Василий Беляев

Из сборника «Летописцы нашего времени. Режиссёры документального кино» (1987).

Василий Беляев

22.09.2019

Данилов Лев Стефанович (19 апреля 1926, Владивосток — 22 сентября 1991, Москва). Лауреат Ленинской премии (1980).

Опубликовано: сборник «Летописцы нашего времени. Режиссёры документального кино» (–М., «Искусство»; 1987 год; стр. 235-253). Фото: "Кинодокументалисты ЦСДФ". На фото: Роман Кармен (сидит в центре), далее слева направо: Рувим Халушаков, Михаил Слуцкий, Леонид Варламов, Василий Беляев, Федор Киселев и Борис Небылицкий. Нач. 50-х годов XX века. Фото из личного архива Татьяны Савицкой (дочери Б. Небылицкого).

Благодарим Ирину Никитину (компьютерный набор текста) за помощь в подготовке материала. 

Лет тридцать, кажется, назад сидели мы, несколько кинохроникёров разных студий страны, которых командировочная судьба свела в Ленинграде, в 304-м номере гостиницы «Европейская», и отдыхали после съёмок. Сидели, говорили, ужинали, философствовали…

— Пройдут годы, – сказал один из нас негромко глубоким, хриплым басом, – и в будущем наши работы ожидает жизнь более славная, чем, скажем, теперешняя прокатная судьба какого-нибудь киножурнала, выпущенного к таком-то месяце нашего героического летоисчисления. А из сюжетов и сюжетиков, из заметок-информаций, что добываем мы ежедневно в поте лица своего, люди будут делать документальные фильмы, похожие на киноповести и кинороманы, перед которыми померкнут – хочется думать – иные игровые ленты…

И вот уже на экранах идут фильмы «Зима и весна сорок пятого» и «Обыкновенный фашизм», «История десятого «Б» и «Целина», «Если дорог тебе твой дом» и «Великая Отечественная», «Соло трубы» – документальные фильмы. И в сотнях кинозалов смотрят при жизнь, невозвратно ушедшую, тысячи людей, разных по возрасту и образованию, душевному настрою и воспитанию, и все вместе, как по команде – команде искусства! – замирают их сердца и умолкают они, потрясённые силой коротких остановленных мгновений былого, и плачут, и смеются, и вздыхают просветлённо, и негодуют, и печалятся, и умиляются, и каждый невольно вспоминает себя, свою прошлую жизнь, сопоставляет со своими радостями и огорчениями, собираясь найти ответ на важный вопрос: «А что такое я на этом белом свете?..»

…На бемском стекле бывшей операционной одного из госпиталей блокадного Ленинграда ломались струи сильного дождя. И в зыбкой их игре плавали в окне как бы не в фокусе слова на афишной тумбе у дверей филармонии через улицу напротив: «Оркестр… Мравинский.. Берлиоз и Шостакович…» Там, в беломраморном зале, звучала прекрасная музыка, а мы уже в который раз, ругаясь, горячась и споря, выясняли предмет своей жизни, суть дел своих и смысл своей усталости…

Так что это такое – кинохроника? И что же оно такое, наконец, документальное кино?.. Кому нужней: сегодня, нашим современникам, или тем, кто будут жить потом, там, в ХХI веке?

И что важней для нас: мгновенно, оперативно донести до зрителей-современников, избалованных средствами массовой информации, событие в его элементарных формах или же попытаться сделать искусство, то есть, потратив немало времени на анализ, попытаться подняться к обобщениям, поразмышлять о выводах, потрудиться над эмоциональностью воздействия?.. Что же оно такое – кинохроника: экспонированный на плёнке кусок жизни, слепок бытия, или шедевр, копия жизни, зеркальное отображение-двойник, или уже отбор, направленная, не случайная селекция, канцелярская справка, или художественный образ?..

Обладатель глубокого баса, который вёл тогда сольную партию в нашем хоре, меньше всего нужно было, казалось волноваться по поводу подобных проблем: известный кинорежиссёр-документалист Василий Николаевич Беляев – автор знаменитых «Черноморцев» и «Народных мстителей», «Будапешта» и «Румынии» – давно и успешно своим творчеством утверждал принципы кинодокументального дела…

Биография у него вроде бы состоялась. Фильмы Беляева пять раз отмечались высочайшими для советского художника наградами (пиджак «мэтра», украшенный золотыми дисками на красных муаровых колодках, был похож на музейный экспонат). Но волновался он не меньше нас, и сомневался, и был совсем далёк от категоричности, императивности…

— Я понимаю: бьёмся, бьёмся, и ничего не добиваемся! – говорил он. – Стараемся, хотим, чтобы наше дело было захватывающим зрелищем, чтобы нам с игровым кино если и не соперниками быть, то по крайней мере на своём месте, в своём роде – вровень с ним!.. Пытаемся-пытаемся, а оно часто скучно и бледно получается, не жизнь, а схема, тезис! Одно я знаю, – продолжал он, – самое главное – нужно работать и работать, острей, вкусней, ярче. Повторяю, пройдёт время и о каждом из нас будут судить по количеству цитат в фильмах новых поколений, из наших сегодняшних, так сказать, творений!

«Истинная ценность нашей повседневной работы (конечно же, и сегодня она нужна, важна, почётна) станет возрастать с каждым годом, с каждым новым людским поколением». Это утверждение принадлежит не мне, а Василию Николаевичу Беляеву – мастеру, так много сделавшему для развития и становления документального киноискусства как зрелища высокой эмоциональной кинопропаганды и киноагитации.

«Количество цитат, безусловно, будет окончательной оценкой нашего сегодняшнего профессионального мастерства!..»

Так, или по сути приблизительно так, выраженные мысли Беляева по поводу кинохроники я передаю в том виде, как услышал тогда, как понял, как запомнил. Естественно, это не извлечения из стенограммы. Но за смысл изложенного я ответствую в полной мере!

Он не был освобождён от творческих мук, забот и бед, что порой так густо идут рядом с нами. Не хотелось бы сейчас видеть в Беляеве человека, которому всё легко давалось (частенько в искусствоведении и рассказах о людях давно ушедших бытуют такие интонации). Жизнь его отличалась от жизни тех, у кого были успехи и не было произведений. Его произведения давались ему, как любому недовольному собой человеку, трудно. Он сомневался в себе всегда – мало кто об этом знал. Жил нелегко.

В своей жизни Беляев изрекал не одни только истины и ставил не одни лишь шедевры. Была у него продукция «по валу и навалу», как он сам говорил. Порой ему что-то было неинтересно делать. Что-то не получалось. Что-то могло и не выйти. И – естественно – на фоне того, что от него постоянно ожидали, не всё получалось представляемым в ожидаемом виде… Причины того сложны. И неоднозначны…

Время, на которое пришёлся пик деятельности Беляева был непростым. Для творчества по крайней мере.

Вкус, определявший характер искусства, был достаточно жёсткий, утилитарный, а для исполнения официозно-парадных, рассудочно-холодных и рациональных кинопредставлений слишком больших душевных средств не требовалось.

Это уже потом – спустя годы – как-то обозначились (или начали обозначаться) разные жанры, разные стили.

При всём том Беляев много делал, чтобы на документальном экране торжествовал кинорепортаж, правдивый, не только точный, но и яркий, несущий в себе элементы высокого искусства.

У кинохроники есть одна особенность: иным своим работникам она прививает узко профессиональный взгляд на жизнь – изо всего извлекать информацию. Постоянная забота «выдать» оперативность, не отстать от жизни в конце концов целиком завладевает кинодокументалистами, выходит на первый план. Тем более, что длительное время считалось недопустимым вмешиваться в хронологическое и процессуальное течение событий, фиксирующихся на киноплёнку. Плен этих представлений в какой-то степени входил в противоречие с творческим поиском.

Беляев сохранил в себе способность к художественному отношению к действительности, не изменяя приверженности к строгому и точному жизнеописанию.

Отдавая отчёт в том, что он летописец жизни и деятельности своей страны, и никогда не пытаясь «раздокументировать» свои киноматериалы, он стремился уйти от примитивной информационной фиксации, копирования живых явлений действительности.

Творческую жизнь Беляева я вижу посвящённой этой задаче, всю творческую жизнь с 1923 по 1967 год…

Сюжет, а не хронология, приём, а не процессуальные начала событий, конструкция,  а не простое жизнеподобие…

Он создавал драматические коллизии, уходил в область поэтических размышлений. Он не видел родное дело вне литературы и музыки, вне театра и балета, вне живописи, не считал кинохронику падчерицей рядом с признанными сёстрами-музами…Он делал всё, чтобы вывести кинохронику в разряд искусств.

Достаточно вспомнить знаменитую монтажную фразу из его героической кинодрамы «Народные мстители»:

«Я, гражданин великого Советского Союза, верный сын героического советского народа, клянусь…»

Этими словами клятвы партизан Великой Отечественной войны начинается эпизод в лесу на поляне, а потом в фильме, как бы обретая новое дыхание, сменяют друг друга в стремительном вихре кадры взрывов диверсий, боёв и отступлений, «рельсовой войны» и казни изменников, ночных походов и спасения детей, и в этом сочетании, поднимаясь до символа мощи всенародной борьбы, слова присяги «ложатся» на всю эту сюиту. А оканчивается она крупным планом паренька, который произносит последние слова клятвы, требующей от него всех сил в борьбе за поруганные жизни и разрушенные города, за смерть и слёзы, пока не будет уничтожен последний оккупант… Эпизод, от которого захватывает дыхание. Вдохновенный эпизод.

Письмо (лист № 1) начальникам фронтовых киногрупп В. Беляева с заданием по съемкам для фильма о героической борьбе советских людей в тылу врага. Фильм: Народные мстители. 1943 год. Источник: ГОСКАТАЛОГ.РФ (№ 17290169).

Через четыре года в «Суде народов» у Р. Кармена и Б. Горбатова родится другая великолепная монтажная фраза: «Встать! Суд идёт!» – и в зал Нюренбергского процесса главных военных преступников начнут «входить» бесчисленные жертвы фашизма: гибнущие в снегах партизаны Югославии и сожжённые в Освенциме польские патриоты, расстрелянные французские франтирёры и умершие от голода ленинградцы – кадры, снятые в разное время разными людьми, запечатлевшими ужасы действий нацистов.

Ещё старыми мастерами был открыт закон: искусства с их подразделениями и видами – от стихосложения до кладки зданий – как сообщающиеся сосуды: радости и приобретения одного перетекают друг в друга и взаимно влияют друг на друга… А не видеть достижений в смежных искусствах, не замечать их влияния на собственные дела – значит показать свою профессиональную узость и профессиональную близорукость. Не всякое следование высоким образцам – эпигонство…

Из трудных попыток Беляева вывести кинохроникальное дело в разряд самостоятельных искусств, поднять его роль выше простой фиксации уходящей кратковременности родились его мысли о путях развития документального кино. Они естественны для человека, задумывающегося над тем, что он делает, и пытающегося представить себе – хотя бы и общо! – будущее своего дела…

В связи с этой статьёй я пересмотрел некоторые фильмы, под которыми стоит подпись «В. Беляев».

Проходили передо мною теперь уже старые (но оставшиеся такими свежими) ленты, и было это, как звуки старинной музыки – и знакомо, и ново. И не думалось о старомодности, не хотелось замечать сухие фразы из дикторского сопровождения, потому что в целом это было ярко и динамично. Даже какие-то элементы назидательности и дидактичности не коробили, потому что напоминали по духу доброжелательные предостережения старой учительницы, которая хотела, чтобы дети выросли добрыми, умными, порядочными, а жизнь их была бы лишена тех порой мучительных переживаний, в таком обилии выпавших на её долю…

Всего беляевского мне пересмотреть не удалось – для этого потребовался бы сеанс, длиной в две недели…

Фильмы Беляева охватывают широкую, подробную панораму жизни страны – во времени и пространстве. Кинонаблюдения его доскональны и достоверны, захватывают неостывающим интересом к героям нашего времени, важнейшим фактам и событиям биографии страны, её истории, серьёзным проблемам народного бытия. Творчество Василия Беляева кровными узами связано с делами, заботами, чувствами его современников.

«Черноморцы» – год 1942-й… Удивителен фильм о героизме русских матросов, оборонявших Севастополь восемь месяцев в начале войны. Это и повесть, и поэма, и высокий отчёт – как много здесь атмосферы времени, примет эпохи, черт и свойств характера людей. Всё в картине чистый репортаж. Сплошь правда – кадры для фильма снимали, ловили, добывали, находили В. Микоша, Д. Рымарев, Ф. Короткевич!.. По содержанию – жизнь. По смыслу – поэзия. Поэзия борьбы, поэзия мужества, поэзия мученичества, поэзия надежд и разочарований, поэзия славы и победы. Оторваться от экрана невозможно. Одно из тех удивительных произведений, которое если и не отвечает на все вопросы, то по крайней мере подвигает человека к определённым выводам в раздумьях…

Море спокойное и штормовое, корабли борющиеся и гибнущие, батальоны морской пехоты, сошедшие на берег и направляющиеся на передовые позиции в предместьях Севастополя, бои большие и малые, тактические и местного значения, война, прослеженная подобно и тщательно, атаки и контратаки, снятые под огнём, бомбёжки и пожары, герои сражений – сотни зарисовок, метких и подробных, с точностью снайперского взгляда, составляют ткань фильма. И ни на мгновение не уходит из кинокартины оптимистическая нота: идёт Священная Война и Праздник будет на Нашей улице… Так глубоко видели суть жизни и суть событий люди, делавшие «Черноморцев» (1942; полнометражный; реж.: В. Беляев; операторы: В. Микоша, Д. Рымарев, Ф. Короткевич, А. Кричевский, Г. Донец, А. Смолка; — прим. ред. #МузейЦСДФ). Веришь в непобедимость, ощущаешь силу и веру в неминуемую победу, в светлое будущее… А это будущее просматривается – проглядывает – прощупывается в том, как чистят оружие – курят – едят – спят – читают  и пишут письма – чистят ботинки – улыбаются – бегут в атаку – падают, умирают, побеждают наши люди – русские матросы!..

Беляев не стеснялся показывать смерть, хотя фронтовые наши операторы и сами избегали в первые дни войны (да им и не рекомендовалось) снимать страдания и смерть советского человека. Причина здесь понятна: деморализовать легче, чем призвать и поднять… Но Беляев снимал и трагические вещи, зная, что ни понадобятся, эти кадры, когда встанет задача представить не обедняя, в полном объёме характер советского человека. Сам Беляев на свою ответственность (порой ему за это крепко доставалось! – он был руководителем фронтовых киносъёмочных групп) фиксировал и трудности, и смерть, и беду, и горе… Потому что более кого-то в тот момент (и на дальнейшее!) понимал, как важно не обеднить боевую нашу кинолетопись.

Едва ли можно считать полным отражение на плёнке жизни советских людей в годы войны, но это уже претензии не к Беляеву.

Фильм этот – россыпи кадров живого человеческого поведения, кинолетопись, в которой не переиначишь фактов, не изменишь дат, не переставишь людей – оказался широкой панорамой всенародной борьбы по охвату событий, по проникновению в их глубину, по точке зрения на факты. Он давал незабываемую картину жизни Советской страны на всём тысячекилометровом фронте, от Чёрного моря до Мурманска… Через один фильм просматривалась вся борющаяся страна. Был виден весь народ! Именно это и делает фильм драгоценным художественным  документом века.

Я помню, как «Черноморцев» смотрели раненые в эвакогоспитале №1369. В тот день привезли довольно много коробок с плёнкой – комедии какие-то, что-то про любовь. Но: «Ещё давайте «Черноморцев»! – просили раненые вновь и вновь. И снова на неровной серой стене бывшего кабинета биологии, где с незапамятных времён оставалась висеть таблица №7 «Лягушка травяная», гоняли и гоняли этот фильм… А уж если так смотрели кадры про войну фронтовики, то можно представить себе как их воспринимали люди в тылу! Как кинописьмо с фронта…

Посильнее многих художественных кинокартин был этот документально-художественный фильм, неприглаженный, в чём-то жестокий, нежный и суровый – правда безо всякой лакировки, широко и детально передававший атмосферу времени.

Свидетель важнейших сражений на крымской земле, Беляев не просто регистрировал события – он выражал свои пристрастия и вкусы, любовь и ненависть. Он не был бесстрастным летописцем. У него был свой взгляд, своя позиция. «Искусство не может, не должно быть спокойным» – так он сам говорил.

Существует утверждение, что любому кинодокументу можно придать разные толкования, использовать и в радость и в горе, и в правду и в ложь, во славу и в поношение, в честь и бесчестье, во зло или добро, в слёзы и в смех.

В общем-то, это ныне небезуспешно и делается кое-кому в угоду…

Позволю себе оспорить это мнение. Не всякий кинодокумент поддаётся такому насилию. Бесстрастный – поддаётся. Снятый же с партийных позиций, убеждённо и страстно – не поддаётся никогда. Пример? Фильм «Черноморцы»!

Никакой из его кадров не переиначишь. Кадры «Черноморцев» – это кадры справедливой войны. А иному толкованию они не поддаются. Не поддадутся. Не могут поддаться – в них такой смысл! Матросы бьются за своё, за правое дело. За свою землю. За свободу и независимость своего народа. Авторским кадрам, кадрам принципиальным, трудно придать иной, чем у автора, смысл…

В этой связи мне вспоминается одна удивительная  вещь. Как-то для работы понадобилось просмотреть некоторые выпуски «Дойчевохеншау» – был в фашистской Германии такой пропагандистский (кстати, ловко и оперативно делавшийся) периодический экранный киноорган. И попадается мне на глаза сюжет про кавалерийское подразделение власовских формирований. Чистят коней, выслушивают инструктаж хорунжего, скачу вперёд куда-то… Всего-то и делов!... Там русские, но видно – они не из Красной Армии. Так схвачена суть этих существ, так передана в крупных планах суть молодых людей – предателей, так обозначены в них негодяи, продавшие своих матерей, крыльцо своей хаты на своей бывшей земле… Вот вам и позиция. Манера. Убеждение. Взгляд. Симпатии и отрицания. Кроме того, что экспонировано на экране, ничего иного не сказать про них. Они – предатели. Озлобленные звери. Без прошлого. Без будущего…

Пройдёт два года – и Василий Беляев сделает фильм «Битва за Севастополь» (1944; полнометражный; режиссёр: В. Беляев; операторы: В. МикошаД. ШоломовичИ. Аронс, В. АфанасьевЯ. БерлинерК. ДупленскийИ. ЗапорожскийД. КаспийЛ. Котляренко, М. Лифшиц, Ф. Овсянников, М. Пойченко, Н. Петросов, А. СмолкаВ. СущинскийБ. Щадронов, Г. Хнкоян. - Прим. ред. #МузейЦСДФ), и зритель ощутить ноябрьский холод сивашской воды сорок третьего года, и пахнёт на зрителя резким запахом выхлопов солярки из двигателей сотен танков, рванувшихся через майский цветущий Крым от Сиваша на юг полуострова, и пройдёт по залу ощущение ветра от пропеллеров «ИЛ-2», что рубили воздух над Сапун-горой в часы штурма укреплений перед Севастополем…

Снова репортаж… Динамичный. Яркий. Острый. И снова сердце обольётся кровью при виде бесчисленных наших потерь, раненых наших, что выходили из боя, опираясь на винтовки, как на костыли, на юных медсестёр, что сутками наматывали километры бинтов, спасая юных бойцов. И снова десятки точно увиденных  отобранных деталей наполняют фильм, делая его выдающимся произведением искусства, выполняющим задачи воспитания сейчас и оставившим на века свидетельства героизма и неукротимого боевого порыва армии-освободительницы!..

…Режиссёр В. Н. Беляев – из кинооператоров. Он пришёл в кинематограф в двадцать лет. А был тот кинематограф ленинградской школы особой статьёй в киноискусстве, где было всё как на подбор: сценарное и режиссёрское, актёрское и операторское дело… И чуть попозже – звук, он тоже был свой – ленинградский звук, с Невы. Не моды, не поветрия рождались в ленинградской киношколе – постулаты вечного искусства. Неувядаемые до сих пор! Разные кинематографии подчинялись влиянию ленинградской киношколы.

В атмосфере создания «Нового Вавилона», «Дворца и крепости», «Чапаева», «Петра Первого», «Учителя», «Депутата Балтики», «Великого гражданина» формировались взгляды и пристрастия юного хроникёра Васи Беляева. Первые курсы его киноуниверситетов пришлось на эпоху расцвета «немого» кино с его культом изображения. Кадр был важнейшим компонентом. Надо отдать должное мастерам того времени: многие их кадры были виртуозны. Гениальны. Композиции – на уровне композиций живописных полотен Возрождения. Немые кадры могли не только молчать – говорить, призывать, шептать и орать…

Беляев знал цену изображения: он двадцать лет прожил в атмосфере ленинградской киношколы и был предан изображению. Острому. Резкому. Строгому. Обязательно смысловому: про что-то. То есть сработанному по принципам и требованиям искусства. Всё вокруг он видел только такими кадрами, отдавал предпочтение только таким кадрам. Воевал с апатичным изображением.

Правда, приходом звука поиски изобразительной силы кадра несколько ослабли. Не так уж нужным было ему, кадру, выделяться композицией, когда слышен стал новорождённый звук. Пришлось пережить пору девальвации зрелищности кадра, прежде чем кинематографическое изображение вновь стало обретать высокие визуальные качества.

В. Беляева это не коснулось. Для него без выразительности изображения фильма не могло быть. Кадры должны быть яркими, выпуклыми. Это осталось на всю жизнь.

Пристрастие к эффектной выразительности он перенёс и на монтаж. Яркие кадры нельзя клеить вяло. Одно восстаёт против другого. В фильмах, смонтированных Беляевым, отдельный кадр, уступая экранное место своему  продолжателю, никогда не завершается той своей клеточкой-фразой из человеческого движения, что тяготеет к статистике. Он требует дальнейшего разрешения, продолжения движения в следующем за ним кадре, чтобы затем стремительно влиться в монтажную фразу, выражающую смысл, суть рассказа.

Для Беляева монтаж был фильтром, через который он просеивал самые достоверные, самые точные по жизненной правде репортажа операторские куски. Вот почему в его фильмах и собрание строгих художественных документов тех или иных лет, тех или иных событий, и взгляд художника, взгляд профессионала. Всё вместе – индикатор времени.

Когда-то тяжким грехом считалось в документальном кино нарушение хронологической последовательности событий или их протокольного течения. Кинохроника – не эмоции, а информация. Вот платформа. Вот эстетика. Вот теоретическая основа. Ломать эти положения – значило уничтожать природу кинохроники…

Беляев упорно строил свои произведения по законам художественного осмысления материала подлинной жизни, нигде и никогда не переступая границ вкуса или меры. При этом он не был эпигоном, и в подражательности его тоже не упрекнёшь. Был он самостоятелен, всегда исходил их существа родного дела, как он его понимал. Искал и находил свои, собственные решения! Ну, а сегодня его принципы помогают мастерам советского документального кино повсеместно – от Таллинна до Фрунзе, от Киева до Хабаровска…

Я уже упоминал о знаменитой монтажной фразе «Присяга партизан». Ею не кончается фильм. Она как бы даёт ему новую силу. И всё новую и новую художественно-образную аргументацию приобретают кадры справедливой место оккупантам за смерть и слёзы народа. Материал для картины поступал из разных партизанских районов Украины, Белоруссии, Брянщины. Беляев безошибочно отбирал то, что было нужным тогда, что мобилизовывало, укрепляло, воспламеняло, не давало падать духом. Какая огромная палитра воздействия может быть заложена в одной картине! Это была картина о необоримости народа, картина о том, что сломить нас нельзя, невозможно, не получится никогда и ни у кого. Всё это – в системе блистательных эпизодов, которые перемежались, дополняя друг друга, раскрывая друг друга, рассказывали о боевых действиях, о ночных рейдах, о жизни в партизанских районах, где в годы оккупации не прекращалась Советская власть. Эпизодов, где была подлинная жизнь – быт партизан, «рельсовая война», эшелоны врага, летящие под откос, взрывы мостов, сожжение вражеских складов, работа партизанской печати, выпускающей газеты и листовки, налёты на вражеские посты и  уход-растворение в просторах родных лесов. Картина была интересна знакомством с теми партизанскими командирами, которые в сводках Советского Информбюро назывались «тов. К.», или «тов. Р.», или «тов. Ф.». Перед широким зрителем представляли генералы Ковпак, Руднев, Фёдоров, бойцы их отрядов. А скольких пропавших без вести находили на экране жители тыла!

У этой картины есть ещё одна характерная особенность: в ней люди сняты слитно с родной землёй, неотрывно от природы Украины: ставков, левад, полян, садочков, хат и стожков среди поля. Такая эстетика – точная для темы: люди, вставшие за родную землю всей громадой, а от земли пахнет порохом…

Потом, когда кончится война, на экран выйдет цветной документальный фильм «Парад Победы», смонтированный режиссёром Василием Беляевым (совместно с режиссерами: И. ВенжерИ. Посельским . - Прим. ред. #МузейЦСДФ), и предстанет перед взорами мира блестящая от дождя брусчатка Красной площади, по которой процокают подковами конные скакуны молодых наших маршалов Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского (один из них принимал Парад Победы, а другой – командовал свободными полками всех фронтов, приславших в столицу отборных воинов). И вот тогда коллеги из игрового кинематографа скажут Василию Николаевичу:

«Вот ведь какое дело, братцы-хроникёры!.. Мы, понимаешь, бьёмся-бьёмся над своими лентами, выдумываем сюжеты, изобретаем приёмы, ходы и конструкции, а зрители говорят – скучно, неинтересно, а главное – уже известно, всё это мы давно видали!.. А вы снимаете просто жизнь, а оторваться невозможно!.. Ну, просто колдовство какое-то!.. Как всё у вас легко и просто: ничего выдумывать не нужно, никакие сюжеты не нужны. Смотришь на событие: всё процессуально, всё по хронологии, а оторваться невозможно – гениально всё!»

Он был чисто протокольным, этот репортаж с Красно площади 24 июня 1945 года о Параде Победы. О том, как шёл по площади, спрыгнув с коня, на длинной панораме Маршал Советского Союза Г. К. Жукова, о том, как проходили, печатая поступь, воины страны-победительницы мимо Мавзолея Ленина, как падали знамёна побеждённого врага под грохот барабанов на землю!.. Он был чисто протокольным – тот репортаж с Красной площади, а остался на века, и все поняли, почему мы победили и почему не могли не победить.

Но это будет потом, а пока, когда до конца войны будет ещё очень далеко, сделает Василий Беляев фильм «69-я параллель» – рассказ о северном крыле нашего фронта. В этом фильме люди нашей страны, изнемогающей в трудах и мучениях войны, искали ответ – как держится наш Север, какие люди обороняют его, есть ли уверенность, что выдержат? Смотрели и видели: держится Север! Отважные люди обороняют его, стоят крепко, не пятятся, бьют врага. Фильм уверенно отвечал стране: «Да, держатся, да, победим!» Показывал накал боёв и героев Севера: адмирала А. Головко, юного командира авиаполка подполковника Б. Сафонова, капитана 2-го ранга Н. Лунина – командира легендарной подлодки «К-21», капитана Поначевского – командира артиллерийской батареи, капитана 1-го ранга Колчина, который с десантом отправлялся на штурм сопки Безымянной… «Открывал» экран быт сурового Севера – с караванами союзников, направлявшихся в Советский Союз с ценными военно-экономическими грузами, с налётами вражеской авиации, с оленьими упряжками, на которых подвозили к авиабазам бомбы…

Особых жанровых признаков в фильме не было, просто шёл густо-жанровый, подробный рассказ о том, как воюет Север. Но это был рассказ, необыкновенно щедро наполненный бесчисленным количеством подробностей войны и деталей человеческого поведения на войне, рассказ про жизнь…

Что необходимо, чтобы получился хороший кинорепортёрский материал? Беляев говорил:

«Надо обладать хорошей природной реакцией да поймать чуточку репортёрского счастья. Настоящее же искусство проявляется тем, где запечатлён не только факт, событие, но и передано настроение человека, выражена мысль самого автора…»

Всё это в полной мере присутствовало и в фильме «69-я параллель».

Ещё пройдёт время, и должен будет Беляев сделать много фильмов о войне: и боевой репортаж «От Вислы до Одера», и «В Померании», и «Будапешт»…

Пройдут годы, прежде чем его руки коснутся кадров бесценной ленинской кинолетописи и вместе с М. И. Роммом и М. Е. Славинской будет он любовно собирать, реставрировать, восстанавливать и выкадровывать те немногие сотни секунд ленинских киносъёмок, из которых создаётся фильм «Владимир Ильич Ленин» – единственная в своём роде, уникальная кинобиография великого вождя, поэма, собранная из прижизненных съёмок гения революции… Это произойдёт в 1949 году. Выход фильма на экран станет торжественным явлением нашей общественно-политической и художественной жизни.

В последние годы Василий Николаевич любил делать фильмы о сельском хозяйстве. В них были русские крестьянки. Русские песни. Русские поля. Необыкновенно много пейзажей, особенно среднерусской полосы… Видно, устал человек от волнений века. Да ведь и трудно было не устать! Ведь почти сорок лет ежефильмово – о страстях, о бедах, о героике человеческой.

Влияние кинохроники – феномен любопытный. Произведение этого искусства сильнее других средств массовой информации сейчас, сегодня, сию минуту влияют на людей, заставляют чему-то верить или в чём-то сомневаться. Словом, мощная энергия. Откладывается в человеке если и не навсегда, то по крайней мере весьма надолго!... Устаревая же (а устаревает очень быстро!), она становится наивной, банальной, и это оказывается препятствием на пути к сердцам жестоко-неснисходительной молодёжи! Киноискусство сильнее других подвластно времени. Фильмы быстро умирают, особенно документальные.

Удивительная, прямо-таки парадоксальная вещь происходит с кинохроникальной плёнкой! Сегодня такая волнующая и животрепещущая, назавтра она – как прочитанная газета! – быстро устаревает, уступает место другим событиям и иным сенсациям, иным общественным заботам, забывается. Но вот проходит 10, 20, 30 лет и – чудо! – старая плёнка, возвращённая на экран, возрождается. Смотришь её – не насмотришься, изучаешь её, впитываешь вновь и вновь атмосферу того времени. И снова радуешься старым встречам, и печалишься прошлым забытым расставаниям. И – удивительное дело! – видишь в этой плёнке то, чего раньше не замечалось, чего, казалось, не было видно тогда, а стало видно – и так отчётливо! – сейчас, сию минуту, сегодня. Мало того, даже что-то совсем новое, отжатое временем обнажилось и проявилось в ней.

И те кадры, в которых заложена была (и сохранилась не подвластная никаким окислам анализов и критики, переоценок, пересмотров и реформ) абсолютная социальная правда, ощущалась подлинная, несрежиссированная жизнь, в кусках которой бились эмоции давно прошедшего времени, сегодня волнуют так же, как и прежде. А пожалуй, и больше, и глубже, может быть…

Окончательную оценку кинодокументу выставляет время. Истинная ценность кинокадра хроники выявляется годы спустя. И эта значимость – навечно! Чем более кадр был стихийней, «репортажней», «непричёсан», чем более чётко выявлял житейские противоречия, конфликты и сложности, тем большей цены заслуживает он потом.

А чем заинтересованнее относился к своему делу мастер, создатель «старого» кадра, чем больше он сумел взять от жизни правды и эмоций, тем больший вклад он сделал в кинохронику, в документальное кино…

О размерах подобного истинного вклада говорят беспристрастные справки об использовании кинолетописных материалов прошлых лет в картинах наших дней. Так вот. По количеству цитат, взятых из документальных фильмов за последние тридцать пять – тридцать восемь лет, на первом месте в кинохронике стоят кинокартины «Парад Победы», «Черноморцы», «Народные мстители», «Освобождение Севастополя», «Владимир Ильич Ленин». Точному учёту и исчислению количество цитирований из указанных выше «кинотекстов» не поддаётся. Из фильма в фильм идут цитаты. Последние примеры – полнометражные картины из документальной киноэпопеи «Великая Отечественная».

Заслуженный деятель искусств РСФСР Василий Николаевич Беляев один из самых «цитатных» мастеров в кинохронике. Совершенно из этого не значит, что работал он только наверняка, что был расчетлив, цепок и рационален. Были у Беляева картины и серые и дежурные (про них он говорил, что и через двести лет они за бриллианты не сойдут!). Не надо видеть в прошлой жизни только розовые краски. Там, в прошлом, было всё: и муки, и заботы, и беда, и сомнения, и ошибки, и победы.

Проходит время. Забывается суетное, частное, субъективистское. И тогда вольные оценки уступают место обозначениям истинной цены вещам и фактам, людям, жизни и предметам.

Жизнь и работы Беляева – полезный опыт, которым, естественно, пользуется следующие за ним поколения кинохроникёров, независимо от того, знают они Беляева или же не слушали о нём (жаль, что есть такие бегуны на длинные дистанции, что не знают, в чьих руках до них была эстафета, которую они несут). Думаю, что В. Н. Беляев в соответствии со своим характером мог бы в этом случае сказать:

«Ну ладно, пусть бегут, абы огонь не гас!..»

Сейчас, когда множество документальных фильмов целиком строится на старых документальных материалах, когда столько сюжетов игровых лент рождается из хроникальных заметок, когда мастера художественного кино цитирует целые документальные куски прошлого в своих работах (лучше того, как, скажем, снята была осенью сорок третьего года в Тегеране конференция «Большой тройки», никогда не «перепоставишь»), мысль Беляева о будущем наших повседневных съёмок, простой кинохроники становится в ряд пророческих. А ведь была она высказана в то время, когда кинолетопись наша только ещё лишь начинала накапливать те черты и свойства, ту комплектность и характер, которые потом заставили говорить о нём как о завоевании культуры, как о национальном достоянии! Ну, а в том, что и в этом случае теория перегнала практику, ничего нет странного: такое за теорией частенько водится…

Заканчивая свои заметки о человеке, которого я люблю и буду помнить всегда, который оказал на меня большое влияние, вспомнив всё то, что он сделал для кинохроники, вспомнив, что фильмы его – в действующем фонде и жизнь их продолжается, я не могу не привести одну мысль Жюля Ренара, не очень счастливого и не очень удачливого французского писателя, занесшего её в свой «Дневник» в начале года тысяча девятьсот седьмого. Звучит она так:

«Классика – это не обязательно то, что совершенно; это просто значит, что человеку время от времени удаётся сделать нечто прекрасное…»

По-моему, очень подходит к Василию Беляеву.