате разбирается бесконечное количество документов, копируется огромное количество материалов.

Я не могу точно назвать цифру аппарата Нюрнбергского суда, но, во всяком случае, утром, когда съезжаются на автобусах и машинах сотрудники суда, то виден этот бесконечный поток людей — пожилых и молодых, мужчин и женщин с портфелями и без. Весь аппарат сотрудников живет в загородных домах, поскольку город разрушен. Подкатывает бесконечный поток машин, и вся эта масса людей поглощается дворцом юстиции.

Очень строгая система пропусков. Этот самый «пасс» — пропуск — у вас спрашивают на каждом шагу. На каждом переходе, у каждой двери дворца юстиции стоят американские солдаты. Вы проходите, солдат безразлично кидает это слово «пасс», и пока ему не предъявите пропуск, он вас не пропустит. Пропуска самые различные. Есть пропуск на проход в здание суда, есть специальный пропуск в зал суда и много других специальных пропусков.

Дворец юстиции усиленно охраняется снаружи. Стоят несколько танков на углах улицы, из мешков с песком сделано нечто вроде блиндажей по углам здания, где находится вооружённая охрана с пулемётами.

Несколько раз в нюрнбергских газетах появлялись заметки о том, что активизирующееся фашистское подполье готовится к нападению на здание суда.

Не знаю, насколько это верно, может быть, это — просто любовь американцев к сенсациям, но во всяком случае такое сообщение появлялось. Несколько раз объявлялась тревога, но, в любом случае, здание суда охраняется чрезвычайно серьёзно.

Мы прибыли вечером уже после заседания. Я пошёл и осмотрел зал суда, в котором мне предстояло на следующий день снимать. Условия съёмки, о которых нам сообщили, чрезвычайно трудные. Для того чтобы не было шума в здании суда, все съёмки производятся из застеклённых боксов. В нескольких частях зала стоят такие застеклённые ящики, где могут поместиться два человека. Таких точек в зале суда три. Если съехалось больше 100 кино- и фоторепортёров, то вы понимаете, какая была драка за эти места. Выдавался пропуск с правом съёмки в течение часа в этом боксе. Потом одни вылезали и приходили следующие. В этой комнате, где выдавались пропуска, разыгрывались душераздирающие сцены, мольба пропустить вне очереди и т.д. Я категорически заявил, что на завтрашний день, поскольку мы опоздали, начинаем своё знакомство только с третьего дня суда, все точки в течение всего дня будут принадлежать исключительно Советскому Союзу. Американцы закричали «караул», но я сказал: «Как хотите, но мне необходимо дать в Москву полную информацию со всех точек, заснять всё с ног до головы».

В конце концов, американцы с моей аргументацией согласились, и все точки в зале суда были на следующий день предоставлены нашей группе, вернее, советской кинохронике, и мы в этот день накрутили около 2 тысяч метров, и специальный самолёт, который привёз нас, на следующий день на рассвете повёз этот материал в Москву.

Первое, что произвело сильнейшее впечатление, пожалуй, самое сильное впечатление за всё время суда, было следующее. Заседание трибунала начинается в 10 часов утра. В половине десятого я был уже там. Нам надо было сделать звуковую съёмку. Звукооператоры занялись освоением всей этой сложной системы. Когда я хлопотал в зале суда, я повернулся и в двух шагах от себя я увидел человека, который очень пристально на меня смотрел. Это был никто иной как Геринг. Герман Геринг! Честное говоря, несмотря на то, что я знал, куда я еду, и знал, что их увижу, первое впечатление было, как будто я во сне. Это был тот самый Геринг, которого мы видели на всех фотографиях, которого мы видели в германской кинохронике, видели на многих карикатурах, видели блестящего, обвешанного орденами, второго человека во всей Германии после фюрера. Этот человек сидит за дубовым барьером. Около него стоит солдат огромного роста, косая сажень в плечах и с резинкой во рту. Подсудимых вводят в зал  по трое, их привозят сюда  из  тюрьмы задолго до заседания суда. Я этого не знал, и вот вам столкнулся лицом к лицу с этой фигурой.

Сидят они на скамье подсудимых в два ряда. Слева направо в первом ряду сидят: Геринг, затем Гесс, потом Риббентроп, Кейтель, Розенберг, Франк, Фрик, Штрайхер, Функ, Шахт… Второй ряд начинается с гросс-адмирала Дёница, затем Редер, Ширах, Заукель, Йодль, фон Папен, Зейсс-Инкварт, Шпеер, фон Нейрат, Фриче… Кальтенбруннера я пропустил. Его место в первом ряду между Гессом и Риббентропом, но он всё время в больнице находится.

Вводят их по трое в шахматном порядке. Каждого ведут два солдата буквально вплотную. Сначала Геринга, потом Дёница, потом Гесса, затем Редера, и так наполняется эта часть. Потом начинают с конца второй скамьи, вводят последнего, затем предпоследнего и т.д., и таким образом все усаживаются на скамьи. Вокруг них располагаются тесным кольцом солдаты специальной тюремной стражи, одетые в белые шлемы. У них белые пояса, в белой кобуре пистолеты, белые дубинки в руках, стальные наручники за поясами, и во рту жевательная резинка, — эта неизменная резинка. Привозят подсудимых на лифтах, которые подают их из тюрьмы. Тюрьма, в которой они находятся, расположена в этой же системе здания за большой стеной. Съёмки на территории тюрьмы мы пока не производили, и не уверены в том, что американцы разрешат. Те съёмки, которые они предоставили в наше распоряжение, это съёмки американских военных кинохроникёров, которые они производили, когда там не было подсудимых. Мы попросили снять тюрьму, но они любезно предложили использовать их снимки, а сейчас в целях безопасности они боятся кого-либо туда пропускать. Может быть, они и правы, и мы не настаиваем, но они дали нам подробные снимки этой тюрьмы.

Это бывшая германская тюрьма, восстановленная американцами по последнему слову тюремной, если можно так выразиться, техники. Тюрьма трёхэтажная. Когда вы смотрите на общий план тюрьмы, то вы видите, что все камеры расположены такими вот балконами, между всеми этажами протянуты проволочные сетки, чтобы лишить преступников возможности броситься с балкона. Сидят они в крохотных одиночных камерах. Круглые сутки в камерах горит яркий свет, и солдаты постоянно следят в глазок за поведением  подсудимых. Ни на минуту не снимается с них наблюдение, потому что, как мне рассказали, Лей повесился именно в то время, когда на несколько минут он остался без наблюдения.

Так что же из себя представляет камера? Там стоят койка, табуретка, стол и унитаз, так что заключённые из этой камеры не выходят. Тюрьма настоящая. Когда я приехал, меня спросили: «Почему ты думаешь, что они живут в каких-то особых привилегированных условиях?» Никаких особых условий. Живут они в особых условиях строжайшей изоляции, в одиночных камерах. Пища, которая им подаётся, обычная солдатская пища, которую получают солдаты американской армии. Я видел эту пищу, когда был перерыв в зале суда. Их отводят в помещение, где они из котелков получают завтрак. Маисовая каша и какая-то похлёбка, кусок хлеба. Один солдат из охраны рассказал, что каждый из них берёт кусочек хлеба в карман, чтобы потом пожевать.

Из этой тюрьмы идёт крытая деревянная галерея, которая подходит непосредственно к зданию суда. Преступникам подаётся лифт, лифт поднимается, двери лифта раскрываются, и из лифта они попадают на скамью подсудимых.

Зал суда небольшой. Я не помню, сколько там мест, но он в два раза больше того зала, в котором мы находимся, плюс ещё добавочная сверху гостевая галерея. Дубовым барьером зал разделён на две части. По эту сторону барьера находятся места прессы и гостевые места, а по ту сторону барьера — стол обвинения. Места распределены в таком порядке: американское обвинение, советское, британское и французское, затем — всякие секретари, ассистенты обвинителей и т.д.

Справа на высоком помосте находится стол Трибунала, где сидят судьи, и слева — скамьи подсудимых. Перед скамьями с подсудимыми находятся столы защиты. Там восседают в своих чёрных мантиях, как зловещие птицы, немецкие защитники, которые пытаются доказать, что все сидящие на скамье подсудимых, — невинные младенцы, которых нужно оправдать.

Первым выступило на процессе американское обвинение. После вступительной речи главного обвинителя от США Джонсона начали выступать с большими и серьёзными речами другие представители американского обвинения. Надо сказать, что американское обвинение предъявило огромное количество очень интересных, совершенно неопровержимых, уничтожающих документов, заставлявших белеть каждого из сидящих на скамье подсудимых. Эта немецкая аккуратность, эта дотошность немецкая обернулась не в их пользу. Буквально каждый телефонный разговор, скажем, Геринга с Риббентропом стенографировался и под определённым номером подшивался. Каждое заседание стенографировалось. Все факты и свидетельства, которые содержались в выступлениях на совещаниях, не говоря уже о публикациях в газетах,— так вот все они были обнаружены в архивах представителями Красной Армии или нашими союзниками. Таким образом, в руки обвинителей на Нюрнбергском процессе попало огромное количество немецких архивов, государственных архивов, архивов министерств, архивов всевозможных учреждений и, кроме того, личных архивов большинства из тех, кто сидит на скамье подсудимых. Личный архив Франка, личные его дневники — это десятки томов, которые попали в руки обвинения, и в этих дневниках чёрным по белому рукой самого Франка всё сказано.

Американское обвинение выступало около месяца, и можно было по лицам подсудимых наблюдать, как день ото дня, час за часом они чувствовали, что им уже не отвертеться, не опровергнуть то, в чём их обвиняют. Например, когда выдвигалось какое-нибудь обвинение, скажем, о подготовке агрессивных действий, где Геринг был одним из инициаторов, тут  же на лице Геринга скользила недоверчивая улыбка, и он что-то начинал быстро записывать, дескать, докажите, но через минуту он скисал, потому что тут же в руке обвинителя появлялся документ номер такой-то, который находился в распоряжении трибунала. В таком документе за подписью Геринга была изложена секретная информация, которая, как он был уверен, никогда не будет опубликовано.

Это была либо телеграмма, либо это был доклад, им подписанный, или это был телеграфный разговор, но всё это было запротоколировано и заверено, за их же подписями, всё это вынималось их недр архива и выкладывалось на стол обвинения.

Американцы выступали около месяца. Они  показали очень много схем — схему структуры фашистского государства, структуру, которая начиналась сверху от Гитлера, расходилась щупальцами, захватывая буквально все слои германского народа… От самого Гитлера до самого низа эти щупальца шпионажа, щупальца невероятной взаимной слежки, щупальца этой фашистской машины расходились во все стороны, и ими была пронизана вся система фашистской партии. Всё это в документах и на схемах было очень наглядно показано на процессе.

Далее перешли к зверствам немцев. Здесь американцы показали фильмы о концлагерях, фильмы, которые производили невероятно сильное впечатление на всех присутствующих. Фильмы эти пускаются таким образом. В зале суда находится экран, и вот в зале гаснет свет и освещаются только лица подсудимых, на каждого из них снизу падает источник света и таким образом, когда вы смотрите фильм, то у вас два экрана: один экран здесь, а другой экран — это лица подсудимых. Специальные эксперты-психиатры сидят тут же и стенографируют поведение подсудимых. Потом очень интересно было это просматривать. Несмотря на то, что мы сами наблюдали их лица, интересно было посмотреть стенограммы самих психиатров: в таком-то месте Геринг закрыл глаза, в таком-то месте Кейтель снял наушники и отвернулся. В таком-то месте у Риббентропа начались судороги на правой щеке и т.д. Это были фильмы, в которых были показаны концлагеря, расположенные в зоне, освобождённой американскими войсками. Страшная картина развернулась на экране. На подсудимых это произвело очень тяжёлое впечатление, потому что они поняли, что тут дело не до шуток. Они поняли и воочию увидели, в чём их обвиняют.

Вслед за американским обвинением выступили обвинители от Великобритании, главный обвинитель Шуокросс и большое количество его помощников; главный обвинитель от Франции (неразборчиво) рассказал суду о страшных испытаниях, которые выпали на долю оккупированной Франции.

Все ожидали с большим нетерпением выступления советского обвинения. Выступления американцев, англичан и французов заняли больше трёх месяцев. И вот, 8 февраля утреннее заседание Трибунала началось выступлением главного обвинителя от Советского Союза тов. Руденко. Зал суда был переполнен до отказа.

В последние дни, когда выступали французы, да и во время выступлений англичан и американцев, очень часто пустовал зал. Даже когда начинались рядовые выступления, в которых вскрывались колоссальные преступления фашизма, интереснейшие вещи рассказывались, интерес спадал и скамьи пустели. Заполнялись они только в дни особых сенсаций. И вот особой сенсацией было начало советского выступления. Весь зал был переполнен, места прессы переполнены, гостевые места переполнены, и негде было даже усесться за столом обвинения.

Я забыл сказать, об одной важной вещи — о том, как происходит слушание на процессе в зале суда. Там очень сложная система радиотрансляции. На каждом месте, где вы сидите, есть радионаушники. Вы надеваете наушники, у вас есть 5 кнопок. Переставляя кнопки, вы можете слушать выступления любого оратора на одном из пяти языков — на английском, французском, русском и немецком, т.е. не оратора непосредственно, но переводчиков, которые немедленно вслед за ним повторяют его слова уже на другом языке. Правда, когда кто-нибудь из ораторов начинает говорить быстрее, председатель суда Лоуренс останавливает его и просит говорить помедленнее. Он говорит очень часто: «Вы не даёте возможности, сэр, работать переводчикам». Выступающий сразу замедляет тон своей речи и говорит довольно медленно. Конечно, переводчикам легко переводить, когда имеется готовый доклад, скажем, т. Руденко или Джексона. Накануне им даётся на их языке текст этого доклада, но когда происходит допрос или внезапное заявление защиты, или член трибунала задаёт вопрос, конечно, переводчикам очень трудно. Требуется большая квалификация переводчиков для того, чтобы уследить и правильно передать содержание выступлений. Надо сказать, что вы настолько привыкаете к этому, что, сидя с наушниками, не обращаете внимания на то, что вы слушаете весь ход суда на своём родном языке. Это, конечно, очень сложная и очень хорошая система.

Итак, с огромным интересом, вниманием и волнением всего мира было встречено выступление тов. Руденко. В этот день радио, телеграф и телефон Нюрнберга были загружены до отказа. Десятки тысяч слов были переданы корреспондентами во все уголки земного шара о содержании выступления Руденко.

Для нас, советских людей, выступление советского обвинения было, конечно, большим радостным событием, потому что, когда зазвучала с этой трибуны русская речь, то казалось, что вот здесь, в зале суда выступает русский народ, советский народ, который на своих плечах вынес главную тяжесть всей кровавой борьбы с фашизмом. И вот советский народ, перенесший такие страдания и такие потери в этой борьбе, с глазу на глаз разговаривает с народами мира и с поверженным в прах фашизмом, с сидящей за  этим дубовым барьером бандой фашистских палачей.

Речь тов. Руденко заняла целый день заседания с перерывами. Это была речь, насыщенная большим содержанием. В первой её части тов. Руденко дал развёрнутый и глубокий анализ значения процесса и прочих особенностей этого процесса.

Нужно сказать, что Международный военный трибунал — это учреждение, которое создано впервые в истории, т.е. это орган международной юстиции. И сейчас по газетам вы можете видеть, что выступления на этом процессе со стороны подсудимых и защиты вертятся вокруг вопроса о правомочности Международного военного  трибунала. Гесс заявил, что он не считает Международный военный трибунал правомочным его судить. Тов. Руденко дал развёрнутый анализ, с экскурсией в прошлое, с экскурсией в историю международных отношений, международных договоров, обосновал глубоко и серьёзно права и правомочность Международного военного трибунала, т.е. правовые особенности международной юстиции.

Это был первый раздел речи тов. Руденко. Дальше он перешёл к развёрнутой характеристике и доказательствам преступлений фашизма. Он говорил об идеологической подготовке агрессивных войн, о подготовке разбойничьего нападения на Югославию, Польшу, Чехословакию и другие страны…

Тов. Руденко в своей речи разбил и высмеял все смехотворные заявления фашисткой пропаганды, которая во всё горло кричала о превентивном характере начатой против Советского Союза войны, т.е. говорила о якобы угрожающей со стороны Советского Союза опасности, о якобы агрессивном намерении Советского Союза против Германии и о необходимости внезапно выступить в защиту собственных границ.

И вот, подтверждая документами, тов. Руденко доказал и высмеял эту теорию так называемой превентивной войны.

Нужно сказать, что слово «превентивный» сейчас всё время звучит на процессе (превентивный – это предупредительный). И вот выясняется, что концлагеря, в которых умерщвляли миллионы людей — это была превентивная мера, т.е. эти люди якобы могли быть (об этом заявил Геринг на допросах) опасными для фашистского государства и их угнали в лагерь. Превентивное заключение, превентивная казнь, превентивная война — всё это фигурирует на суде, когда защита, стараясь выгородить подсудимых, изворачивается в своих крючкотворных судебных фокусах.

Тов. Руденко досказал, что план нападения на Советский Союз был подготовлен ещё в июле 1940 года. Этот знаменитый план «Барбаросса» я держал в своих руках. Этот документ, напечатанный на пишущей машинке, подлинник, на котором написано «Вариант Барбаросса», и там личные подписи Гитлера, Йоделя, Кейтеля и других. Этот «Вариант Барбаросса» был подготовлен ещё в 1940 году. О какой же превентивной войне может идти речь, если за год до преступного нападения на нашу мирную страну подготавливают тщательно этот дьявольский план, озаглавленный «Вариант Барбаросса»?

На суде  вскрылись интересные детали, как подготавливался этот план, какой тайной были окружены все совещания по этому плану. Интересно описание одного такого совещания по плану «Барбаросса». Приглашаются 12 человек — верхушка военная и политическая фашистского государства. И даже несмотря на то, что были приглашены только избранные 12 человек, строжайше соблюдалась конспирация. Геринг должен был в 12 часов поехать на своём автомобиле к такому-то подъезду и пройти туда через такую-то дверь. Кейтель должен был подъехать через 15 минут, оставить машину у такого-то угла и пройти в такой-то подъезд, и т.д. Впоследствии о том, как разрабатывался этот план, очень подробно рассказал на суде фельдмаршал германской армии Паулюс.

Тов. Руденко долго говорил о военных преступлениях, об убийствах мирных граждан, о чудовищных злодеяниях гитлеровского военного командования в отношении военнопленных, о массовом уничтожении военнопленных, о массовых убийствах людей в лагерях смерти, об угоне в рабство миллионов людей. Он говорил о преступлениях против человечности, о разрушении мировой культуры, о разрушении городов, сёл, о превращении в зоны пустыни целых местностей.

Вслед за тов. Руденко выступили представители советского обвинения, его помощники. Первым после него выступил тов. Покровский, темой которого были преступления против мира. Он документально развернул огромную картину преступлений фашизма, направленных против миролюбивых народов мира, рассказал о том, как подготавливались и осуществлялись нападения на Польшу, Югославию и т.д.

Доклад генерала Зори был посвящён агрессии против Советского Союза. И вот когда в своём докладе тов. Зоря приводил факты о преступлениях Паулюса, выступил защитник Кейтеля Нельте и заявил о том, что здесь представлена фотокопия заявления Паулюса. «Мы не видим подлинника, и поэтому мы не можем считать его документальным доказательством!»

Тогда тов. Зоря сказал, что, собственно говоря, эта копия утверждена Трибуналом как документальное доказательство, но, несмотря на это, советское обвинение считает возможным предоставить возможность защите и Трибуналу, и обвинению подвергнуть перекрёстному допросу самого Фридриха Паулюса здесь же, в зале суда. Это заявление тов. Зори было подобно разорвавшейся бомбе. Защита опешила. Тут же выступил защитник, заявив, что, «собственно говоря, нас устраивает эта копия, и, принимая во внимание трудности доставки свидетеля из столь отдалённых мест из Советского Союза, мы не настаиваем на вызове свидетеля». Но этот несчастный защитник не знал, что Паулюс находился уже в зале суда. И после перерыва тов. Зоря обратился к Трибуналу с вопросом: «Разрешите ввести в зал суда Фридриха Паулюса?» А разговор о заверенной копии был за 5 минут до перерыва.

И вот, как призрак Сталинграда, как тень Сталинграда, в этом зале суда появился Фридрих Паулюс, который был трижды провозглашён национальным героем Германии, трижды был похоронен, и сам Гитлер участвовал в торжественной церемонии, посвящённой памяти погибшего Паулюса, а потом он был ими уже трижды проклят. И вот он, живой, в очень элегантном тёмном костюме, по-военному подтянутый, молчаливый, вошёл в зал.

 Я повторяю, что это было подобно грому с ясного неба. Я в тот момент смотрел не на Паулюса, а на самих подсудимых. Там была немая сцена из «Ревизора». Остановившиеся глаза, раскрытые рты. Вот он, живой, явился сюда с тем, чтобы всё рассказать. Всё, что он знал. Его привели к присяге, и он, как полагается, встал, поднял руки, стал произносить слова присяги. Потом ему предложили сесть, и в зале суда прозвучали слова тов. Руденко:

— Вас зовут Фридрих Паулюс?

— Jawohl!

— Вы родились там-то в деревне Братенау?

— Jawohl!

— Вы бывший фельдмаршал бывшей германской армии?

— Jawohl!

— Ваша последняя должность — командующий Шестой армией под Сталинградом?

— Jawohl!

— Вы обращались с заявлением к Советскому правительству от такого-то февраля?

— Jawohl!

— Всё. Можете ли Вы, господин свидетель, рассказать о том, как подготавливался план нападения на Советский Союз?

— Jawohl!

И Паулюс, откашлявшись и выпив глоток воды, начал рассказывать. Рассказал всё подробно: как, будучи главным квартирмейстером Генерального штаба, ему был поручен для окончательной обработки недоработанный план «Барбаросса», как ему было сказано – на сколько дивизий он может рассчитывать при разработке этого плана. Это было в 1940 году.

Очень внимательно слушали его подсудимые и, затаив дыхание, слушал суд и пресса. Тут яблоку негде было упасть. Американские журналисты буквально дорвались до такого состояния, что строчили и строчили без конца.

У американских корреспондентов очень интересная система письма. У нас делается так: мы уходим из зала суда, потом Вишневский, Полевой или Всеволод Иванов пишут корреспонденции. ТАСС даёт подробный, почти стенографический отчёт, а писатели, журналисты приходят после заседания в свою рабочую комнату и пишут.

Американский корреспондент выхватывает что-то: «Защитник Геринга требует то-то и то-то... Трибунал ему в этом отказал». Поднял листок уже на телеграфном бланке. Сразу к нему бесшумно несётся курьер и несёт листок на телеграф. Снова он пишет: «Тот, припёртый к стене то-то и то-то…» И так он в течение заседания даёт десятки телеграмм, которые тут же ложатся на стол редактора, а потом из этого уже монтируется статья. Конечно, есть журналисты, которые дают полные статьи, но в массе своей они дают только факты.

Появление Паулюса было колоссальной сенсацией. Паулюс писал, как он лично был в Венгрии, Болгарии, как он организовывал вокруг наших границ это кольцо вассальных стран, как он готовил штабы этих стран и т.д.

Вслед на Паулюсом выступил генерал (имя не указано; – прим.ред), известный своим заявлением, которое он сделал в связи с финляндским генеральным штабом. Финский генеральный штаб отрицал своё участие в подготовке нападения на Советский Союз, и вот генерал… был выделен для переговоров с финским генеральным штабом.

Неопровержимыми документами, взятыми из немецкого генерального штаба, министерства иностранных дел и т.д., генерал Зоря нарисовал широкую картину того, как все ведомства Геринга, Розенберга, Йодля, Деница, возглавляемые самим фюрером, подготавливали этот дьявольский план. Розенберг был выделен специально Гитлером для разработки меморандума о «новом порядке» в завоёванной и оккупированной России. Вы читали этот гнуснейший документ Розенберга, в котором он разделял Россию на области. Он предлагал колонизировать всю страну, путём прекращения снабжения населения свести его количество к минимуму, а остатки выселить в Сибирь. Он разработал всё, вплоть до методов репрессий, методов расстрела советских активистов и т.д.

И вот он сидит, этот имперский министр восточных областей. Если вы посмотрите наши киносъёмки, вы увидите его пришибленную фигуру, когда он сидит, закрыв голову руками, иногда теребит руками щёки. Документ неопровержимый. Факты, которые приводил полковник Смирнов — страшные факты. Его доклад был посвящён обращению гитлеровцев с гражданским мирным населением. Он рассказал  о лагерях смерти. Он рассказал о массовом уничтожении людей, о технике обезлюживания, он рассказал о чудовищной фабрике мыла из человеческих тел в Данциге, которая была обнаружена нашими войсками. Он рассказал об убийствах военнопленных. Его доклад продолжался несколько дней. И иллюстрацией его доказательств, которые представлены Военному трибуналу от имени советского обвинения тов. Смирновым, был документальный фильм, который был показан в зале суда. Этот фильм был смонтирован советской кинохроникой из материала, который снимали советские кинооператоры, продвигавшиеся непосредственно с передовыми частями Красной Армией.

И должен вам сказать, что многие из этих вещей, которые мы показывали на Нюрнбергском процессе, мы даже не всегда включали во время войны в наши съёмки. Это настолько страшно и настолько жутко, чтобы показывать зрителю, нет, нельзя без ужаса смотреть на эти вещи. Но как документ суда это было на экране показано. Это отрезанные головы, оторванные руки, это страшные лагеря, в которых мы, советские кинооператоры, появлялись с первыми отрядами. Это умирающие люди, которые на глазах кинооператоров испускали последнее дыхание. Это голые скелеты, это убитые дети, закопанные живыми. Это Бабий яр, это Керченские рвы, это десятки и сотни тысяч замученных людей, и, когда погас в зале свет, все они пришли в качество свидетелей в зал Нюрнбергского суда.

Надо сказать, что подсудимые неважно себя чувствовали, когда показывали американский фильм, но американский фильм, который был показан, был неизмеримо слабее советского фильма, потому что таких страшных вещей, которые были показаны в нём, американцы не снимали. У нас были показаны лагеря, в которых немцы, уходя, уничтожали десятки тысяч людей. И уничтожали их таким образом: они заставляли их пилить дрова, складывали на полкилометра штабелями дрова, на полкилометра укладывали живых людей, шли с автоматами и расстреливали их. Живых заставляли накладывать слой дров сверху и расстреливали их. И так пять слоёв. Они не успели поджечь этот страшный костёр и удрали, потому что ворвалась Красная Армия, и мы успели заснять это.

В американском фильме мы не видели ни одного убитого ребёнка, а здесь — сотни тысяч советских детей, убитых детей. И, конечно, чудовищная Данцигская фабрика мыла, которую мы показали в этом фильме в зале суда, эти чаны, наполненные вываренными трупами, эти противни, на которых лежат штабелями десятки человеческих голов отрубленных, ибо головы не нужны для мыла. Это – готовое мыло. И тут же тов. Смирнов — обвинитель — предъявил Трибуналу в стеклянной баночке готовую продукцию этого дьявольского института – готовое мыло.

Повторяю, когда мы смотрели на эти два экрана, о которых я говорил, на этот киноэкран и на морды палачей, которые творили все эти зверства, было ясно, что они здесь поняли наверняка, что им не быть живыми, они поняли окончательно, что их ждёт. Их вывели буквально в полуобморочном состоянии из зала.

Я покинул Нюрнберг ещё до того, как начали допрос Геринга. Я возвращаюсь к профессиональному моменту, к нашим киносъёмкам Нюрнбергского процесса.

Сейчас нами заснято около 20 000 метров плёнки. Мы сняли весь ход суда. Мы очень внимательно фиксируем все эпизоды суда, все речи обвинителей, наиболее яркие места речей иностранных обвинителей. Мы сняли город Нюрнберг, сняли знаменитый стадион, на котором проводились гитлеровские празднества, сняли заседания суда, подсудимых. У меня всегда аппарат стоит целый день, направленный на одного Геринга. Так же, как во время демонстрации кино, психиатр улавливает эмоции. Аппарат стоит в 10 метрах от подсудимого, он не чувствует кинооператора, который внимательно за ним следит во время выступления обвинителя. И так каждого из этих садистов-негодяев, сидящих за дубовым барьером, мы берём под длительное наблюдение.

Я сейчас прилетел в Москву для того, чтобы систематизировать весь этот материал. В ближайшие дни я вылетаю обратно в Нюрнберг и надеюсь, что самым волнующим и самым приятным кадром для меня как кинооператора, и для вас как зрителей будет кадр, когда мы заснимем то, как они будут болтаться все на верёвке. Я постараюсь это заснять.

Источник: фонд Р. Кармена в РГАЛИ.

Материалы по теме

1. Устав Международного военного трибунала в Нюрнберге Лондон. (8 августа 1945 года)
2. НЮРНБЕРГСКИЙ ПРОЦЕСС (Очерк Р. Кармена о заседании трибунала 10 декабря 1945 года)
3. Фильм «Нацистские концентрационные лагеря» показан на Нюрнбергском процессе (9 ноября 1945)
4. «Плачьте, но снимайте». Эпизод #17. Нюрнбергский процесс (Вышел семнадцатый эпизод интернет-проекта о фронтовой кинохронике «КАК СНИМАЛИ ВОЙНУ»)