Николай Бородачев: «Важно быть терпимым»

Опубликовано в газете СК-НОВОСТИ № 5 (391) 18 мая 2020 года. Беседу вели – Петр Багров и Тамара Сергеева.

11 апреля умер Николай Михайлович Бородачев. Последние два года он служил первым заместителем председателя Союза кинематографистов России, а до того, с 2001 по 2018 год, был генеральным директором Госфильмофонда России. Интервью было взято в апреле 2017 года для специального госфильмофондовского номера «Киноведческих записок», но по целому ряду причин опубликовано тогда не было.

– Николай Михайлович, в 2001 году вы стали директором Госфильмофонда, но мы знаем, что сотрудничать с ним вы начали гораздо раньше. Как все начиналось?

– Впервые я приехал в Белые Столбы еще при Строчкове (директор Госфильмофонда СССР с 1979 по 1989 год. – Прим. ред.), в 1985 году. Он на работе появлялся не с утра, и я, пока ждал его, ходил по отделам, общался с сотрудниками. Марк Акимович был своеобразным человеком, замкнутым, но, тем не менее, мы нашли общий язык и часто подолгу беседовали. Строчков старался сделать как можно больше для Госфильмофонда, но, к сожалению, тогда это было непросто. Он же познакомил меня с Владимиром Юрьевичем Дмитриевым, с которым я впоследствии, когда меня назначили директором республиканской конторы кинопроката, начал непосредственно работать. Мы проводили разные мероприятия, фестивали и за копиями приезжали сюда. И знаете, что интересно? В Душанбе я сделал кинопрокат таким, что все соседи – Узбекистан, Киргизия, Казахстан, Туркменистан – просили у меня фильмы!

– А что это за история, когда Владимир Юрьевич вам что-то не дал, и помогла картотетчица Валентина Сибачева?

– Это касалось заказа на печать копий. В советское время их число было ограничено. Естественно, для кассовых фильмов не хватало. После пятисот сеансов копию можно было списывать, по своему состоянию она становилась четвертой категории – для нормального показа использовать нельзя. Дмитриев заказы на печать новых копий откровенно не любил и иногда ни в какую не соглашался какие-то фильмы допечатать. И мне однажды не разрешил. Ну, я по совету Валентины Сибачевой пошел в отдел заказов. Там сразу нашли выход: «У вас письмо на другие копии подписано? Подписано. Впишите еще одно название, и мы все сделаем». Так я и поступил Что говорить, приходилось иногда хитрить. Например, нельзя было в Госфильмофонде заказать печать целой копии, только отдельные ее части. И мы делали несколько заказов. Сначала на нечетные части, вроде бы они износились и надо заменить брак, чуть позже обращались с просьбой напечатать четные. В результате собирали копию полностью. Думаю, не мы одни так поступали, и наши хитрости ни для кого не были секретом, но начальство относилось к этому с пониманием.

– Для своих мероприятий вы брали только новые картины?

– Заказывали в основном старые филь- мы, в том числе и индийские, которые наши зрители очень любили. Они всегда пользовались хорошим спросом, так же, как и лучшие советские картины. Помню, «Свадьбе в Малиновке» мы устроили премьеру в первоклассном широкоформатном кинотеатре, зал на 1200 мест; показывали полтора месяца – аншлаг на всех сеансах! Можете сегодня представить та- кой успех у нового российского фильма? И подобных примеров могу привести много.

– А собственно таджикские филь- мы привлекали зрителей?

 – Конечно! Правда, дублированные на русский язык. Хотя было распоряжение Госкино СССР дублировать все фильмы на национальные языки, фильмы на таджикском в основном лежали в конторах кинопроката, а народ смотрел все на русском, кроме персидских фильмов, которые показывали в оригинале – мы получали их после фестиваля фильмов стран Азии и Латинской Америки, он раз в два года проходил в Ташкенте.

Между прочим, у нас были также популярны стерео- и широкоформатные фильмы. В Душанбе было два широкоформатных кинотеатра, таких фильмов выпуска- лось немного (их съемки – дорогое удовольствие), но показывали их регулярно вплоть до распада Советского Союза. Была и панорама на три или четыре проектора и круговая панорама на одиннадцать проекторов. Главной проблемой было запустить все синхронно. Показы были, скорее, экспериментальными, но зрителям нравилось .

– В Госфильмофонде было много картин, которые выдавать не разрешалось. А вам удавалось из запретного что-то получать?

– Для наших мероприятий мы всегда брали, что хотели. Не разбирались, чей фильм, откуда. Но, разумеется, он должен был соответствовать советской идеологии. Поэтому в каком-то смысле рамки были достаточно жесткими.

 А вот основной репертуар для республик утверждался в Москве. Нам присылали новинки, а мы решали, когда их запускать – месяцем раньше, месяцем позже, это уже на наше усмотрение.

– Ленинградские киномеханики рассказывали нам, что иногда они получали какой-нибудь откровенно халтурный фильм, сделанный к очередному юбилею революции, и хочешь не хочешь, его надо было прокатывать. А параллельно в кинотеатр приходи- ли «Как украсть миллион» или та же «Свадьба в Малиновке». Как быть? Есть же норма по прокату. И директора кинотеатров отдавали распоряжение показывать комедии, а в отчетах писали, что показывали революционную драму. Вам такие ситуации знакомы?

– Бывало. И мы тоже время от времени в отчетах указывали советские производственные драмы, а на самом деле у нас шли индийские фильмы, которые всегда собирали полные залы. Да, так было везде. Все об этом знали, но молчали. Делали вид, что не замечают.

При этом у нас в фойе стоял ящик, в который зрители бросали листочки с заявками. Когда фильм собирал много заявок, его показывали снова.

– Вы по образованию историк. Как же получилось, что всю жизнь проработали в системе кинематографии?

– Как раз первое образование у меня киношное – Ленинградский институт киноинженеров. Историческое – второе высшее. Я работал в Душанбе директором кинотеатра. Напротив находился педагогический институт, и я неожиданно для себя самого решил туда поступить. Моя специальность – преподаватель истории и обществознания. Но преподавать так и не стал, всю жизнь работал в кино, хотя весь род Бородачевых – педагоги. Отец работал директором школы, сестра – пре- подаватель русского языка и литературы, братья и даже братья отца – все имели педагогическое образование, работали в школах и вузах.

– Значит, в Таджикистан вы попали по распределению из ЛИКИ?

 – Нет, мне пришлось уехать из Ленинграда раньше. Я любил заниматься спортом и как-то, катаясь на коньках, упал и сильно ударился затылком. Долго болел; врачи сказали, что надо переезжать, иначе не смогу восстановиться. И я после третьего курса перешел на заочный и уехал в Душанбе. Там у меня были родственники – деда еще в 1929 году после окончания финансового техникума отправили туда работать. Потом переехал мой брат. Я надеялся, что родные помогут устроиться, но все оказалось не так просто. Работы по специальности не было. Я спросил: «А какая есть?». – «Киномехаником». – «Назначайте».

Проходит шесть месяцев. Я освоился, навел порядок на своем участке, за дисциплиной следил. И меня повысили. Так и пошло: помощник киномеханика, кино- механик второй категории, первой категории, старший киномеханик, технический руководитель, главный инженер, директор кинотеатра, заместитель директора республиканского кинопроката, директор республиканского кинопроката, заместитель председателя Госкино республики...

Помню, направили меня в отстающий кинотеатр, он назывался «8 марта». Рядом три вуза – педагогический, медицинский и сельскохозяйственный. Зрители – одно хулиганье. Беспорядки каждый день. Контролеров никто не замечал, заходил в зал, кто хотел и когда хотел. Впрочем, и контролеры сами злоупотребляли своим положением. С выручкой тоже плохо было, кассиры ловчили с билетами. До- сталось мне, конечно, по полной программе (на меня даже нападали!). Но я выстоял и работу наладил.

Начал с того, что научил контролеров: «Не ругайтесь с теми зрителями, кто хулиганит. Пропустите их в зал и посмотрите, куда они сядут». Так они и делали. А когда начинался фильм, я останавливал показ, входил в зал и говорил: «Пока тот, тот и тот не выйдет, сеанс не начнется». И хулиганы уходили. А однажды одного особо наглого повел в свой кабинет. Я впереди шел, он сзади. В кабинете я развернулся и как дам ему в лоб! Честное слово. Он в угол отлетел. А я говорю: «Смотри, два варианта у тебя есть: или сейчас тебя в милицию сдам, и в результате тебя исключат из института, или ты дашь мне слово, что никогда не будешь хулиганить в кинотеатре». Он извинился и пообещал вести себя тихо. И вскоре, как только меня увидят в зале, сразу наступала тишина. Со временем удалось навести порядок во всем, а кассиры и контролеры тоже перестали «химичить».

– Сколько же ушло на это времени?

– В 1979-м меня в этот кинотеатр перевели, а года через два его уже было не узнать. До 1983-го я в нем работал, а потом перешел в кинопрокат.

 – А вы помните свои первые киновпечатления? Какие были наиболее яркими?

 – Лет семь мне было или шесть; мы пошли с родителями в другое село, куда передвижка привезла фильм «Ленин в Октябре». До сих пор помню тот сеанс! Как и первый фильм, который сам в большом кинотеатре показывал, – это был «Скарамуш», пять-шесть сеансов в день. И ты у кинопроектора стоишь, как у станка, – ни на минуту отойти нельзя. И так целую не- делю (фильмы тогда шли по семь-десять дней). В результате, отсмотрев пятьдесят сеансов, выучил наизусть все диалоги.

Кстати, я ведь до этого еще успел по- работать и на сельской передвижке – помогал местному киномеханику, делал рекламу, вел учет и часто сам становился к проекционному аппарату. Он был один, и зрители спокойно ждали, пока я перезаряжал пленку. Специально тренировался, чтобы получилось побыстрее, – успевал за 25 секунд!

– До какого же года вы проработали в Таджикистане?

 – До 1996-го.

– И в 1996 году стали директором «Иллюзиона». Другая публика, совершенно другой репертуар...

– В «Иллюзионе» показывали классические картины, и, естественно, у него была своя публика, причем люди приезжали из области и даже из других городов. Постоянные зрители после сеанса бурно обсуждали увиденный фильм, вплоть до драки иногда доходило!

У меня в Таджикистане, когда я работал директором кинотеатра, был трагический случай. Шел фильм «Танцор диско». Народ на него ломился. Какой-то парень попытался взять билет без очереди, и в толпе его пырнули ножом. Убили человека из-за билета в кино... И вот в Москве я, уже директор «Иллюзиона», подхожу к кинотеатру и вижу огромную толпу. Сразу забеспокоился: не случилось ли и тут что- то непредвиденное. Но оказалось, что это просто очередь за билетами на «Ромео и Джульетту».

– Увы, повальный интерес к архивному кино давно исчез...

 – Я не считаю, что интерес к архивному кино совсем пропал. Другой вопрос, что его не показывают так часто. К тому же, мы видим результат воспитания 90-х – выросло поколение, у которого другие приоритеты. Но фильмы «Полет над гнездом кукушки» и «Унесенные ветром» охотно смотрят и сегодня.

– «Унесенные ветром», фильм 1939 года, вышел в наш прокат в 80-е и шел как современная картина.

– Да, тогда было трудно с планом, и закупили «Унесенных ветром» и «Кинг- Конга». А в 60-е очень выручали «Анжелика» и «Фантомас». Кино ведь по доходности для государства стояло на втором месте после продажи алкоголя. Кстати, мы в Таджикистане отправляли в Москву 50– 55% выручки. Я пытался добиться, чтобы кинотеатру оставляли хотя бы 1%. До сих пор помню зарплату контролеров и касси- ров – 62 руб. 50 коп. Ну, прибавили бы им немного с выручки! Нет. 55% – в Москву, остальное в местный бюджет.

– Вы всю жизнь странствовали: Саранск, Ленинград, Душанбе, Москва. Как себя чувствовали, оказавшись на новом месте? Ощущали себя как дома?

– Да. Я разницу в людях не ощущал, и проблемы национальности в работе тогда не стояли. Никто не смотрел, кто ты – русский, таджик или еврей. Вот представьте себе: я в Таджикистане от киномеханика дошел до заместителя председателя Госкино. Если бы были какие-то проблемы, связанные с национальностью, ну, кто бы меня пропустил?

И я понял, как важно быть терпимым. Лояльность, толерантность – вот без чего сегодня, по-моему, просто невозможно. Нельзя ненавидеть своих соседей!