Кинооператор Маша Сухова в отряде белорусских партизан

Из воспоминаний командира Лепельской партизанской бригады имени Сталина Лобанка Владимира Елисеевича (книга «Партизаны принимают бой»). Фото: "Марии Сухова с членами бригады белорусских партизан. 1943 год". Фотография из архива семьи Суховой предоставлена режиссером Георгием Молодцовым.

Автором снимков была кинооператор Маша Сухова. С кинооператорами у нас была давнишняя дружба. В эту зиму кроме Маши в зоне находилось еще двое кинооператоров – Оттилия Рейзман и Семен Школьников. Маша Сухова уже не раз переходила линию фронта, бывала во вражеском тылу, и друзья считали ее ветераном. Труд кинооператора‑документалиста нелегок и в мирных условиях. Нужно быть настоящим виртуозом, чтобы успеть подобрать нужный объект для съемок, найти самую верную точку, справиться с громоздкой аппаратурой, учесть при этом десятки непредвиденных мелочей, которые улавливаются каким‑то шестым чувством.

Втройне трудно оператору в боевой обстановке, когда приходится снимать под свист пуль, при разрывах снарядов. Маша Сухова умела это делать превосходно.

Мы старались максимально облегчить и обезопасить труд кинооператоров. Особая сложность состояла в том, что боевые операции по взрыву эшелонов, автомашин и т. д. партизаны обычно совершали немногочисленными группами, которым легче скрытно подойти к объекту и бесшумно минировать его, легче маневрировать. Когда к такой группе присоединялся кинооператор, все усложнялось. Нужно было создать условия для съемок, прикрыть, помочь таскать нелегкую ношу. Маневренность группы снижалась, возрастала опасность быть отрезанными, окруженными.

Сложность состояла и в том, что кинооператоры обычно не хотели довольствоваться, так сказать, рядовой операцией. Им подавай выдающуюся, с которой не стыдно выйти на экран. Но ведь ее и снимать труднее. Маша Сухова старалась снимать преимущественно такие операции. Многие ее кадры вошли в кинофильмы «Народные мстители», «Освобождение Советской Белоруссии», «Великая Отечественная», «Дорога без привала».

В качестве ассистента оператора Сухова принимала участие в съемках документального кинофильма «Разгром немецких войск под Москвой». Когда партизаны узнали об этом, они стали относиться к ней с особым уважением и симпатией. Шутка ли сказать: девушка собственными глазами видела, как начинался важный поворот в ходе Отечественной войны. И не только видела, но и принимала участие в создании фильма об этом великом событии.

Пошли расспросы: как все это было, видела ли Маша их земляка генерала Льва Доватора? Маше приходилось рассказывать не только о том, что видела под Москвой, но и о себе. А судьба у нее трудная, не совсем обычная. На киностудию она пришла по комсомольской путевке. Профессии не было, образованием тоже не могла похвастать, и определили Машу уборщицей. Потом перевели в лабораторию. Жадно принялась Маша за учебу, постепенно освоила все процессы обработки пленки. Из книг, которые читала запоем, очень много узнала о других сторонах кинопроизводства. Особенно интересовалась девушка работой оператора. Киноаппарат тянул ее к себе как магнит. Маша добилась своего. В 1941 году она стала ассистентом оператора. Женщин‑операторов тогда было очень мало. Как и шоферское, операторское дело считалось чисто мужским.

– Трудно было поначалу, особенно в боевых условиях, – рассказывала Маша, – но ничего, привыкла.

Стать военным оператором Маша Сухова готовилась вместе с Оттилией Рейзман. Учились стрелять, прыгать с парашютом. Получив обмундирование и оружие, иногда прогуливались по Москве.

Ребята со студии над нами подшучивали, – вспоминает Оттилия, – что мы теперь самые красивые девушки на Петровке: ходим в новеньких полушубках и в сапогах, горделиво поскрипывая ремнями.

В последний раз к нам в зону Маша Сухова прилетела в 1943 году, в самый разгар «рельсовой войны». Девушки очень много работали. Вели себя мужественно, особенно Маша. Рейзман говорила, что с Суховой ей нигде не страшно. Однажды девушки попросили помочь им снять, как немцы, чтобы обезопасить себя от внезапного нападения партизан, вырубают лес вдоль шоссе. Выделили мы им подводу, охрану, и кинооператоры отправились на задание. Девушки не ограничились съемками. Они решили попутно испортить телеграфно‑телефонную связь противника. Спилили несколько столбов, перерезали провода. Так увлеклись работой, что чуть не просмотрели подошедших гитлеровцев. Маша заметила их первой. Партизаны предложили отходить. Но девушки и слушать не хотели. Решили встретить врага огнем. Сани отогнали в сторону, а сами залегли и, когда фашисты подошли совсем близко, открыли огонь из автоматов. Нанеся гитлеровцам потери, девушки вышли из боя невредимыми. Только у Маши пуля пробила полушубок.

Пришлось пожурить девушек, разъяснить, что у них свое, очень ответственное задание и что устраивать засады и завязывать по своей инициативе перестрелки с противником им не разрешается. Снять на пленку будни и боевые действия партизан – вот их прямая обязанность, остальное – наша забота, наш долг. Девушки, конечно, со всем согласились и хотя повинились, но было видно, что они ничуть не сожалеют о случившемся. По‑человечески их можно было понять, но, если разобраться, по молодости они многим рисковали.

Зиму 1943/44 года москвичи прожили в деревнях. Кинооператоров везде встречали радушно. Деревенские женщины надивиться не могли, как это простые девушки, а таким мудреным делом овладели. Охали и вздыхали, радовались и плакали. Искренне жалели уходящую в лихолетье девичью красу и молодость и тут же хлопотали в кладовых и у загнеток, стараясь получше угостить отважных девушек.

Кинооператоры приняли активное участие в боях в период апрельско‑майской блокады.

Из воспоминаний Николая Ипполитовича Обрыньбы — партизанского художника. (Книга «Судьба ополченца»).

Шла блокада, мне поручили сопровождать кинооператора Машу Сухову, прибывшую из Москвы. Мы поехали на линию обороны, которую держал отряд Диденко, там постоянно шли бои, каратели прощупывали наши заслоны. Маша снимала засады партизан, даже как наступление власовцев отбили. Снимала она киноаппаратом, поручив мне дублировать «лейкой». А первый снимок для нее я сделал еще в июне, когда мы с ней и Гутиевым пробирались из брошенного лагеря в Старинку. В Антуново тогда еще стояла наша артиллерия, Маша попросила показать, как заряжают пушку, и сняла на пленку, а я повторил «лейкой», ей хотелось ничего не упустить из нашей боевой жизни. Вот и теперь, побывав в штабе Диденко, мы сразу направились к дороге на Ушачи, там стояли наши, перекрывая большаки на случай наступления немцев, и мы двигались с Машей от взвода к взводу, снимая засады пэтээровцев отряда Диденко.
Когда вернулись в штаб, Маша попросила: «Сними меня, как я работаю среди бойцов». И я снял ее среди партизан, сначала камерой — она фотографирует Диденко, потом аппаратом — как она перезаряжает пленку.

***
...Отснял хлопцев, баню и увидел, что возле штаба уже сошлись командиры взводов обсуждать прошедший бой. Подошли и Миша Диденко с Борисом Звоновым, меня всегда встречали с большой радостью в отряде. Вспомнили Васю Никифорова, он был ближайшим другом Михаила и Бориса, свежа была утрата его. Маша сказала, что будет снимать, я стал дублировать, и Миша Диденко предложил:
— Знаешь, Николай, ты всех снимаешь-снимаешь, а тебя нет нигде. Давай вместе снимемся. Чтоб память была.
А Маша добавила:
— Сниму и жене отвезу. Так потом и было.
А пока мы возвращались в Старинку, в штаб бригады.

В июле, когда наша разросшаяся бригада была разделена на две, Лепельскую бригаду имени Сталина возглавил Лобанок, но его вскоре отозвали в Москву, так что командовал бригадой его заместитель Короленко, он вырастил и воспитал лучший отряд, отряд, который являлся остовом нашей бригады, а теперь ее части — бригады Лобанка. К Короленко мы и приехали. На прощание, улетая в Москву, Маша сфотографировала Короленко с его адъютантом. Эту фотографию я потом попросил у Маши, когда она прилетела в бригаду во второй раз, она привезла ее для Короленко. Снимок этот и сейчас у меня.

Улетала Маша с нашего партизанского аэродрома, я дежурил в ту ночь, ждали самолета, и она вдруг сказала:
— Не то, не то я делаю, Николай, не то снимаю. Взрывы, пожары, хотелось кадров эффектных. Но ведь это везде одинаковое! Надо было вашу жизнь, лагерь снять, ведь я еще застала его живым, все было на месте, все действовало, и картины твои я видела в штабе, еще они висели, когда я приехала. Но это казалось таким мирным, таким невоенным, разве для этого я сюда ехала? Только теперь понимаю: ведь это и есть главное, а не орудия, не эти черные дымы... И почему я не сняла ваш лагерь? Ведь такого нигде больше нет, никто не снимал. Как я теперь жалею!
Мне тоже было жалко. Я и сейчас жалею.

А Маша снова вернулась к нам, участвовала в прорыве. Мне рассказывали, что на их участке хлестал ливень огня, Маша была смертельно ранена в живот и упросила Ф. застрелить ее.