ЛЕНТЫ ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ

Журнал « Вокруг света», март 1977 года.

28.08.2020

Опубликовано в журнале «Вокруг света», март 1977 года.

Между пантерой и тигром

Внимание! Хотя эта история подлинная, а не сказка, но в ней с самого начала появляется король. Настоящий король по имени Махендра Бир Бикрам Шах Дева. По примеру сказочных королей этот король путешествует и охотится. Вот он попадает в грузинский лес и прицеливается в оленя. Тверда королевская рука, верен королевский глаз.

Падает подстреленный олень...

Справа от короля находился еще один стрелок. Только в руках у него было не ружье, а кинокамера, ибо был он по профессии кинорежиссер и кинооператор. Звали этого человека Георгий Ираклиевич Асатиани.

Король Махендра Бир Бикрам Шах Дева, очень довольный трофеем, обернулся к спутникам и стал рассказывать, какие удачные выстрелы случалось ему делать на охоте у себя дома, в Непале.

— Вы представьте, — говорил король, — двадцать боевых слонов с отточенными бивнями направляются вперед...

— Непросто это представить, — заметили сопровождающие. — Мы никогда не были в Непале.

— Я приглашаю всех, — сказал король. — А вас, — он обернулся к Асатиани, — особенно. И не забудьте свою кинокамеру...

Высоко в Гималаях лежит королевство Непал. Лучшие альпинисты мира — люди народности шерпов — живут на склонах гор, к которым принадлежит и высочайшая вершина мира Джомолунгма.

А долины заросли густыми, почти непроходимыми джунглями — их называют «тераи». Здесь водятся и слоны, и пантеры, и самый сильный, жестокий и коварный хищник — тигр.

Когда уже немало коробок было заполнено отснятой пленкой,

Асатиани спросил у королевского министра:

— Нельзя ли посмотреть охоту на тигра?

Министр, который прежде на все просьбы Асатиани неизменно отвечал «конечно» и «пожалуйста», немного смутился. А потом объяснил;

— Это непросто. Такая охота бывает единожды в пять лет, а прошлая была всего лишь год назад. Дело это дорогое и сложное — в охоте принимают участие 20 слонов и 2000 человек. И охотиться надо в тераях, где право на добычу тигров имеет только один человек в Непале — король...

Король не забыл убитого им оленя и назначил охоту на тигра.

В чаще тераев слоны вытоптали в трехметровой траве поляну. На ней поставили охотничий лагерь — палатки, ресторан, баню и площадку для танцев. Королевский бивак обнесли забором. Ночью дикие звери подходили так близко, что иногда терлись боком о забор. А днем убегали подальше от людей, в самую чащу леса.

К пятнадцати деревьям вокруг лагеря привязали пятнадцать буйволят. И на каждое из этих деревьев забрался наблюдатель. Ждать пришлось недолго.

Огромный тигрище выпрыгнул из густой, высокой травы и одним ударом лапы убил буйволенка. Потом он пообедал и тут же улегся отдыхать. Когда наблюдатель убедился, что тигр заснул, он слез с дерева и поспешил в лагерь с сообщением: «Тигр есть!»

Началась облава. Десять боевых слонов наступали на тигра, а остальные окружали его. Куда ни бросался хищник, охотники выкладывали перед ним непроходимую преграду — полосу белого полотна.

Слон, на котором ехал Асатиани, двигался позади. Слон нервничал. Корзина тряслась так, что снимать из нее было невозможно.

Асатиани понял: если немедленно не слезть на землю, он не успеет снять самую интересную часть охоты. Он спрыгнул со слона и стал карабкаться на ближайшее дерево. Залез, устроился на суку и едва начал снимать, как вдруг что-то быстро защелкало по листьям — очередь из автомата! Но откуда, кто стреляет? Тяжело пролетела мимо и шлепнулась на землю пантера. Она пряталась в листве на вершине дерева, и охотник, заметивший ее, решил стрелять немедленно, не тратя мгновенья на предупреждение.

Охота близилась к концу. Окруженный слонами, тигр бросался из стороны в сторону, но всюду натыкался на отточенные бивни. Наконец пространство его жизни уменьшилось до нескольких метров. Король взял в руки ружье. После выстрела тигр подпрыгнул и метнулся в траву.

Что делать? Несколько охотников с ножами пошли к тигру. Если он ранен — его надо добить, однако и тигр зевать не станет: достанет кого-нибудь лапой — пиши пропало. Но из травы послышался радостный клич. Тигр был мертв.

Кадры, снятые на этой охоте Асатиани, вошли в два фильма: «Путешествие в Непал» и «Королевская охота».

СИНДБАД-МОРЕХОД

В начале 1964 года Асатиани попал в Марокко и начал съемки фильмов о Северной Африке. Нужно было отснять эпизод о ловле знаменитых марокканских сардин. А для этого следовало выйти в море и разыскать флотилию промысловых сейнеров, правда, без пропуска портовых властей выход в море запрещен. Наконец, получив пропуск, Асатиани стал подыскивать себе судно. Выбор был велик.

Взгляд кинорежиссера остановился на великолепном моторном сейнере, гордо выделявшемся среди всякой плавучей мелочи. И капитан тоже понравился Асатиани — высокий, мрачный, в оранжевых шароварах, чалме, в шитых золотом туфлях с загнутыми вверх носами. Совершеннейший Синдбад-мореход из сказок Шехерезады.

Договорились о цене и, не теряя времени, вышли в море. Ночью Асатиани проснулся от странного шума. Это не походило на монотонные удары волн о корпус. Нет, сейнер, видимо, куда-то причалил. На палубе раздавались торопливые гортанные команды, гремели какие-то грузы, шлепали босые ноги.

Асатиани вскочил, бросился к двери каюты. Она была заперта снаружи. На крики никто не ответил.

Утром сейнер снова вышел в море. Дверь приоткрылась, и рука капитана, которую Асатиани запомнил по украшавшим ее четырем массивным перстням, просунула в каюту тарелку с едой.

— Что это значит? Немедленно откройте дверь!

— Спокойно, хозяин, спокойно, — раздался голос капитана, — еще день-другой, и мы займемся вашим делом.

— Я требую, чтобы меня выпустили из каюты.

— Боюсь, что вы будете вмешиваться в наши маленькие хлопоты. А мне бы не хотелось этого. Лучше подумайте, что вы желаете съесть и выпить за обедом. Клянусь, я угощу вас не хуже, чем в парижском ресторане. Вино выделю из собственных запасов.

Асатиани улегся на койку и закурил. Волны хлестали сильнее, чем прежде: наверное, усилился ветер. На полном ходу сейнер шел в неизвестном направлении.

Еще трижды он приставал к каким-то берегам. Снова шлепали по палубе босые ступни, громыхали ящики, злобно ругался капитан.

На четвертые сутки дверь каюты оказалась открытой. Капитан сидел на палубе в парусиновом шезлонге и созерцал горизонт в бинокль.

Увидев Асатиани, капитан невинным голосом произнес;

— Вам повезло, хозяин. Час назад мы обнаружили флотилию сардинников. Хотите взглянуть? — и протянул кинорежиссеру бинокль.

В мареве расплывались контуры десятка юрких суденышек.

— Скоро мы их догоним, — продолжал марокканец. — Вы довольны?

Такой наглости нельзя было не удивиться.

— А что, если я расскажу о ваших контрабандных делишках в Танжере? — спросил Асатиани.

— Все мои матросы присягнут, что у вас был острый приступ морской болезни. Кроме того, для таможни необходимы улики, а на судне нет ни одного грамма предосудительного груза.

— Да, вы ловкач, ничего не скажешь, — вынужден был признать Асатиани.

— Это необходимо в моей профессии. А то пришлось бы мне ловить сардины вместе с этими беднягами. Однако успокойтесь, хозяин. Все, о чем мы договорились, будет исполнено.

И контрабандист сдержал слово. Он показал чудеса морского искусства, лавируя между судами, которые снимал Асатиани.

Когда сейнер причалил в Танжере, Асатиани протянул капитану условленную плату — пятьдесят долларов.

— Нет, нет, совсем не надо, — капитан отодвинул деньги. — Вы расплатились своим пропуском. За эти четыре дня я заработал достаточно, полсотни, пожалуй, пригодятся и вам, — и мрачная разбойничья физиономия марокканца внезапно расплылась в улыбке.

Улыбающийся, в своей огромной чалме, золотых туфлях и уже не оранжевых, а ярко-вишневых шароварах, он еще больше походил на Синдбада-морехода из сказок Шехерезады.

Шестьсот метров отчаяния

Австралией Асатиани заинтересовался давно. Любопытно было все, что связано с пятым континентом. Но до поры до времени доходили до Георгия Ираклиевича только самые поверхностные сведения — картинки, открыточки да экзотические книжки про кенгуру и дикую собаку динго. И режиссер Асатиани задался целью показать на экране, что стало с коренным населением Австралии — аборигенами материка. Но когда киноэкспедиция собралась приступить к работе, оказалось, что аборигенов предпочитают не показывать иностранцам. А людям с киноаппаратом — особенно! Все просьбы Асатиани были бесплодны. Племена аборигенов съемкам не подлежали. Как быть?

Ему повезло. Случайно он столкнулся с человеком, который согласился быть его проводником и переводчиком. И ко всему прочему еще достал разрешение на поездку к аборигенам: помогли связи в министерстве, где он когда-то работал.

Чиновники, от которых зависела поездка, принялись на все лады отговаривать режиссера: «Вы к аборигенам? Ни в коем случае! Они могут напасть на вас! Вы заразитесь от них неизлечимыми болезнями! Вы просто заблудитесь. Племена кочуют, и их почти невозможно разыскать».

Как бы там ни было, но разрешение выписали по всем правилам, и наконец Асатиани получил допуск в небольшую резервацию, которую населяли около тысячи коренных австралийцев — совершенно опустившихся, больных и безразличных. Все, у кого были силы, ушли на крайний север и запад Австралии, в дикие, необжитые края, где вели борьбу за существование, ничем не отличающуюся от тяжкой жизни далеких предков.

Когда белые начали колонизировать Австралию, число аборигенов на материке превышало триста тысяч человек. Теперь их около сорока тысяч. Девятнадцатый век, а затем и двадцатый прошли по аборигенам смертоносной эпидемией.

Они не считаются полноправными гражданами страны. В крупных городах их почти нет, не считая тех немногих, что заняты на самой черной работе.

...В Дарвине Асатиани познакомился с профессиональным охотником Падди Тейлором. Вообще-то специальностью Тейлора были крокодилы, но для начала он предложил Асатиани поохотиться на буйволов.

Охота на буйвола — одна из самых опасных. Разъяренный зверь несется со скоростью поезда, и промазавший охотник может считать себя покойником.

Тейлор вышел вперед. Асатиани расположился за деревом, в засаде. Внезапно раздались выстрелы, два подряд. Мимо! Он выбежал и... почти не целясь, послал заряд в буйвола, набегающего на Падди.

Тейлор стоял на колене, бешено дергая заклинивший затвор. К счастью, на этот раз в руках оператора была не камера, а винтовка. Он попал в цель.

Дальше Асатиани и Тейлор двинулись вместе. Они долетели до Манингриды, городка на самом краю австралийских «диких» земель. В Манингриде погрузились на моторку Тейлора и вместе с проводниками-аборигенами поплыли сквозь заболоченные чащобы.

День за днем по речушкам и заводям они перетаскивали лодку волоком, отталкивались шестом; иногда, впрочем, помогал и мотор. На исходе третьей недели Асатиани и Тейлор увидели на берегу костер. Около огня сидели люди. Это была стоянка аборигенов.

После недолгих переговоров, которые вели проводники, гостей пригласили к костру. Асатиани начал снимать.

Кадры охоты, обрядов, танцев аборигенов вошли в фильм «Дороги пятого континента».

...Непереносимо долго глядят с экрана усталые глаза старика. Кажется, камера не в силах оторваться от этого взгляда. Невиданный, таинственный, первобытный мир, безысходность, отчаяние — и все это Асатиани выразил в шестистах метрах пленки.

Съемка длится минуты

В Греции, на Халкидонском полуострове, неподалеку от горы Афон, расположен грузинский Иверский монастырь. Казалось бы, чего проще — бери камеру и отправляйся в гости к монахам! Не тут-то было.

Прежде всего подобного рода съемки в Греции считаются статьей государственного дохода, а все, что связано с религиозными учреждениями, находится в ведении архиепископа.

Опять мучительные хлопоты. Наконец, архиепископ разрешает съемки на Афоне, но предупреждает, что это не распространяется на Иверский монастырь.

...Асатиани подошел к воротам монастыря смиренным паломником. В руках у него была корзина с верхней одеждой, скинутой, чтобы спастись от полуденного жара. На дне корзины лежала кинокамера. Разговор с монахами завязался быстро. Они пригласили Асатиани в монастырь, стали расспрашивать о новостях.

Потом рассказали о монастыре. И рассказы их не выходили за границы далеких столетий. Иверия была для монахов страной полумифической, давно стертой с лица земли.

Асатиани удивился: «Иверия — это же древняя Грузия! А о существовании Грузии спорить не приходится, тем более что перед вами живой грузин, иначе — ивериец».

Сообщение вызвало переполох среди монахов, побежали за настоятелем монастыря Максимом.

Максим решил проверить сомнительные речи гостя. Он подвел Асатиани к иконе иверской богоматери и попросил его перевести надпись, выбитую на серебряном окладе.

Асатиани пригляделся и тотчас перевел.

Это решило дело. Максим воздел старческие руки:

— Сын мой, ты тут не гость, а хозяин — распоряжайся.

Асатиани достал камеру.

— Разрешите мне снять несколько кадров в монастыре.

Несмотря на недавнее торжественное заявление, услышав просьбу, Максим приуныл. Высокое начальство строго-настрого запретило всякие съемки в монастыре. Но отказать иверийцу было невозможно, и Максим нашел решение, вполне соответствующее его мудрости и сану.

— Сегодня в половине третьего монастырь посетит духовная инспекция. Хорошо бы до этого, сын мой, ты уехал отсюда. А пока — твоя воля! — снимай.

Барабан прощания зовет вернуться

...Я сидел один в просмотровом зале Тбилисской киностудии. На экране — «В стране инков»: фрески, керамические фигурки, развалины гробниц и храмов, ворота с непонятными рисунками и письменами. И над всем этим — белесое, выцветшее от жары небо. Это Южная Америка, Перу. Земля, где некогда простиралась страна инков.

Режиссер и здесь решил снять индейские племена в естественной, неподдельной обстановке. Для этого потребовалось путешествие не менее опасное, чем в Австралии.

На плоскодонной моторной лодке Асатиани проплыл полторы тысячи километров по Амазонке. Иногда лодка останавливалась, и путешественники уходили в глубь тропического леса. Встречали диких зверей, птиц, анаконд, встречали сборщиков каучука — се-рингейрос, а племена индейцев все не попадались.

В последнем городишке Асатиани предупредили; «Недавно племя ягуа убило белого миссионера, солдаты на вертолете разыскали племя и обстреляли его из пулемета. Поэтому встреча с ними может плохо кончиться. Они примут вас за солдат. А индеец ягуа снайперски стреляет из своего сарбакана — духовой трубки — стрелами, смоченными в кураре. Вы, может, слышали о кураре, это очень сильный яд...»

Асатиани отвечал, что он видел сарбаканы в музеях, а о кураре читал еще в детстве.

— Если так, — сказали ему, — вы все отлично понимаете, возвращайтесь-ка подобру-поздорову.

— Нет, я двинусь дальше.

...Через неделю после этого разговора Асатиани снимал пейзаж на берегу Амазонки. Он приложил глаз к видоискателю камеры и стал выбирать кадр. И вдруг из-за ближайшего куста вышли шесть воинов се шкурами вокруг бедер, украшенные татуировкой и перьями. В руках каждого был сарбакан.

Назад дороги нет, Асатиани нажал спуск, и камера начала снимать.

Это были индейцы ягуа. Они окружили Асатиани и его проводников и в полном молчании повели их. Шли час! два. Наконец достигли малоки — большого дома, в котором живет все племя.

Перед малокой (процессию встретил вождь племени. Асатиани открыл ящик с подарками, который всегда брал с собой, если уходил от лодки, — на случай вот такой встречи.

Вождь принял подарки и разделил их между соплеменниками.

— Очень удачно, — оказал он, — что вы прибыли сегодня. Вечером у нас свадьба. Женится наш лучший охотник.

Один из индейцев, сопровождавших Асатиани, вышел вперед и стукнул себя по плечу. Должно быть, это и был жених.

Три дня подряд продолжалась свадьба. Три дня провел Асатиани среди индейцев ягуа. На четвертый вместе с вождем и воинами он подошел к своей лодке, спрятанной в прибрежных зарослях. Отдал индейцам два ящика табака, попрощался с каждым из провожатых и отчалил. И в ту же секунду забил индейский Барабан Прощания.

Долго еще над мутной водой Амазонки слышны были частые дробные удары барабана. Так индейцы ягуа провожают гостей, если хотят, чтобы эти гости снова навестили их когда-нибудь.

Есть такое модное слово — «экзотика». И есть такое мнение — все редкое, удивительное, невиданное, экзотическое можно якобы подавать легко и поверхностно: читатель, зритель удивится, поахает — и дело сделано.

К экзотике можно было бы свести и те удивительнейшие вещи, что Асатиани удалось снять в Австралии, Южной Америке, Непале.

Но режиссер ищет совсем другое. Во всех, даже самых ранних лентах Асатиани сквозь внешнюю «диковинность» проступает острый, незатухающий интерес к социальному. Ведь недаром многие этапы его кинематографического пути прошли по переднему краю взрывных событий нашего мира: Алжир времен войны за освобождение, Западная Германия, франкистская Испания...

Кстати, и последняя картина Асатиани, сейчас еще только оживающая за монтажным столом, продолжает этот список. Это картина о Вьетнаме, ныне уже объединенном...

Все тот же старинный друг и спутник, уже изрядно послуживший Атлас мира, лежит на столе Георгия Асатиани. Как-то он подсчитал, что пускался в свои путешествия почти сто раз. Это тысячи и тысячи кадров — не тех маленьких кадриков, которых, как известно, в секунде «умещается» ровно двадцать четыре, а кадров-сцен, кадров-эпизодов. Каждый из них — результат долгого поиска и опыта. Можно было бы даже сблизить ленту путей Асатиани с лентами кинофильмов: и то и другое измеряется бесконечными километрами.

Когда-то поэт сказал о великом путешественнике Одиссее, что «он возвратился, пространством и временем полный». В зримом соединении этих двух измерений — смысл жизни Асатиани. Редко можно найти пустое место в кинозале на сеансах его фильмов. И это понятно. Ведь каждый фильм — встреча с путешественником, который привозит из странствий лучшие подарки: страны, где он побывал.