Опубликовано: "Цена кадра. Советская фронтовая кинохроника 1941 — 1945 гг. Документы и свидетельства" (Авторы-составители: В.П. Михайлов, В.И. Фомин; Министерство культуры Российской Федерации, НИИ Киноискусства; Изд.: — М; «Канон+», РООИ «Реабилитация»; 2010; с. 167-171). Фото: кинооператор Евгений (Ансельм) Богоров (кадр из документального фильма «Кинохроникер» (1983).
Начало («Их оружие — кинокамера»; с. 93-97)
Из воспоминаний А. Богорова1
Всего неделя прошла с первого дня войны, а жизнь города уже резко изменилась, приобрела новый ритм.
Казалось бы, все по-прежнему: открыты магазины, много посетителей в кафе и ресторанах, по улицам движутся людские потоки. Людей стало даже больше — съехались бежавшие от немецко-фашистских войск жители Прибалтики, Пскова, Петрозаводска... На сто тысяч человек увеличилось население Ленинграда только за первую неделю войны, и это тоже накладывало на город печать тревоги; все озабочены, все спешат.
С каждым часом менялся облик улиц. Великолепные памятники закладывались мешками с песком, заколачивались досками. Защитно-маскировочная окраска скрыла позолоту Исаакиевского собора и шпиля Адмиралтейства. Перекрестки, углы домов запестрели указателями бомбоубежищ, на каждом свободном от асфальта клочке земли вырыты щели. На Марсовом поле и других площадях города подняли к небу свои стволы зенитные орудия.
Каждый день ждали налетов на Ленинград, но ни в июне, ни в июле, ни в августе над городом не появлялись вражеские бомбардировщики. На улицах не разорвалось ни одного снаряда, хотя война была уже рядом.
На Ленинградской студии кинохроники были созданы фронтовые группы. В Таллин, на боевые корабли Балтийского флота, вылетели операторы Сергей Фомин и Владимир Сумкин. В Псков уехал Герман Шулятин. На Карельском перешейке в воинских частях снимали операторы Григорий Донец, Георгий Симонов, Филипп Печул, Ефим Учитель. Меня прикрепили к корпусу противовоздушной обороны. Константин Станкевич, Владимир Страдин снимали строительство оборонительных сооружений и жизнь города.
Навстречу немецко-фашистским войскам уже выступили дивизии народного ополчения и моряки Балтийского флота. На какой-то период гитлеровское наступление было приостановлено. Но потом, подтянув свежие силы, гитлеровцы двинулись опять.
25 августа ими была занята станция Чудово — перерезана Октябрьская железная дорога, 31 августа они захватили станцию Мга. Последняя соединявшая со страной магистраль оказалась перерезанной. В начале сентября противник занял Шлиссельбург.
Вокруг Ленинграда образовалось кольцо блокады. И оно стало постепенно сжиматься.
Но и в этих условиях мы продолжали съемки. Я работал у зенитчиков и на аэродромах истребительной авиации. Многие снимали боевые действия войск. В наших рядах были уже первые жертвы. В боях пали Филипп Печул и Дмитрий Эдельсон. На одном из кораблей при бомбежке погиб оператор Владимир Сумкин, ранен был Яков Славин.
8 сентября над городом был сбит немецкий самолет. Снимая его останки, я увидел на фюзеляже машины любопытный рисунок: английский лев с поджатым хвостом на островке... Он со страхом смотрит вверх, на немецкого орла, выпускающего из когтей авиабомбу. По-видимому, сбитый нашими зенитчиками немецкий летчик участвовал в бомбардировке Лондона.
Домой в этот день я вернулся около шести утра. Было еще светло и по-летнему жарко. В квартире тихо и пусто. Все жившие в ней, кроме меня, эвакуировались. Я присел на подоконник и с высоты четвертого этажа стал смотреть на улицу.
Шла обычная жизнь большого города. Звенели трамваи, мчались автомобили, тротуары были заполнены людьми.
И вдруг, заглушая шум улицы, завыли сирены. Но ленинградцы, не знавшие воздушных налетов, не обратили на сигнал тревоги особого внимания.
Раздались залпы зенитных батарей.
В южной части города, в районе Московской заставы, над домами поднялись черные клубы дыма. Сброшены были, видимо, зажигалки.
Раздался телефонный звонок. Звонил заместитель директора студии Наум Голод.
Камера у вас дома? — спросил он.
— Да, — ответил я.
— А пленка есть?
— Есть.
— Ждите меня, я сейчас за вами приеду.
Это был первый массированный налет немцев на Ленинград. В тот день они сбросили свыше шести тысяч зажигательных бомб, из них пять тысяч на Московский район, где находилось одно из самых крупных продовольственных хранилищ — склад имени Бадаева.
Мы подъехали к месту пожаров. Масштабы их ошеломляли. Кипели и таяли тонны маргарина, по грязной земле текли ручьи расплавленного сахара, горела и тлела мука. В удушливый запах гари и дыма врывались порой ароматы корицы, гвоздики и других специй. Все полыхало, шипело, трещало.
Первым желанием было помочь людям, гасившим этот страшный костер. Я кинулся помогать, но надо было и снимать.
Солнце уже село, наступили сумерки, но света от гигантского пожара вполне хватало для экспозиции.
Снимая объятый пламенем склад продовольствия, я, конечно, не подозревал, что буду еще не раз снимать на этом пепелище и сам, вместе с другими, разрывать ослабевшими от голода руками смерзшийся снег, искать под ним кусочки расплавленного и застывшего сахара, косточки чернослива и другие пищевые остатки.
Всего 8 сентября 1941 года от бомб в Ленинграде вспыхнуло 178 пожаров.
На Бадаевских складах огонь бушевал до пяти часов утра.
Помню, как усталые, черные от копоти, с тяжелым чувством непоправимого несчастья возвращались мы на студию.
Когда подъезжали к Кировскому мосту, опять раздались сигналы воздушной тревоги и буквально одновременно с ними — оглушительный взрыв. Вместе с зажигалками немцы стали сбрасывать и фугасные бомбы.
Утром я снимал разрушенные дома, работу спасательных команд.
К концу дня завернул в Зоологический сад. Почти всех животных и птиц вывезли. Я снял пустые аллеи сада, сгоревшее от бомб здание обезьянника, разрушенный слоновник. Под рухнувшими колоннами его лежала любимица ленинградских малышей слониха Бетти. Она была мертва. Пошел по пустынным аллеям дальше. И вдруг в «раковине» для оркестра увидел маленькую обезьянку. Она сидела на задних лапках, а передние сложила на брюшке. Чтобы не спугнуть, я снял обезьянку издали, затем стал осторожно приближаться к ней. Обезьянка сидела не шевелясь. Я подошел совсем близко и увидел, что обезьянка ранена в живот. Передними лапками она прикрывала рану.
А над городом выла и выла сирена воздушной тревоги.
До войны Ленинградская студия кинохроники располагалась в одном из самых красивых мест города — на Каменном острове, Небольшой дом стоял в саду. Здесь, под большими старыми липами, мы вырыли щели и обшили их досками. В этих щелях хранились съемочные камеры, оптика, пленка. Рядом были вырыты укрытия для людей.
На одной территории со студией была копировальная фабрика. Пока в городе было электричество, работали водопровод и отопление, снятый нами материал обрабатывался на копировальной фабрике.
В конце сентября фронт стабилизировался. Немцы поняли, что взять штурмом Ленинград не удастся, и перешли к длительной осаде — к систематическим бомбежкам, артиллерийским обстрелам. Уже в сентябре они совершили 29 массированных авианалетов. Передний край обороны проходил по окраинам города, и попасть туда можно было на трамвае. Они в то время ходили еще регулярно.
Большинство хроникеров поселились на студии, чтобы по первому же сигналу воздушной тревоги выезжать на съемки с пожарными частями и отделами ПВО.
Много горьких и страшных кадров запечатлели наши камеры: разрушенный фугасными бомбами госпиталь на Суворовском проспекте (погибло 6000 человек), уничтоженный разорвавшимся артиллерийским снарядом набитый людьми вагон трамвая, извлеченные из-под обломков разрушенного здания трупы женщин и детей.
Я снял разрушенный двухэтажный дом. На одной его стене уцелели каким-то чудом книжная полка и даже стоявшие на ней безделушки.
Были дома, будто вскрытые ножом хирурга: срезан весь внешний покров, а внутренние помещения не тронуты совершенно.
В этот период было снято много эпизодов о дружинницах из отрядов ЛПВО, о восстановительных бригадах. Снимали спасение засыпанных в бомбоубежище людей, заводские цехи, рабочих, не отходивших от станков даже в часы обстрелов и воздушных налетов, ленинградцев, возводивших на улицах укрепления и баррикады.
Ленинград становился городом-бойцом. Окна и двери угловых домов закладывались кирпичом, дома превращались в доты.
С момента блокады прошло уже 53 дня.
Рано началась в том году зима — снежная, морозная, а сугробы с улиц убирать было некому.
Жизнь в городе стала замирать,
Правда, еще ходил трамвай, еще горело электричество, работал телефон, но все двигалось, работало уже в лихорадке. Внезапно останавливались и подолгу стояли трамвайные вагоны, вдруг умолкал телефон, и никто не знал, когда он будет включен вновь; перестали ходить автобусы — не хватало бензина.
Менялся привычный облик города: тысячи людей шли мимо остановившихся трамваев и автобусов пешком. На углу Невского и Литейного у заколоченной досками витрины, над которой сохранилась еще вывеска «ТЭЖЭ», постоянно стояла очередь за водой: здесь (непонятно почему) бесперебойно работал водопровод. Такие же очереди выстраивались у «источников», бивших из лопнувших водопроводных труб прямо на мостовую.
Неизменными оставались только артиллерийские обстрелы и авиабомбежки.
Студия все еще работала. Режиссеры, операторы, монтажницы, осветители, шоферы жили в студийных помещениях. Были еще небольшие запасы бензина, кинопленки.
Все труднее становилось в городе с питанием.
20 ноября ежедневная норма хлеба была снижена до 250 граммов рабочим и до 125 граммов — служащим, иждивенцам и детям.
Наступил декабрь. Полностью прекратилась подача электроэнергии, воды, тепла. Город погрузился в темноту. Вдоль улиц — замороженные, засыпанные снегом вагоны трамваев, автобусы, троллейбусы... На столбах повисли оборванные бомбежкой провода. По проторенным в сугробах стежкам медленно движутся истощенные люди.
Разошлись со студии по своим квартирам и мы, но студию все же продолжали посещать. Казалось бы, что там теперь было делать? Копировальная фабрика не работала, проявлять пленку негде. Однако каждый, кто способен был еще передвигаться, приходил в студийный особнячок.
А путь был нелегок, У меня, например, на дорогу в один конец уходило три часа. Каждый день встречались мы с режиссером Валерием Соловцевым на Исаакиевской площади и пешком по сугробам отмеряли почти десять километров, С каждым днем путь становился для нас длиннее и тяжелее.
В этих, казалось бы, нечеловеческих условиях продолжали работать заводы. В замороженных цехах, согреваясь у разложенных тут же костров, истощенные рабочие ремонтировали танки. Вместе с ними работали женщины и подростки. Слабые женские и детские руки изготовляли мины, делали патроны — все необходимое фронту. А воины на переднем крае непрерывно изматывали врага, ни на минуту не давая ему покоя.
Мы, ленинградские хроникеры, отлично понимали, что наш долг — запечатлеть на пленке борьбу и героизм ленинградцев, и, пока были силы, ни на один день не прекращали съемок. «Транспортом» для перевозки съемочной аппаратуры стали детские санки.
Вдоль набережных стояли вмерзшие в лед корабли Балтийского флота. Уже мертвые, казалось бы, суда в нужную минуту оживали и огнем своих орудий подавляли обстреливавшие Ленинград вражеские батареи.
Боевую работу, жизнь военных моряков в течение всей войны снимал оператор С. Фомин. А когда ото льда освободились воды Балтики и Ладожского озера и корабли вышли на боевые операции, вместе с ними ушли и наши операторы — С. Фомин, Б. Соркин, А. Климов. На аэродромах продолжал снимать боевую работу летчиков Е. Учитель. Во время съемки одной из боевых операций на переднем крае был ранен Г. Шулятин. Жизнь осажденного города, его улицы, подвиги зенитчиков, работу на заводах, где ковалось оружие для фронта, кроме меня снимали В. Страдин, К. Станкевич, А. Погорелый. В освобожденный Тихвин уехали Г. Симонов и Н. Голод. В отрядах ленинградских партизан работали С. Масленников, Б. Дементьев.
В декабре 1941 года стала действовать «Дорога жизни» — легендарная трасса через Ладожское озеро.
Непрерывный лоток груженных продовольствием машин двинулся по ней в Ленинград. Обратным рейсом машины везли на Большую землю больных, истощенных женщин, детей, стариков...
25 декабря впервые была увеличена норма хлеба, прибавили по 100 граммов рабочим и ИТР, по 75 граммов служащим, иждивенцам и детям.
И все же самыми тяжелыми месяцами для ленинградцев стали январь и февраль 1942 года.
Январь...
Застывший, заваленный снегом голодный город... По протоптанным в снегу тропинкам медленно, как во сне, движутся закутанные в шарфы и одеяла люди.
Окончательно занесены снегом вмерзшие в рельсы трамваи. Тишину города нарушают только сирены воздушной тревоги, стрельба зениток, разрывы снарядов. Но люди уже не обращают ни на что внимания, не бегут, не прячутся, идут, с трудом передвигая ноги, глядя только перед собой.
Кончились наши походы на студию.
__________________________________
1 Богоров Ансельм Львович (1903-1993)—кинооператор. В 1926 году окончил Ленинградский фотокинотехникум и начал работать на Ленинградской студии кинохроники. С июня 1941 года —во фронтовой киногруппе Ленинградского фронта. Удостоен Госпремии за участие в съемках фильма «Ленинград в борьбе». С 1942 г. и до конца войны—хроникер Волховского фронта, Карельского и 1-го Украинского фронтов. Принимал участие в съемках фильмов «К вопросу о перемирии с Финляндией», «Победа на Севере», «Берлин». Награжден орденом Красной звезды. В послевоенный годы — на Ленинградской студии кинохроники.