Мастерская Романа Кармена

Опубликовано в газете СК-НОВОСТИ № 11 (385) 18 ноября 2019 www.unikino.ru/газета-ск-новости. Фото: Роман Кармен на съемках фильма «Сердце Корвалана» (1975). Источник: ГОСКАТАЛОГ.РФ. 

Специально для газеты «СК-Новости» цитаты бывших учеников Кармена из своей книги воспоминаний о нем предоставил лауреат Государственной премии СССР, народный артист РФ, заведующий кафедрой режиссуры неигрового фильма ВГИК Виктор Петрович Лисакович.

Бывают эпизоды, которые врезаются в память навсегда. Запоминаешь все – до мельчайших деталей.

Август 1960 года. Уже и не знаю, каким образом, но я, студент второго курса режиссерского факультета ВГИК, сижу на вступительном экзамене в мастерской Романа Лазаревича Кармена. Где-то с краю, позади приемной комиссии. А в центре аудитории – смущенный, растерянный, в морской форме офицер, страшно заикаясь, читает: «Гренада, Гренада, Гренада моя...». Это молодой Семен Аранович, впоследствии известный режиссер и неигрового, и игрового кино. А в комиссии – сам Роман Кармен, человек-легенда, режиссер-легенда. Он улыбается; ему явно нравится и репертуар, и сам молодой человек, решивший почему-то податься в режиссуру. Думаю, Аранович не случайно выбрал «Гренаду» Светлова – догадывался, как обратить на себя внимание, как тронуть душу будущего мастера.

Да, именно будущего, так как режиссер-легенда впервые переступил порог  института в качестве педагога.

Он, прославленный, обласканный властью, только что ставший лауреатом Ленинской премии, в зените славы, а вот поди ты, чего-то не хватало для полного счастья. Хотелось кому-то рассказать, что знал сам, поделиться опытом, и это не громкие слова – это самая что ни на есть правда.

Всю оставшуюся жизнь, все не пройденные еще по тропам жизни восемнадцать лет (всего-то!), он будет разрываться между любимым делом, любимым документальным кино и ВГИК, своими учениками, постоянно ощущая ответственность за их судьбы. А кроме этого – Союз кинематографистов, пленумы, съезды, выступления, статьи и Бог весть что еще.

Василий Ермаков: - Виноградов... Виктор... Сергеевич! – раздельно объявила секретарь.

Пока названный абитуриент пробирался к полуоткрытой двери, я успел за глянуть внутрь аудитории.

Ближе ко входу сидел декан Гурген Арташесович Тавризян, за ним Роман Лазаревич Кармен, еще дальше – две женщины, одна пожилая, внешне ничем не примечательная, другая – молодая и очень красивая, еще дальше – двое мужчин, одетых по-летнему.

Абитуриент Виноградов, невысокий паренек с быстрыми смышлеными глазами, юркнул в аудиторию, и дверь закрылась.

Виктор Виноградов: В шестидесятом году, когда приехал в Москву поступать в мастерскую к Кармену, я был худой, черный и решительный. Мы сидели – те, кто пришел на собеседование, а собеседование – это самое главное, когда мастер набирает мастерскую, – в коридоре, все жутко взволнованные, рассказывали анекдоты, чтобы как-то стряхнуть с себя это оцепенение. В момент, когда был рассказан очень смешной анекдот и все захохотали, открылась дверь и секретарь комиссии сказала: «Виноградов!». Под хохот из коридора и сам смеясь, я вошел и направился к комиссии. Увидел Кармена впервые в жизни. Увидел его красивое лицо, белоснежные волосы, прищуренные глаза. Кармен сказал: «Смотрите, какой человек пришел веселый. Ну, что вы нам приготовили из прозы?».

Надо сказать, что в эту минуту я понял, что не поступлю.

Кармен, боясь, видимо, ошибиться, – он первый раз набирал мастерскую, – собрал большую комиссию из разных факультетов. Сидели три старушки: одна была знаменитая актриса немого кино Хохлова, жена великого Кулешова; еще преподаватель техники речи, мама знаменитого режиссера Владимира Наумова. Все старушки сидели в изящных соломенных шляпках.

– Так что вы приготовили из прозы?

 – Рассказ Зощенко «Аристократка», – сказал я.

Дело в том, что рассказ Зощенко начинается со слов: «Не люблю я, братцы, баб, которые в шляпках».

Но делать было нечего – уныло глядя на старушек, я начал.

 – Не люблю я, братцы, баб, которые в шляпках, если баба в шляпке... или чулочки на ней фильдеперсовые...

Комиссия начала хихикать.

В это время Хохлова на глазах комиссии вскидывает ногу в гранд батман и выкрикивает:

 – А мы в носочках!

Комиссия вся «сползает» от смеха.  Я продолжаю: «Такая баба для меня и не баба вовсе...».

Тут уже и Кармен захохотал, замахал руками:

– Стоп! Стоп! Все, собеседование окончено.

– Как это окончено? Как это окончено? Я готовился, я знаю!

– Все окончено, пять. Иди, готовься к сочинению.

Пять! Что еще тебе надо?

Я ушел; потом мне рассказали, что Кармену понравились мои письменные работы. Он их прочитал, и они решили судьбу моего первого собеседования.

Валерий Хоменко: Кто такой Роман Кармен, вся страна, наверно, знала, потому что он получил в шестидесятом году премию за «Повесть о нефтяниках Каспия». Это совершенно феноменальное явление: впервые кинематографисты были удостоены Ленинской премии. Это по тем временам была престижнейшая премия – не меньше, наверное, чем Нобелевская. Не знаю, с чем ее сравнить.

Когда я предстал перед Карменом, один из вопросов, который он мне задал: «Вы видели этот фильм?». Я честно признался: «Нет, не видел». Надо было соврать, наверное. Кармен совершенно спокойно отреагировал. Он просто ругнул прокат: «А-а, эти прокатчики никогда документальное кино не показывают».

Кармен редко к нам приходил. Мы еще негодовали, говорили: «Зачем набирал мастерскую? Зачем ты нас набрал? Не приходишь, не интересуешься нами».

Юрий Сальников: У нас это называлось «холодное воспитание телят». Хрущев тогда провозгласил, что можно не держать в теплых стойлах телят, вот и мы так же как-то формировались и росли.

Вахтанг Микеладзе: Были обиды у нас, у студентов. Были, когда Кармен не приходил... Мы ждали его, а он вдруг не приходил.

Валерий Хоменко: Но как только он приходил, все сердца таяли, в особенности женские сердца. Это был обаятельнейший, красивейший человек.

Владимир Коновалов: Красивый, красивый... Он не боялся быть красивым.

Виктор Шкурин: Когда Кармен возвращался после съемок «Пылающего острова», это был знаменательный день. Мы ждали Кармена на лекции. Он нам позвонил: «Ребята, я к вам не приеду в институт. Я к вам приеду в общежитие».

Муза Заслонова: Приезжает Кармен. Ой, говорит, детки мои, как я вас забросил! Но ничего, говорит, я привез ящик рому кубинского, мы сейчас это отметим, а потом я за вас возьмусь. И правда, в общежитии был такой зал большой, привозит он этот ящик рому. Устроил нам пирушку... И Лев Кулешов был, и Хохлова была. А я очень любила танцевать рок-н-ролл.

Как у меня получался рок-н- ролл! Даже Лев Кулешов назвал меня королевой рок-н-ролла. Я до сих пор этим горжусь.

В общем, мы так хорошо танцевали! Кармен играл на пианино. Мы все вместе пели. Кармен пел «песню журналистов».

Виктор Шкурин: Он приехал к нам в общежитие, и состоялся урок режиссуры, мастерства... Мы с вечера начали, до утра сидели. До утра! Рассвет был... а мы сидели, слушали его.

И мы видели эту картину, еще не видя эту картину; с его слов мы видели, мы чувствовали. Он так рассказывал, что можно было почувствовать ее уже озвученную, со словом, с музыкой.

Людмила Шахт: Всякий раз, когда я заполняю какие-нибудь анкеты, пишу «ВГИК» и обязательно вывожу: «режиссерская мастерская Романа Лазаревича Кармена». Никогда не пропускаю эти строки, и когда я это пишу, во мне возникает какой-то момент немыслимого счастья, поднимается теплая волна, вроде и не с тобой было, но что-то главное в жизни, как некий пароль. Мы звали его Мастер; ребята звали – про себя, конечно, – Рима. Имя – МАСТЕР – было высоким и очень важным для нас. И когда слово «Мастер» пришло с Булгаковым, было понятно, что все так и должно быть. Высочайшее ощущение, что ты находишься рядом с кем-то немыслимо высокого звания, что ты попал в атмосферу и в ауру ученичества к человеку, имя которому Мастер. И в этом ореоле Кармен, безусловно, остался на всю жизнь.

Я поступила во ВГИК со второго раза. Первый раз, годом раньше, я недобрала одного балла в мастерскую Александра Михайловича Згуриди. К тому времени я уже два года работала на Лениградской студии кинохроники монтажером-склей щицей. Безусловно, студия была моим первым институтом, и учителями моими были люди, которые в блокаду снимали хронику. Ефим Учитель дал мне рекомендательное письмо, я немного сотрудничала с ним. На студии работали тогда Ляля Станукинас и Павел Коган, Леонид Файнциммер. Была очень интересная творческая атмосфера. Помню, как снимали похороны Анны Андреевны Ахматовой и у Семена Арановича отобрали камеру. Меня, семнадцатилетнюю девчонку, все это увлекало. Выпускники первой мастерской Кармена, которые оказались на студии – Семен Аранович, Вася Ермаков, Мила Лазарева – сказали мне: ты должна поступать во ВГИК. И я им поверила.

Роман Лазаревич хотел набрать мастерскую режиссеров-операторов. Я не очень туда вписывалась, но когда пошла на первое собеседование, была очень доброжелательная обстановка. Потом, в пере рыве, Кармен вышел в коридор и спросил меня: «Люда, у вас есть среди родственников летчики?». Я говорю: «Нет, у меня папа подводник».

Потом я увидела фильм о летчике Эрнсте Шахте, который был среди первых героев Советского Союза, воевал в Испании, расстрелян в 1941 году. Шахт приехал из Швейцарии в конце 20-х, в страну коммунизма, окончил летное училище. Кармен, конечно, его знал. Испания не отпускала Кармена никогда. Кстати, именно в это время он вместе с Константином Симоновым работал над фильмом «Гренада, Гре нада, Гренада моя...».

Игорь Григорьев: Я помню Романа Лазаревича, приехавшего к нам в мастерскую показать фильм малоизвестного в институте кинематографиста, которого он считал, к нашему удивлению, своим учителем в кино.

Это был фильм «К счастливой гавани» режиссера Владимира Ерофеева, в котором рассказывалось о Германии конца 20-х годов. Впервые я видел настоящее политическое кино, к тому же снято оно было методом кинонаблюдения и кинорепортажа, ставшим потом, через несколько десятилетий, популярным у документалистов во всем мире, особенно у молодых.

Кармен смотрел его с нами, очевидно, надеясь, что мы заболеем той же «болезнью», которой болел он сам — восхищением «великим Ерофеевым», его творческим методом, подзабытым во время нашей учебы в эпоху официальных, постановочных фильмов 50-х годов и засилья в них все вокруг покрывающего дикторского текста.

Кармен успел выпустить три мастерские во ВГИКе, потратив на это восемнадцать лет. Готовился набирать четвертую.

Я учился в его второй мастерской. На приемных экзаменах он внимательно вглядывался в нас – таких разных и по жизненному опыту, и по темпераменту, и по своим представлениям о кинематографе. И прежде всего, стремился увидеть в каждом лицо гражданина.

Сергей Азимов: Я один из шестнадцати учеников последнего набора карменовской мастерской режиссуры документального кино, которую он практически почти успел выпустить во ВГИКе, не дожив до основного показа дипломных фильмов выпускников своего курса ровно два месяца. При его жизни успели защититься только двое – вьетнамец Чан Ван Тху и югослав Милорад Лукетич.

До сих пор хорошо помню этот день – 28 июня 1978 года, когда защищался основной костяк последних карменовцев. День, вместивший в себя одновременно очень разную гамму чувств. Мы были молоды и дерзновенны, и у нас все было только впереди! Ощущение душевной радости от оценок, выставленных нам строгими экзаменаторами большим авансом, переполняли наши сердца. Блестящий исход экзамена был предопределен, как мне кажется, прежде всего, чувством искреннего уважения к Роману Лазаревичу Кармену. Излишне щедрый аванс комиссии ко многому обязывал на будущее – доказать свое бесспорное право на профессию режиссера. Вместе с тем, в наши души невольно закрадывалась и грусть сожаления от того, что твой дипломный фильм так и не успел посмотреть и оценить именно он – твой Учитель...