24.04.2020

Опубликовано: газета «Неделя» № 17 за 23-29 апреля 1990 года (стр. 9-10). Фото из архива В. Л. Синельникова.

Четыре года мы живём «после Чернобыля». Четыре года беды и горя, страха и надежд, героизма и преступной лжи. Но до сих пор мы так и не поняли, что есть Чернобыль. Не осознали истинных масштабов случившегося. А без этого, без правды и понимания всего, что обрушилось на нас, нельзя решить, что делать, как поступать.

Только в конце 1989 года Государственная экспертная комиссия Госплана СССР – высший орган экспертизы в стране – была допущена к чернобыльским материалам. Ей предстояло не просто изучить ситуацию, проанализировать действия многих министерств и ведомств за прошедшие годы, но главное – объективно оценить эффективность государственных программ ликвидации последствий Чернобыля, разработанных на Украине, в Белоруссии и РСФСР, а также рассмотреть проект Всесоюзной программы. От комиссии ждали многого, и в первую очередь – те миллионы людей, что оказались волею судеб в зонах «досягаемости» Чернобыля. Недавно эксперты закончили работу, их рекомендации представлены в Верховный Совет СССР, в Правительство. Что же увидела экспертиза, к каким выводам пришла? Первое выступление экспертов – за нашим «круглым столом».

«Неделя» пригласила за «круглый стол» членов Государственной экспертной комиссии. Наши гости – А.Г. Назаров, доктор биологических наук, заместитель председателя комиссии; О.С. Пчелинцев, кандидат экономических наук, руководитель экспертной группы социально-экономических проблем; Е.В. Бурлакова, председатель Научного совета АН СССР по радиобиологии, доктор биологических наук, профессор; Д.С. Фирсова, кинорежиссёр, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР, руководитель экспертной группы общественных союзов и народных движений.

 

Из заключения комиссии

«Авария на Чернобыльской атомной электростанции 26 апреля 1986 года по своим долговременным последствиям явилась крупнейшей катастрофой современности. Общество оказалось неподготовленным к глубокому осмыслению случившегося, к своевременному решению сложнейших организационных и совершенно не разработанных социально-психологических и правовых вопросов».

 

— Скажите, пожалуйста, почему широкая государственная экспертиза проведена только сейчас? После аварии прошло четыре года – время упущено.

А. Назаров: Да, к сожалению, это так. Упущено многое, порой – необратимо. Почему? Потому, что долгое время всё, что было связано с Чернобылем, окружалось строжайшей секретностью. Данные скрывали не только от народа, но и от учёных.

И то, что увидели и узнали члены нашей комиссии, превзошло все мыслимые и немыслимые ожидания, хотя, должен сказать, мы собрали опытнейших, много повидавших специалистов. Это были эксперты из АН СССР и МГУ, сотрудники академических институтов Украины и Белоруссии, социологи, психологи, юристы, врачи, военные, представители агропромышленного производства, лесного хозяйства, транспорта, связи, коммунально-бытового хозяйства, общественности и так далее. Всего 85 человек. Возглавлял комиссию академик Н.Н.Моисеев. Рассмотрены практически все проблемы, связанные с последствиями чернобыльской трагедии. Как мне кажется, экспертизе удалось выйти на новый, более глубокий уровень их понимания.

— Как работала комиссия?

А. Назаров: Мы объездили пострадавшие территории, встречались с местными жителями, властями, специалистами, знакомились с документами. Изучали опыт США, Швеции, ФРГ, других стран. Три с лишним месяца – практически без выходных.

Примерно половина приглашённых в комиссию специалистов раньше уже работали в Чернобыле. Остальные соприкоснулись с тем, что произошло, впервые, в том числе и я. Знаете, я долго занимался радиоэкологией. 20 лет участвую в разных экспертизах и у нас, и за рубежом. Н то, с чем столкнулся на этот раз, – потрясло. Самое тяжёлое – разговаривать с жителями пострадавших районов. У меня возникало желание просто исчезнуть, провалиться сквозь землю. Стыдно от беспомощности, от лживых обещаний, которые им давали высокие чиновники, руководители ведомств. Наобещали, потом уехали и всё забыли.

— Насколько же они велики?

А.Назаров: Полных, детальных исследований до сих пор нет. Например, программа РСФСР по ликвидации последствий аварии относится лишь к одной Брянской области, хотя существует значительное, более 2 тысяч квадратных километров Тульско-Калужско-Орловское пятно.

Всего же загрязнено около 10 миллионов гектаров, из них более 3 миллионов – плодороднейших пахотных земель.

Из заключения комиссии

«..Радиоактивному загрязнению, по данным Госкомигидромета СССР, подверглись 4 области РСФСР, 5 областей Украинской ССР и 5 областей Белорусской ССР… Имеются пятна в Краснодарском крае, в районе Сухуми, Прибалтике.

…На сегодня неизвестные истинные масштабы загрязнения территории стронцием, плутонием, горячими частицами. Недостаточно и более детальная информация по цезию».

А. Назаров: На многих этих территориях по-прежнему живут люди, производится так называемая «чистая», вернее, «условно чистая» сельскохозяйственная продукция. Это, на наш взгляд, самое опасное. Экспертизой доказано, что даже на минимально загрязнённых территориях – 1-2 кюри на кв. километр – нельзя получить действительно чистое молоко.

Д.Фирсова: А такие территории считаются «чистыми». Сюда не поставляют чистые продукты питания, фураж и т.д. – ими снабжают только районы и зоны «жёсткого контроля». И в республиканских программах, которые изучала наша комиссия, речь в основном шла о переселении жителей с территорией, где уровень загрязнения не ниже 40 кюри на кв. километр и где человек может «набрать» за 70 лет 35 бэр суммарного облучения. Одиозная концепция «35 бэр за жизнь», отвергнутая нашей экспертизой…

— А что такое «условно чистая» продукция?

Д.Фирсова: Та, которая укладывается по «чистоте» в нормы ВДУ – «временно допустимые уровни». В мировой практике они вводятся на короткое время в особых обстоятельствах. Но если эти нормы, как у нас, превращаются фактически в постоянные, то идёт заражение людей, которые заняты производством и обработкой такой продукции, радиация «растекается» по республикам, по стране. Мясо из Гомельской области отправляют в Минск, и жители этого города сегодня уже имеют тот же уровень внутреннего облучения, что и гомельчане. «Чистую» (по ВДУ) картошку везут в Среднюю Азию, где и так велика заболеваемость, особенно детская, из-за сильного загрязнения окружающей среды. Как после этого здесь должны относиться к «Центру», откуда исходят подобные решения? Комиссия убедилась, что такое экономические, медицинские, экологические вопросы превращаются в политические – из-за того, что решения принимаются без расчётов, без оценки последствий.

Нам всё время говорили, что у государства нет средств, чтобы провести массовое переселение жителей с загрязнённых территорий. Но вот на одном из заседаний комиссии мы познакомились с выводами белорусских учёных: оказывается, если переселить сёла на пустующие земли и начать там производство чистой продукции, то это обойдётся в 2-2,5 раза дешевле, чем получать «условно чистую» на загрязнённых территориях.

 …Я вспомнил, что как-то видел в московском магазине в продаже сгущённое молоко гомельского производства. «Да, – подтвердил мои собеседники, – в Гомеле работает завод, выпускающий сгущенку». А ещё рассказали, как «условно чистое» мясо везут на мясокомбинаты Архангельской области, Тбилиси и других городов с указанием – смешивать его с действительно чистым и пускать на колбасу. Или, что ещё опаснее, просто отправлять в продажу, срезав предварительно с костей и смешав с кусками «нормального» мяса. Одну партию «условно чистого» мяса возили по многим городам, но нигде его не хотели принимать. Последним оказался Тбилиси. Тогда это мясо отправили из Закавказья на захоронение… в спецмогильники 30-километровой зоны Чернобыля! Вот какое оно  было «чистое»…

Е. Бурлакова: Выступая перед радиобиологами, ответственный работник бывшего Госагропрома СССР с гордостью сказал: «Благодаря повышению ВДУ государство сэкономило 1,7 млрд. рублей!» Он чувствовал себя героем, хотя говорил чудовищные вещи! Вот уровень компетенции тех, кто принимает решения.

— Но ВДУ нельзя изменить без ведома Минздрава СССР!

Е. Бурлакова: По-видимому, Минздрав это санкционировал.

А. Назаров: Понимаете, особенность этой экспертизы была ещё и в том, что за какой вопрос не возьмись – он тянет за собой целый клубок экономических, медицинских, социальных, экологических и других проблем, в котором сплелись интересы разных ведомств: Минздрава, Госкомгидромета, Атомэнергопрома, Комиссии Совета Министров СССР по продовольствию и закупкам. А они не хотят признавать свои просчёты, хотя сегодня видны их явные ошибки.

В частности, наша комиссия пришла к выводу, что надо немедленно прекратить крупномасштабную (или сплошную) дезактивацию загрязнённых территорий. Ежедневно она обходится в один миллион рублей, за всё время на неё затрачено более миллиарда – и всё фактически впустую. Сплошная дезактивация ничего не даёт. Через несколько месяцев уровень заражённости территорий восстанавливается. И ещё. На сплошной дезактивации работают солдаты, молодые парни. «Через» неё их прошло уже более 200 тысяч! Потом они разъезжаются по домам, по всей стране, начинают болеть.

Д. Фирсова: У нас огромное количество писем от этих ребят, от матерей, потерявших своих сыновей. Но официально их трагедии отказываются связывать с Чернобылем. Среди присланных нам материалов есть, например, предписание Минобороны в адрес военкоматов: демобилизованным солдатам, участвовавшим в работах по ликвидации последствий этой аварии, не делать в документах соответствующих записей. И, естественно, их болезни не будут связывать с Чернобылем. Рассылалось это распоряжение по всей стране: мы получили его копии из Киева, Архангельска, с Сахалина.

Мы передали в Верховный Совет СССР два тома разных документов. Однако приходят всё новые и новые, нам продолжают присылать письма, звонить. После долгих лет ведомственного обмана люди поверили комиссии. Они ждут. Но это состояние ожидания чревато серьёзным социальным взрывом. Ведь у народных фронтов главная, а может быть, и единственная претензия к «Центру» – это Чернобыль.

Из заключения комиссии

«одним из последствий социально-психологической напряжённости среди населения, проживающего на загрязнённых территориях, является возникновение социально-политического движения… В ближайшем будущем оно может принять весьма радикальные формы».

Д. Фирсова: Ситуация, повторяю, очень серьёзная, и нам важно донести до сознания людей, к чему пришла наша экспертиза. А предлагает она – и это впервые – переселять население с загрязнённых территорий не по концепции «35 бэр за 70лет», а по другому принципу: оставаться в данной местности людям можно только тогда, когда у них есть возможность жить и трудиться тут безо всяких ограничений и производить действительно чистую продукцию. А если передвигаться только по определённым дорожкам, в лес не заходить, грибы не собирать, воду не пить и т.д., то это не жизнь. И  людей надо переселять. На этом мы настаиваем.

О. Пчелинцев: Причём переселять есть куда. Во всех трёх республиках немало опустевших сёл. По стране примерно 800 тысяч брошенных сельских домов.

— Можно хоть приблизительно сказать, сколько людей так или иначе коснулся Чернобыль? Сколько заболевших?

А. Назаров: Таких данных нет, но на загрязнённых территориях сейчас проживает около 4 миллионов человек. Ещё примерно 600 тысяч – это ликвидаторы, то есть те, кто принимал участие в ликвидации последствий аварии и потом расселился по стране.

Е. Бурлакова: Как мы говорили, болезни многих людей «не связывают» с Чернобылем. Так поступает, конечно, не только Минобороны, а в первую очередь – Минздрав. Когда я была в Ереване, в радиологическом институте, где стоят на учёте местные ликвидаторы, учёные мне рассказывали: эти молодые парни жалуются, что плохо себя чувствуют, ослаблены, у них постоянные головные боли, даже лёгкая прогулка вызывает одышку. Но существует упорно насаждаемая точка зрения на жалобы ликвидаторов – «Они всё придумывают». Льготы, видите ли, хотят получить, 15-30 рублей в месяц. Неужели сотни тысяч людей придумывают? В Ереване, Народичах, в Киеве, Белоруссии? И как-то все придумывают одинаково… Да что говорить, если даже детей с заболеваниями щитовидной железы далеко не во всех пострадавших районах ставят на учёт как заболевших в связи с аварией!

Из заключения комиссии

«В пострадавших районах за последние годы наблюдаются более высокие уровни болезней верхних дыхательных путей, желудочно-кишечного тракта, эндокринной системы, нарушений иммунитета, психических расстройств, болезней системы кровообращения, различных нарушений беременности. Повсеместно.. отмечается более тяжёлое протекание обычных заболеваний. Особенное беспокойство… вызывает состояние щитовидной железы у детей, пострадавших от воздействия радиоактивного йода».

— Рост заболеваемости в загрязнённых регионах – это следствие только радиации, тех или иных доз облучения?

Е. Бурлакова: Нет, нельзя всё сводить к большим или меньшим дозам, к уровням радиационного загрязнения территорий. Мы никогда не сталкивались с катастрофами такого масштаба, когда (как нам теперь ясно) на физическое и психическое здоровье населения действуют и радиация, и стрессорное состояние после аварии, и ограничения в хозяйственной деятельности, быте, потеря социального смысла своего труда, плодами которого опасно пользоваться.

Очень важно и состояние окружающее среды в регионе – вредные экологические факторы суммируются с радиацией и возникают так называемые сочетанные факторы. Прибавьте сюда естественный страх перед радиацией, который десятилетиями поддерживается в нас угрозой атомной войны, и наши крепостнические устои, когда человек обязан жить только там, где «приписан», и невозможность самим оценить радиационную опасность из-за отсутствия дозиметров (которые, к слову, а учреждениях сразу после аварии приказали опечатать). Всё это не могло не сказаться на здоровье людей. И поэтому естественно, что его ухудшение – комплексное следствие аварии на ЧАЭС. То, что можно назвать «Чернобыльским синдромом».

— Я знаю, что вокруг этого термина шли споры.

Е. Бурлакова: Да, «Чернобыльский синдром» медицинские ведомства пытались отвергнуть. Но большинство радиобиологов АН СССР, МГУ, Украинской и Белорусской академий оказались в этой борьбе стойкими людьми. Мы несколько лет доказывали, что проблемы и оценки радиационного риска, отдалённых последствий чернобыльской катастрофы – вещь комплексная. Сейчас наши заключения, наконец, вошли в экспертизу. Я рада, что эксперты были объективны. Но думаю: что было бы, если бы на их месте оказались люди, которые зависят от ведомств и не способны отстаивать свои личные взгляды? Тогда результат экспертизы мог быть иным. И не ясно, какие это имело бы последствия.

Кто-то из дипломатов (кажется, Иден) сказал о нашей стране: «Она страдает потому, что у вас правят люди, а не законы». Очень точно! Мы с нетерпением ждём Закона об атомной безопасности и об ответственности за вред, нанесённый людям, природе и экономике вследствие аварий на атомных станциях. Не буду уж говорить о том, что совершенно необходимы глубокие, фундаментальные радиологические исследования как сегодняшней ситуации, так и будущих.

Из заключения комиссии

«По оценке отдельных советских учёных потери от этой катастрофы до 2000 года составят 180-200 млрд. рублей без учёта потерь, связанных с заболеваниями людей. В США подобные расходы после аварии на АЭС «Тримайл-айленд» (произошла в 1979 г. и имела неизмеримо меньшие масштабы, чем чернобыльская. – Ред.) оценены в 135 млрд. долларов».

— Сколько средств за четыре года уже вложено в ликвидацию последствий Чернобыля? Слухи ходят разные.

А. Назаров: Нам говорили о 9,2 миллиарда рублей, слышали мы и другу цифру – 11 миллиардов. Однако всё это очень приблизительно. И вопрос ещё в том, как расходовались деньги. Вспомним хотя бы ту же сплошную деактивацию.

О. Пчелинцев: Конечно, многое было сделано правильно, а что-то делалось не так, как надо, потому что не хватало нужного опыта. Но колоссальные средства оказались растраченными впустую там, где можно было бы избежать ошибок и глупостей.

— А какие суммы потребуются на выполнение республиканских программ по ликвидации последствий аварии?

О. Пчелинцев: Исходя из материалов, около 40 миллиардов рублей. Но это опять же приблизительная цифра. Как экономист я изучал представленные в комиссию документы именно с экономической точки зрения. И оказалось, что эта сторона – пока самое слабое место всех программ. В них, скажем, нет ни малейшего обоснования необходимости продолжать сельскохозяйственное производство на загрязнённых территориях, что может хоть как-то оправдать пребывание здесь людей. Между тем, в экономике существует простое правило: надо сравнить издержки на получение того количества сельхозпродукции, которое мы потеряем, уйдя с «грязных» территорий, с издержками на производство таких же объёмов на «чистых» землях. Таких расчётов ни в одной из республиканских программ нет. Лишь в агропроме Белоруссии нам сказали: чтобы довести продукцию до требований ВДУ, сейчас ежегодно тратится миллиард рублей, а к концу XIII пятилетки эта сумма возрастёт в республике до 3 миллиардов рублей в год.

— То есть производство на загрязнённых землях предполагают продолжать ещё многие годы?

О. Пчелинцев: В том-то и дело. Все рассмотренные программы исходят из прежнего принципа «улучшения условий жизни населения на загрязнённой территории». Даже ставить так вопрос – глубоко порочно! Людям собираются «улучшать условия», не спросив, хотят ли они жить на этих землях. Такая «концепция» в сочетании с многолетней дезинформацией привела к напрасной трате огромных средств. Например, в Гомеле представитель местного облагропрома рассказал нам, что благодаря усиленному завозу кормов и прочим специальным мерам удалось за три года на 25 процентов увеличить производство мяса в области! Но поскольку это мясо за пределами республики уже никто не берёт, его отправляют в северные, чистые области Белоруссии… А сколько за четыре года построено посёлков, откуда сейчас начинают отселять людей, сколько проложено дорог и коммуникаций в загрязнённых районах!

Е. Бурлакова: Даже город Славутич, «наследник» Припяти, выстроили на «грязном» пятне.

О. Пчелинцев: Поэтому дело не только в том, сколько миллиардов рублей ещё потребуется, а как они будут использованы. На новое строительство в загрязнённых сёлах, прокладку там дорог, газификацию? Или на отселение людей в безопасные районы? Нужна концепция, а сейчас в программах её нет. Очень слабо разработаны в документах ключевые проблемы, связанные с отселением людей. Необходимы схемы расселения в пределах республик и районной планировки тех мест, куда приедут эвакуированные. Потребуется корректировка генпланов. Нет в программах и системы управления всеми мероприятиями. На наш взгляд, это должно быть общественно-государственное управление, основанное на непрерывном диалоге с населением и постоянном экологическом, радиологическом, социологическом мониторинге. С упором на самую радикальную меру – отселение людей. Не десятков тысяч человек, опадающих под концепцию «35 бэр за жизнь», а сотен тысяч, живущих на загрязнённых территориях за чертой этой концепции.

— Но, видимо, властям не так просто решиться, скажем, на окончательную потерю 3 миллионов гектаров пашни?

О. Пчелинцев: Мы ежегодно теряем урожай с общей площади не менее 20 миллионов гектаров – из-за бесхозяйственности и нехватки рабочих рук на местах.

Д. Фирсова: Кроме близких и дальних экономических проблем, есть ещё одна – проблема люпменизации населения этих регионов. Насильственное удержание людей привело к тому, что огромное количество молодёжи, особенно тех, у кого есть дети, вырвались стихийно, вопреки препятствиям, и уехали в города. Но у них нет «городских» профессий, в результате село потеряло самые работоспособные кадры, а город приобрёл новых люпменов.

С самого начала надо было переселять целиком общности – сёла, колхозы, совхозы, чтобы сохранить рабочие и семейные связи, вековой уклад, духовную культуру. И учитывать всё, включая религиозные традиции в разных районах. Мы рискуем «потерять» крестьянство в 14-ти областях пострадавших республик. Это будет новое «раскрестьянивание», если не решим проблему комплексно.

— В общем, как я понимаю, в республиканских программах пока хватает недоработок и упущений?

О. Пчелинцев: Да, и всё-таки при всех издержках, связанных со спешкой, со старыми подходами, там есть мероприятия, которые надо осуществлять немедленно, как экстренные, чрезвычайные.

Е. Бурлакова: Больше того, мы считаем, что многое должно быть ускорено и проделано за год-два, а не за пять или тем более десять лет. Но необходимо на базе этих программ сейчас же создавать продуманную, гибкую, долгосрочную программу для страны. Принципиальные подходы с ней мы изложили в документах комиссии.

А. Назаров: Нам совершенно ясно, что усилий не только отдельных республик, но и всего государства будет недостаточно, чтобы справиться с последствиями Чернобыля. Надо открыто обратиться за помощью к другим странам. А самим – хорошенько взвесить все государственные расходы.

Е. Бурлакова: Чтобы больше не ошибаться, необходимо признать все допущенные ошибки и проанализировать  их. Понять их причины – где мы были просто неопытными, а где шло сознательное сокрытие истины. Но страшно то, что ведомства, «повязанные» этими ошибками, держат круговую оборону. Обман продолжается. Я просто по-человечески не могу понять этих людей. Ну скажите: «То-то и то-то у нас не получилось». Не получилось, например, организовать полную йодную профилактику детей – так и заявите об этом, начните с этого! Нет, записывают в медицинские карты, что профилактика проведена. Не понимаю…

Из заключения комиссии

«Необходимо создать социальную систему образования и просвещения с информацией населения о масштабах и последствиях чернобыльской социально-экологической катастрофы, дабы предупредить манипулирование массовым сознанием. В частности, необходимо срочно подготовить информационные материалы, включая карты, о степени заражения и состоянии экологической обстановки, а также издавать регулярные бюллетени по этим вопросам. Без доверия населения к печатному и сказанному слову события не могут развиваться нормально…»

А. Назаров: Мы предложили правительству и Верховному Совету СССР принять Закон о Чернобыльской катастрофе, а не о «ликвидации последствий аварии». В нём должны быть определены статус ликвидатора, статус экологического беженца, который вынужден был покинуть своё место жительства, отражены юридические права и гарантии всем, кого коснулся Чернобыль. Мы считаем, что необходимо рассмотреть экономическую целесообразность проживания на заражённых территориях. И ещё один важный вывод экспертиз. На наш взгляд, подавляющее большинство решений по всем проблемам надо передать республикам. Но не бросать их на произвол судьбы, а выделив необходимые средства из государственного бюджета и ресурсы, предоставить возможность распоряжаться ими на местах.

— Но если они опять распорядятся по-старому? Или направят часть средств на какие-то другие нужды? Ведь такая опасность есть.

Д. Фирсова: Они должны нести ответственность перед своими народами. Не Минздрав СССР, например, должен командовать из Москвы, решая судьбы белорусов и украинцев, а Минздравы республик – и при этом отвечать за свои действия. А пока местным властям бывает удобно что-то сваливать на столицу.

— Но многое из того, что вы предлагаете, требует времени. В одночасье не создашь эффективную и достаточно просчитанную государственную программу для страны, не напишешь закон…

Е. Бурлакова: Поэтому мы и считаем, что уже сегодня должны начать работать республиканские программы в полном объёме – как чрезвычайные меры, на первые два года.

А. Назаров: Людям надо вернуть веру в то, что государство осознаёт свою ответственность перед ними. Нам пора понять, что с 26 апреля 1986 года мы все живём в другой эпохе…

Из заключения комиссии

«Чернобыльская авария – величайшая катастрофа за всю историю Земли, однако это ещё предстоит осознать человечеству. Ликвидация всех её последствий невозможна, ибо они вены, сейчас лишь начался процесс их осмысливания. Следует говорить о приспособлении, адаптации человечества, всей биосферы к новому, необратимому постчернобыльскому состоянию».

 

«Круглый стол» вёл Владислав Старчевский.