Кинооператор Хнкоян в дни Великой Отечественной войны

24.06.2019

Автор:
З. Л. Гинзбург

Опубликовано: Кинооператор Хнкоян в дни Великой Отечественной войны. Повесть /З.Л.Гинзбург (Изд.: –Минск: А.Н. Вараксин,2013. –24 с.). Фото из личного архива Аллы Георгиевны Мирзоян (дочки Г. Н. Хнкояна).

Посвящается Хнкояну Георгию Николаевичу, снявшему бесценные ленты «В Атлантике» (1954), «На побережье Канады» (1955),«На поиски рыбных богатств» (1956),«В Атлантике» (1954), «На побережье Канады» (1955), «На поиски рыбных богатств» (1956), «В тропиках Атлантики» (1961), «Они побеждают топи» (1962), «Наступление на океан» (1964) и др.

Первые дни войны застали кинокорреспондента Георгия Николаевича Хнкояна в Краснодаре. Он снимал сюжеты «Тыл помогает фронту» и томился.

Москва его не знала, он недавно окончил ГИК и был послан на Ростовскую кинохронику. На фронт посылали лучших операторов, наиболее опытных и зрелых. Надежд стать фронтовым корреспондентом почти не было.

И вдруг совершенно неожиданно Хнкояна вызывают в политуправление Штаба Кавфронта и предлагают ехать немедленно в качестве кинооператора вместе со штабом в Крым, снимать наступление.

Хнкоян соглашается с восторгом. 29 декабря 1941 года с нашим первым десантом высаживается с крейсера в Феодосии. Здесь Хнкоян впервые увидел войну.

Разрушенный город горел. Немец удрал, но на улицах остались его следы. Валялись рюкзаки, брошенное оружие, оставленная техника, лежали трупы немцев, первые увиденные трупы. Город был в дыму. Немцы стремительно уходили все дальше и дальше. Остановились в 14 км от города. Хнкоян снимал трупы, оставленную технику врага, казалось, вот это и есть война, вот это и надо снимать. Поехал в порт, туда прибывали наши подкрепления.

И сразу попал под жестокую бомбежку. Это была первая в жизни бомбежка. До отправки на фронт, вражеских самолетов над головой еще не видал. Стало страшно.
«Боже мой!» (Любимое выражение Жоры Хнкояна.) Растерялся, не знал, что снимать, бомбежку или выгрузку танков. На счастье, первые бомбы почему-то не разорвались. Капитан спокойно посоветовал снять и бомбежку и выгрузку. Спокойствие капитана подействовало. В Керчи впервые попал на передний край, увидел своими глазами результаты минометного огня. Раньше про минометы и не слыхал. Стало казаться, что надо снимать наших убитых и раненых, наши потери. Хнкоян сказал об этом политруку, а он спокойно ответил, что, по его мнению, надо снимать наступление.

«Но ведь его же нет!» – Корреспондент был потрясен тем, что увидел на переднем крае.
– Будет, – убежденно ответил политрук. Хнкоян стал напряженно думать. Снимать наступление еще нельзя, стало быть, нужно показать людей, которые к наступлению готовятся. Стал снимать бойцов в их быту. Снял читку газет в траншеях, снимал бойцов за обедом и т.д.

Важно было почувствовать их спокойствие, уверенность в будущей победе. Возникла новая идея. Хнкоян стал искать своего героя. Ему хотелось жить с ним, снимать, как он живет, как воюет, хотелось провожать его с аппаратом до самой смерти в бою; не знал войны и еще совсем не понимал, что же в ней надо показывать. Хотелось найти самое главное, самое опасное и самое нужное.

Романтика войны молодого хроникера была детской. Хнкоян обратился к командованию: «Где самое страшное место? Укажите, пожалуйста, самый простреливаемый немцами пункт».Оператору указали небольшую высотку, на которой находился наш орудийный расчет. На второй вопрос, о самом храбром бойце, Хнкояну указали командира орудия, стоявшего на этой же высоте.

Оператор был доволен. Оставалось совсем немного: познакомиться с героем и «зажить на высотке его жизнью». Будущий герой оказался украинцем, рослым, здоровым парнем, веселым и приветливым. Он радушно поздоровался с кинооператором. Узнав о цели его прихода, он познакомил корреспондента со своими товарищами: наводчиком и заряжающим. Специально для него выстрелили из орудия. Он отснял выстрел. Снял крупным планом, как стреляет герой.

– Ты побудь у нас, – предложил ему герой, – от 4-х до 6-ти немец начнет методичный (он с особым удовольствием произнес это слово) обстрел, тогда наглядишься. Оператор посмотрел на часы и стал волноваться. Боялся не только «методичного» (слово пугало) обстрела, но и того, что немец может убить его героя раньше, чем он успеет отснять материал, и сюжет, так великолепно им задуманный, – который, казалось, совсем по-новому подаст хронике войну, – этот сюжет пропадет, не станет героя.

Оператор был слишком юным. Он потерялся в первых впечатлениях войны, но он мужественно искал новых путей. Ровно в 4 часа немцы начали обстрел.
– Иди в землянку, – обратился к репортеру командир.
– А ты?
– Я останусь.

В землянке одному было неуютно. Наверху рвутся снаряды, «методичный» обстрел, невесело. Через некоторое время Хнкоян услышал голос своего героя:

– Ну как тебе?

– Страшно, – честно сознался репортер, – почему вы не уходите?

– Мы не оставляем орудие во время обстрела, даже если оно не

стреляет.

Этого оператор не знал. Он должен немедленно снимать этих героев. Вот так и будет снимать: обстрел, разрывы, а они спокойно сидят у орудия и читают газету. Газеты в действительности не было, но такой-то пустяк можно было добавить, дать им газету в руки. Мир увидит наших героев, увидит, как они презирают смерть. Оператор

сообщил свой план съемок герою. Артиллерист все одобрил, за исключением газеты.

– Не надо, – мягко сказал он репортеру. – Не поверят, смеяться будут.

«Спасибо герою, – благодарно вспоминает Хнкоян, – он уберег меня от лжи».

Оператор снимал разрывы и артиллеристов, которые курили и разговаривали. Это было правдой.

– Утром будем бить немцев, – сказал герой. Откуда он знал, репортер так и не понял. Но наутро действительно был получен приказ, в котором указывались координаты стрельбы. Герой просил оператора снять снаряд, на котором он мелом написал «ЗА СОВЕТСКУЮ РОДИНУ». Хнкоян снимал без конца выстрелы орудия, разрывы ответных немецких снарядов. Не было только концовки. Но, как смеясь говорит Хнкоян, ему повезло. Герой его был ранен. Он снимал крупно рану. Задание было выполнено: оператор проследил судьбу своего героя до какого-то решающего момента в его борьбе за Родину.

Война укладывалась в сюжет, который он наивно мыслил как пьесу. На просьбу оператора отправиться в госпиталь герой ответил категорическим отказом – он не оставит орудия.

Артиллеристы научили оператора многому.

– Мы, хроникеры, хрупкие люди. Вот вы улыбаетесь, смеетесь, – сказал оператор, – вы не боитесь войны.

– Таких много, – просто сказал мне артиллерист. – А бояться войны – это проиграть войну. Возвращайся к нам, а когда укрепишься немного, я пошлю тебя вместе с корректировщиком поближе к немцам.

Оператор ушел. Его тянуло к артиллеристам, и вскоре он вернулся. Героя не застал. Рана воспалилась, и его отправили в госпиталь в Краснодар. Перед уходом он оставил короткое письмецо: «Придет молодой кинооператор. Возьмите его на передний край. Пусть увидит нашу пехоту».

Нарочито задуманный, но правильно выбранный герой учил Хнкояна видеть войну.

– Нужно ползти, – сказал оператору корректировщик, с которым они отправились на передний край.

– Ползите первым, – попросил Хнкоян, не решаясь признаться, что он никогда не видел, как это делается. Военной подготовки он не проходил, и практика войны давалась ему трудно. Прошли зону пулеметного огня, попали в зону снайперского обстрела. Снайпер заставил пролежать минут 20. Добрались до корректировочного пункта. Дали расчету нужные координаты. Наши начали бить точнее.

Теперь можно было отправляться к пехотинцам.

– Кто идет?

– Идет кинооператор.

Встретили удивленно. На Крымском фронте не было еще ни одного оператора. Проверили документы. Впустили в траншею. Хнкоян увидел грузина, заговорил с ним по-грузински. Оказалось, что он из Тбилиси, города, где Жора прожил почти всю свою жизнь.

На вопрос грузина, зачем он к ним заявился, Хнкоян ответил, что пришел снимать их, как живут, как воюют.

– Удерешь! – совершенно уверенно заявил грузин. – Знаем мы вас.

– Да откуда знаешь, – возмущенно отозвался кинохроникер, – сам говорил, что видите здесь оператора впервые.

– Журналы смотрел, – насмешливо отозвался пехотинец. – Снимают только авиацию да артиллерию, пехоты нет. Значит, боятся ходить к пехотинцам. Да вот начнется методичный обстрел, и ты удерешь.

– А вот начнется обстрел, ты давай, иди вперед, – задорно ответил ему Хнкоян, – а я пойду за тобой и сниму тебя. Пойдешь?

– Приказа не будет, не пойду. Но я при обстреле не удеру – и то хлеб, как говорит грузинская пословица.

Ровно в 4 часа начался обстрел. Оператор спокойно курил. У артиллеристов на высотке было куда страшнее. Там был впервые, да и людей здесь больше, а на миру и смерть красна. Грузин был удивлен.

– А ты бывал в атаке, расскажи, пожалуйста, – попросил хроникер.

– Да что ж тут рассказывать. Приказ, ракета – и пошли. Идешь до соприкосновения с врагом и тут уж решаешь: винтовкой, кулаком или штыком надо действовать. Ну, вот приказ будет, пойдешь за мной.

– А обещаешь немца на штык взять?

– Ну, это как придется.

– Тогда сам посуди, я буду собой рисковать, аппаратом буду рисковать, а снимать мне нечего будет. Вот в Париже живет семья одна, которая до сих пор получает пенсию за фотографию, на которой видно, как француз взял немца на штык. Их дедушке, фотографу, во время франко-прусской войны удалось щелкнуть аппаратом в тот самый момент, когда француз сажал немца на штык. За такой кадр стоит жизнью рискнуть. Но рисковать вместе нужно.

История этой фотографии где-то глубоко засела у Хнкояна. Когда он убеждает, что рисковать своей жизнью, аппаратом и снятым ранее материалом нельзя, то где-то в глубине этими соображениями он, прежде всего, хочет убедить самого себя. Ему самому больше всего на свете хочется повторить кадр французского фотографа в кино. Хнкоян прожил у пехотинцев три дня. Привык к методичному обстрелу.

– Тебе наступления не хватает, – говорили ему пехотинцы. – Возвращайся сюда, с нами пойдешь в атаку. Если тебя ранят, материал спасем и тебя вытащим. Аппарат в шинель завернем, чтоб не засветить материал.

Ребята уже узнали, чего боится хроникер. Снимать атаку, рисковать собой, но материал по крайности спасать нужно. Наступления не было. Теперь Хнкояну казалось, что он все может снять. Он договорился с командованием, что ему построят специальный блиндаж, и он будет снимать в наступлении все, что сможет, все, что увидит.

В душе оператора идет внутренняя борьба. Что же нужно снимать? Массы, идущие в атаку, или детали штыковой атаки, идти вслед за бойцами, идущими в атаку, гоняться за крупными планами?

Хнкоян ждет начала наступления. На его вопросы, когда же оно начнется, политрук отвечает, что наступление будет, но когда – неизвестно. К этому времени в Керчи уже было еще два оператора.

Работали дружно. Хнкоян, самый «старый», знакомил товарищей с фронтом. Аппараты были наготове, вместе ждали наступления.

На рассвете 8 мая операторы проснулись от страшного шума моторов. Выскочили из землянки. Небо было черным. В четыре яруса летели немецкие самолеты. Немцы начали бомбить наши тылы. Бомбили с рассвета до 9 часов вечера. Немцы неожиданно перешли в наступление и прорвали нашу линию обороны. Вслед за самолетами начала наступать немецкая пехота. Наша артиллерия с боями уходила. В первую минуту Хнкоян растерялся, но увидев отступление, решил снимать немедленно. Что снимать?

Снимать наши части, которые мы поджигаем, чтобы ничего не оставить противнику. Слова Сталина о том, что Крым был и будет советским, мгновенно привели оператора к этому решению. Хнкоян начал крутить. В этот момент к нему подбежал работник особого отдела.

– Что ты делаешь? Кто разрешил? Ты уверен, что останешься жив?

– Уверен, – ответил оператор и продолжал снимать.

Он был уверен в одном, что Крым будет нашим. Его возьмут обратно, и тогда материал об отступлении понадобится для фильма.

Он был прав. Материал понадобился, но его постигла неудача. Материал не получился, подвела пленка, и оператору не пришлось даже послать его в Москву.

Кончив снимать, Хнкоян на машине (к этому времени у него она была) поехал к хате, где он жил с товарищами. Никого уже не было.

Снова один. Гонит с шофером по степи. Вдруг на дороге кинооператор увидел патрон из-под проявителя.

– Гони по следу, Федя! – кричит Хнкоян.

Через несколько минут увидел в лощине оператора Петрова и его ассистента, который мирно варил кашу. Не видались всего несколько часов, крепко расцеловались. Через переправу перебрались в Краснодар. Хнкоян уходил из Крыма с тем, чтобы вернуться. Помнил разговор с особистом, снимая отступление, брал на себя обязательство выжить и вернуться с победой.

Попал на тот самый участок Кубани, который, по его мнению, должен был привести в дальнейшем его снова в Крым, к Керчи, был в окружении, выбрался. Снимал операцию под Кущевкой, проходил через Грозный, Моздок, взбирался с бойцами Красной Армии на Алагир. Шло зимнее наступление 1942-1943 гг.

Летом 1943 года снова Кубань, затем Донбасс, Осипенко. Снимал уличные бои в Мелитополе. Наконец, 1 ноября Хнкоян попадает на Сиваш.

После взятия Мелитополя немцы оказались взаперти в Крыму. Единственной дорогой для отступления немцев со стороны Украины был Турецкий вал. Его нужно было взять. С восточной стороны Турецкого вала находится Сиваш. В ноябре Верховным командованием был дан приказ о форсировании Сиваша. Сиваш – соленое озеро,

вода в нем не замерзает, она делается зимой густой и вязкой. Озеро мелкое, глубиною в 70 см, даже лодки в нем садятся. Немцы не оставили здесь серьезной обороны, они надеялись на Сиваш, надеялись, что людям, особенно в это время года, его не пройти. Форсировать в ноябре Сиваш – это значило идти по пояс голыми в этом полузамерзшем месиве, соленом, разъедающем тело.

Крейзер решил повторить в ноябре 1943 г. легендарный переход Фрунзе через Сиваш, который также состоялся в ноябре 1920 г. Есть кадры, заснятые Хнкояном: люди идут через Сиваш в ватниках, в ушанках и голые по пояс в воде, а кругом у берега снег виден. Это, вероятно, было страшнее атаки. Ширина перехода по воде – три с половиной километра, и подступы с каждой стороны – по полтора километра. А подступы – это густая и вязкая соленая грязь.

Место перехода – надежный брод, через который нужно было перевести целый корпус – указал солдат Фрунзе, старик Оленчук, которого командование разыскало в Строгановке. В 1920 году он вместе с Фрунзе переходил Сиваш. Он и тогда жил в Строгановке и тогда указывал место перехода. Ему сейчас 78 лет. Старик по-прежнему

добывает еще соль, но повести людей сам уже не мог, плохо двигался. Он указал место перехода, указал и людей, которые смогут провести наших на ту сторону, людей, которые заждались Красную Армию. Старик стоял на берегу, следил за переправой, давал указания. Вероятно, он чувствовал себя моложе не только на те четверть

века, которые его отделяют от перехода, в котором он сам участвовал, вероятно, он был в эти минуты совсем юным.

Люди несли на себе пушки. Первую пушку принес на тот берег Махмуд Гаянс. Тащили на себе мины, продовольствие. Немец еще не обнаружил перехода. Обстрела не было. Люди шли в приподнятом настроении. Вот Крым, а там немец, которого теперь уже скоро выгоним из Крыма. Хнкоян снимал с оператором Андреем Сологубовым.

Люди были рады, хотелось, чтоб мир узнал о замечательном переходе, узнал и увидел, как шла через Сиваш Красная Армия. Порой даже слышалась шутка.

Хнкоян снял сапоги, снял брюки и пошел в воду с аппаратом, вслед за бойцами. Прошел километр, отснял свои 30 метров, кончилась пленка, нужно было возвращаться на берег для перезарядки. Попросил кого-нибудь из бойцов остановиться, подставить спину. Стоять в холодной соленой воде страшнее, чем идти. Один боец согласился.

Оператору было страшно уронить аппарат, засветить или замочить пленку. Кое-как перезарядил, а люди уже отошли далеко. Хнкоян бежит по воде, догоняет, торопится снимать и слышит позади себя:

– Ах ты, сукин сын, оставил, а сам убежал.

Хнкоян обернулся и увидел, что боец застрял, не может двинуться. Оказалось, что пока он стоял, изображая стол для перезарядки, вязкое дно засосало ногу. Хнкоян бросился помогать и вдруг чувствует – его самого начало засасывать. Долго тащили друг друга, насилу выбрались. Бегом догонял оператор первый отряд. Вместе с ним вышел на высокий Крымский берег. Радостно снимал бойцов на Крымской земле, снимал, как люди складывали оружие, принесенное на себе, и как снова уходили за новой партией оружия и боеприпасов. Без отдыха шел Хнкоян обратно с бойцами через Сиваш, и снова и снова шел по воде, и «снимал для истории», как он сам говорит. Оставить для будущей летописи войны кадры, как можно больше кадров этого поразительного перехода, казалось столь важным и нужным, что он не позволял себе отдохнуть.

Казалось, что не имел права сделать переход однажды. Он обязан был снять как можно больше людей, как можно больше героев. Это было так же важно, как делать войну самому, самому воевать. Уже под вечер (в который раз!?) Хнкоян шел через Сиваш и снимал бойцов; снял бойца, который тащил на себе две тяжелые мины. Боец споткнулся, попав в глубокую воронку, и упал.

Хнкоян подбежал помочь бойцу встать, но боец ослабел, тащить обе мины уже не мог. Темнело, снимать уже поздно. Маленький, хрупкий оператор взвалил на себя вторую мину и понес. Работа оператора на сегодня закончена, он мог стать на время бойцом.

Хнкоян возвращается в Крым, из которого он уходил в 1941 году.

Тогда он снимал отступление, верил, знал, что вернется. Вспоминал разговор с особистом и горевал, что материал отступления, который вот-вот понадобится для фильма о возвращении, не получился, не удался. Но зато героику наступления он уже не пропустит. Всю жизнь Хнкоян страдал от ангины. «Жора, мальчик мой, – говорила ему в детстве мать, – не становись голыми ногами на пол, опять горло будет

болеть». В этот день Жора пробыл в холодной соленой воде Сиваша с 9-ти часов утра до 4-х часов вечера и навсегда вылечился от ангины.

«Я стал бы широко рекомендовать всем страдающим ангиной переход через Сиваш, средство сильное, но несомненно действенное», – улыбается Хнкоян. Хнкоян заночевал на Крымском берегу. Наутро снова снимал подходящие части, вылазку их на берег. На этом берегу оставалась пленка оператора и сапоги. По телефону узнал, где Сологубов. Связь была уже налажена. О товарище Хнкоян вспоминает с нежностью и несколько раз справляется у меня, напишу ли я про Сологубова, про его замечательную работу на Сиваше. Хнкоян – хороший товарищ и любит людей. О чем бы он ни рассказывал, всегда на первый план у него выходят люди, с которыми он работал и воевал. Сологубов вышел к нему навстречу, встретились в море.

Решили поменяться с Сологубовым берегами. На Украинский берег

прибывали понтоны. На берегу стояла лошадь. Зрелище довольно неожиданное.

Хнкоян пристроился с аппаратом. Лошадь повалили на бок, связали, настелили в лодку соломы и очень бережно – «Боже мой (любимое выражение Хнкояна), как удобно ей было!» – положили лошадь в лодку. Это был едва ли не самый комфортабельный переход через Сиваш. Пять человек волоком тащили резиновую лодку сперва по грязи, а потом по воде. Оператор продолжал снимать, снимая, шел через Сиваш, целых три часа сопровождал лошадь. На берегу лошадь стала на ноги. Походная кухня с дымящимся обедом уже ждала ее. Сюжет «Первая лошадь на Крымской земле» был закончен. Оператор снова спешил на Украинский берег. В Сиваше прибывала вода. Там начиналась погрузка орудий на металлические лодки. Лодки эти тянули отряды человек в 50. Подходили большие наши части. Операторы решили снимать их на Крымской земле. Хнкоян бросился просить самолет для Сологубова. Но летчики отказывали. Самолеты были предназначены исключительно для перевозки раненых с Крымской земли. Но Сологубов должен был снимать и работу сандружин. Насилу уговорили, Сологубов улетел, Хнкоян остался. И вдруг начался налет на переправу и на оба берега. Первый налет. Немцы узнали о переходе через Сиваш только на третий день. Налет был очень жестоким. Облачность была низкой. Мессера летели над водой, метров на 10, не выше. Облачность была такая, что немцы строчили, не видя наших. Первая мысль Хнкояна была об Андрее, укрыться там негде, траншей на Крымском берегу не было. Хнкоян подбежал к обрыву, снимал оттуда бомбежку. Самолет шел прямо на самолетную площадку, где стояли наши санитарные самолеты. Девушка-зенитчица сбила немецкий самолет. Хнкоян схватился за «Аймо», аппарат не тянул. С горя залег с бойцами в окопчик, прямо над Сивашем. Бомбежка усиливалась. Было страшно. Боец пожалел оператора – «Я бы в жизни оператором не стал. Трудная ваша профессия».

Немец бросал бомбы замедленного действия, которые очень низко летали. Самолет шел прямо на окопчик, в котором залегли оператор с бойцами. «Лишь бы не перед носом бросал». Так и есть. Бомбы падают прямо перед носом. «Это наши бомбы! Не вставай, они замедленного действия», – крикнул оператор, прижался к земле и обнял аппарат, «хоть он и не работал», – с грустной улыбкой добавляет Георгий Николаевич.

Бомба упала, земля дрожит. И вдруг Хнкоян почувствовал свободу в окопчике – вдвоем было тесно. Не успел понять, в чем дело – разрыв. Забросало землей. Поднялся и увидел, что бойца, пожалевшего его, нет с ним. Оказывается, не выдержал и встал раньше разрыва. Хнкоян посмотрел вниз и увидел в Сиваше труп с разбитой головой. Осколком его ранило в голову, и он выпал из окопа прямо в Сиваш. Бомбежка была неточной. Все самолеты остались целы. Жертвы были. Через десять минут после налета все было спокойно, вечером даже костер развели. Гибель бойца тяжело подействовала на Хнкояна. Позвонил на Крымский берег. Где Сологубов? Ответили – оператор не вернулся. Помчался к полковнику Собянину. Собянин командовал переправой, он принял кинокорреспондента очень тепло. «Найдем твоего Сологубова, не волнуйся». Усталость и волнения пережитого дня сломили оператора. Уснул. Через два часа будят, сообщают, что звонил Собянин, приказал разыскать кинооператора, накормить и напоить, если не ел, сделать так, чтоб забыл бомбежку, а еще приказал передать, что завтра будет большая работа и что товарища оператора ищут. Через десять минут новое сообщение. Собянин просит передать полученное с Крымского берега сообщение: «В землянке лежит незнакомый человек, рядом с ним черный аппарат со стеклышками. На щеке у человека маленький шрам, на груди орден Красной звезды». Собянин справлялся, совпадают ли приметы. Это был Андрей. Сологубов уснул, и по приказу Собянина его там разыскали. Ночью Андрея разбудил дежурный в землянке и сообщил, что звонил полковник Собянин, «приказал следить за вами, накормить вас хорошим завтраком и просил сообщить, что товарищ ваш оператор очень о вас беспокоится». Полковник просил также передать, что завтра предстоит большая работа на этом берегу. Андрей выслушал, поблагодарил, повернулся на другой бок и снова уснул. Проснулся, а ему такой завтрак приготовили, что он и не поверил сперва.Собянин очень трогательно отнесся к операторам в те дни, очень ценил работу хроникеров на Сиваше.

Первый отснятый операторами материал о Сиваше получил в телеграмме хроники следующую оценку: «В материале есть правдивые кадры. Нет основного, нет боев, нет соприкосновения с врагом». Но ведь его и не должно быть, к этому и стремилось командование, форсируя в ноябре Сиваш, и это удалось, боев поначалу не было, потому что на Крымском берегу у Сиваша немец не оставил почти никакой обороны. Операторы отправились на Крымский берег. Наши сидели в окопах. Ожидались большие бои. Не было воды, воду в бочках на лодках волоком через Сиваш таскали, на самолетах возили дрова, бензин, машины тоже в лодках волоком перетаскивали.

Хнкоян увидел свою лошадь. Повар, хозяин коня, узнал его, обрадовался, угостил обедом, накормил любимой пшенной кашей. «Я поговорил с лошадкой», – шутит оператор.

Снимали прибывающие части. Немец уже заметил нас, на Крымском берегу образовывался фронт. На Крымской земле снова идут с пушками, пулеметами. Хнкоян снимал бой. Немцы пустили 4000 мин. Люди в кадре бегут, падают, снова бегут.

Материал о Сиваше снимали операторы в ноябре, а журналы «На Крымской земле» вышли в мае. Натура уже была летней, и материал Сиваша не вошел. Журналы показывали на фронте генералитету и бойцам. Крейзер и герои Сиваша обиделись, что не было в журнале Сивашского перехода. Хнкояну удалось достать сырой материал, немой вариант. Нужно было реабилитировать и себя, и хронику. Это удалось вполне. Успех был невероятный. Три раза крутили материал, раздавались аплодисменты.

– Вот это война!

Узнавали себя и товарищей. Пропадала обида за то, что материал не вошел в номер, важно было, что он снят, что он существует. «Обидно, что у Фрунзе не было операторов, – шутил генерал Крейзер. – Спасибо Вам, товарищи, недаром у меня в штабе лежит пачка писем бойцов и командиров Сиваша, в которых они просят отметить работу операторов на Сиваше. Там даром не похвалят. Как командир, я радуюсь за своих людей. Донесения – это не то. А тут я увидел глазами много такого, о чем только знал».

После Сиваша Хнкоян остается на 4-ом Украинском фронте, а Сологубов уезжает на 3-й Украинский.

– На 4-ом фронте велась подготовка к большому наступлению. Такого количества техники оператор еще не видал. Атмосфера была напряженной, ждали освобождения Крыма. Наступление могло идти по двум направлениям: на Сиваш и на Перекоп. Основной удар должен был нанести Крейзер со стороны Сиваша, но командование старалось это скрыть. На Перекоп все двигалось днем, а на Сиваш шли ночью. У Крейзера должны были действовать танки, которые должен был снять Хнкоян. На Сиваше шло строительство, достраивали понтонный мост. Февраль, март. Грязь, погода отчаянная. Привозили доски, забивали сваи, их сносило водой. На строительство не пропускали без «пропуска». Пропуском служило бревно, которое нужно было тащить на себе. Строительство шло под непрерывным почти артобстрелом. О значении переправы можно было судить хотя бы по тому факту, что начальником переправы был генерал-майор. Оператор Сущинский, работавший теперь вместе с Хнкояном на Сиваше, снимал обстрел, бомбежку переправы, снимал «пропуск». Переправу только заканчивали, танки еще не были сняты. Шоферу кинооператорской машины не спалось, кусали блохи. Услыхал лязг, понял, что подошли танки. Разбудил Хнкояна. Оделся, пошли с Сущинским искать следы. Прошли километра два, стоят танки под чехлами. Кинооператору нередко приходится быть следопытом. Переправа была закончена. Последний сектор понтона был прикреплен к гати. Крым был соединен с Украиной. Пошли танки. Хнкоян сопровождал первый танк. Вода спала, и пришлось тащить танк на металлической лодке бурлачным манером. Танк вышел на берег. Бойцы ждали на берегу, устроили овацию первому танку на Крымской земле. Сняли чехол, а на танке надпись: «Даешь Крым!» Повезло оператору, только на одном танке и была такая надпись. Задание на Сиваше было выполнено.

Хнкояна посылали на Турецкий вал, на Перекопе готовились к крупным боям. У Турецкого вала его ждал оператор Каспий. Работу поделили. Каспий оставался внизу снимать артиллерию, Хнкоян уходил на вал, снимать общие планы, вспышку артиллерии и панораму через вал, когда пойдет в наступление пехота. На валу должен был встретиться с Каспием. Ждали наступления, по двести раз в день играли в дурака, варили кашу, писали письма и томились. Вечером 7-го апреля операторов вызвал к себе начальник политотдела корпуса и сказал, что завтра должно начаться наступление. Операция должна быть очень серьезной. По ширине Турецкого вала с двух сторон вода. Хнкоян у моря не жил, плавать не умел, его всегда пугала мысль, что в случае чего он просто потонет. Хнкоян почувствовал, что бледнеет. Вынул зеркальце, чтобы проверить, а зеркальце треснуло. Суеверный товарищ научил разным приметам, совсем стало нехорошо.

Каспий предлагает бросить жребий, кому на вал идти, кому внизу с артиллерией оставаться. Нет, вопрос давно был решен. Хнкоян никогда не был трусом, в войне выбирал самое важное, и чаще всего это было и самым опасным. Он пойдет на вал. Час ночи. Готовятся операторы к бою, проверяют аппараты. Шофер Федя готовит оладушки, старается перед боем повкусней накормить, готовит Хнкояну сигареты, длинные цибули, как любит оператор, любовно приклеивает их крахмалом, чтоб не расклеились под дождем. Шофер на войне – немножко жена.

Рюкзак, пленка уже готовы, идет последняя проверка аппаратов, и вдруг у Каспия он сломался. Федя собирался уже спать, увидел, чуть не заплакал. «Чем я могу помочь?» Увы, Федя умел чинить машину, но аппарат – машина другого класса точности.

«Боже мой, как мы мучились, до пяти часов утра не ложились».

Наконец, Каспий кое-как справился, но сердце уже было неспокойно. Легли вздремнуть и вскоре услышали гудок. Полковник прислал за оператором Хнкояном «виллис». Федя согрел чаю, сделал бутерброды. Хнкоян простился, как положено, расцеловался и уехал на войну. Сказал, что будет ждать Каспия на валу. Трудно описать вал, это был пещерный город; не траншеи, а комнаты были сделаны. Там люди жили и там умирали. Пройти по валу, не маскируясь, было немыслимо. Снайперы снимали тотчас же. Командование выделило в помощь оператору двух бойцов. Одного Хнкоян послал Каспию, а другого, «пожилого» (ему было около 40, а самому Хнкояну 25), оставил себе. Познакомились.

– Вы на меня не обижайтесь, пожалуйста, во время работы я буду злым, после перезарядки снятую катушку Вы обязаны сохранить до конца боя и не давать ее мне, если буду просить ее обратно. Если буду приказывать, тоже не давайте, даже под угрозой оружия. Если меня убьют, материал сдайте Наумову.

Причина такого наказа заключалась вот в чем. Оператор на войне, особенно если он снимает один на большом участке, входит в азарт, забывает о лимитах пленки, о всяких ограничениях. Материал сам в аппарат лезет. Если закончилась пленка, оператор может в пылу работы забыть, что катушка снята, и зарядить ее снова. Так и было на валу. Хнкоян крутил, крутил и вдруг, к концу артподготовки, обнаружил, что пленка кончилась. В кармане оставались только две заветных катушки, оставленные для наступления пехоты. Не может быть, оставалась бобышка с отметкой «недоснятая катушка». Потребовал ее у ординарца. Не дает. Приказал. Упорствует.

– Ты дашь или не дашь? – Не дам.

Отснятый материал лежал в углу. Хнкоян решился на хитрость, приказал ординарцу пойти на вал, посмотреть, что делается.

– Есть пойти на вал, – ответил боец и тут же взвалил мешок с материалом на плечо, сразу поняв несложную хитрость оператора. Спорить было бесполезно.

Впоследствии Хнкоян горячо благодарил исполнительного бойца. Катушка с отметкой была отснята целиком, часть материала была бы погублена.

Оператор искал точку, откуда были бы видны разрывы снарядов нашей артиллерии. Поднялся на бугор, на самую вершину. Чувствует, что кто-то тянет за ногу. В чем дело?

– Товарищ оператор, куда вы забрались? Давайте вниз. Вчера здесь снайпер двоих снял. Хнкоян уже крутил, видимость была великолепной. Блеснула остроумная мысль.

– Хотите, чтобы не снял, становитесь рядом!

Бойцы встали в ряд на вершине. Снайпер сразу замолчал. Хнкоян решил, что одной пулей снайперу всех не уложить, а оставшиеся сразу обнаружат, где сидит снайпер, и снимут его самого. Расчет оказался правильным. Материал блестящий. Хнкоян звонит в штаб корпуса артиллерии, чтоб узнать, как идут дела у Каспия. Отвечают – плохо, аппарат не работает. Значит, артиллерия не снята, значит, материал разрывов, только что снятый с опасностью для жизни, ни к чему, все было напрасно. Хнкоян просит передать Каспию со всеми словами, которые тут полагаются, чтобы снял хоть десять метров, чтобы руками, зубами крутил, но чтобы снял артиллерию, потому что у него, Хнкояна, здорово сняты результаты действия артиллерии. Каспий сделал невозможное. У него испортилась стопорная пружина, а он сделал деревянную ось и работал без стопорной пружинки: заведет, а потом руками останавливает. Материал все-таки снял.

После общей артподготовки пустили дымовые завесы, и наша пе-хота пошла в наступление. Хнкоян шел вместе с пехотой. Снаряды рвались близко, пехотинцы падали, оператор снимал. У него были уже сняты общие планы атаки, преодоление проволочных заграждений, теперь ему нужны были детали. Встречал третьи цепи, снимал крупные и средние планы. Пленка закончилась. Стемнело. Вернулся на вал, встретился с генералом Юхимчуком.

– Молодец, – похвалил генерал, – я в стереотрубу смотрел, как ты снимал. Правильно действовал, уроки мои даром не пропали.

Генерал Юхимчук любил кино и находил время давать консультации обоим операторам, пояснял, как должна вести себя пехота, говорил, что, по его мнению, нужно снимать в наступлении и какие неожиданности могут встать на пути оператора. Уроки пошли на пользу, легче было ориентироваться. В атаку Хнкоян не взял с собой своего ординарца; спутать две оставшиеся катушки он уже не боялся, гораз-до важнее было знать, что, в случае чего, отснятый ранее материал находится в надежном месте и будет доставлен по назначению.

Фронт был прорван.

Операторы начали подводить итоги снятого. Начиналась самая трудная работа для оператора. Что еще нужно, чтобы сводка Информбюро была по-настоящему отражена в журнале? Основное – прорыв Турецкого вала – отчасти есть. Сняли действия одного из нескольких участвовавших в деле корпусов. Молились Богу, чтобы снятый материал был в фокусе. Снята артподготовка, снята пехота, снято взятие Армянска, для чего пришлось из машины высадить полковника, иначе было не успеть.

О чем еще скажет Информбюро?

– Уничтожено столько-то огневых точек, взято в плен, осталось на поле боя столько-то убитых немцев.

«Самое страшное для нас, – говорит Хнкоян, – это необходимость отразить все. Перед оператором встает проблема: либо нужно оставаться, либо нужно идти вслед за Армией, вслед за наступлением, и этого хочется больше всего, снимать войну, а не ее бухгалтерию».

И все-таки сюжет журнала надо заканчивать. Операторы решают остаться, снять брошенную технику.

Информбюро сообщало, что взято в плен 20. 000 немцев, 13. 000 трупов осталось на поле боя. Цифры внушительные, и с цифрами всегда оператору трудно.

Войска Красной Армии подошли к Севастополю, Хнкоян возвращался к тем местам, где в 1941 году начинал воевать и оттуда тогда уходил с отступающими нашими частями. Нужно было снимать взятие Севастополя.Севастополь был концовкой какой-то большой проделанной работы, конечным пунктом, целью большого и трудного пути, проделанного военным кинокорреспондентом Георгием Хнкояном.

Было ясно, что здесь должен бросить немец всю свою технику, за море с собой не возьмешь. Помня горестные кадры снятого наступления, Хнкояну хотелось снять и «капут немцу». Тайком разузнали, в котором часу Крейзер должен войти.«У меня был зуб против немца. Я видел, как он заставил плакать наших в Керчи, и вода была розовой, хотелось мне теперь плавающего немца под Севастополем снять».

Оператор выбрал участок на Северной бухте, где должен был увидеть, как немцы поплывут. Смотрел в стереотрубу и аплодировал. Дивизия Юхимчука гнала немцев. Боясь окружения, немцы плыли и на бочках, и на бревнах.

«Боже мой, на чем только не тикали!»

А сверху косил пулемет. Вот это было место для съемки!

Генерал Юхимчук передал, что возьмет операторов с собой, и они войдут в город с первыми частями, входящими с Северной стороны.

Это было неожиданно для немцев. У Каспия есть снятый там кадр: железнодорожное полотно, валяется шинель, подальше рюкзак, а там сапоги, винтовка, а еще дальше валяется немец, бывший хозяин имущества. На бегу раздевался, но убежать не успел.

Хнкоян с Юхимчуком въезжал в город. Город еще не был взят. В центре Севастополя были немцы. Юхимчук поехал смотреть порядки, а Хнкоян остался один. Темнело, никого не видно. Очень неуютно. Подался в сторону Корабельной, и вдруг на перекрестке, где стояло несколько разбитых машин, неожиданно и счастливо встретил замечательного Федю, который въехал в город один, без разрешения, без пропуска. Соскучился без операторов и приехал. Федя как всегда был занят своим делом: раздевал подбитые машины и обновлял свою «Антилопу», которая неизвестно каким чудом выдержала всю Крымскую кампанию. Когда Хнкоян получил машину и увидел ее, он загрустил. Долгожданная машина могла только задержать, а никак не помочь кинооператору передвигаться быстрее по фронту. Федя пробовал утешить.

– Все от тебя зависит, Федя, – грустно сказал оператор.

Федя дал торжественную клятву:
– Весь Крым снимете.

Верный человек Федя выполнил свое обещание. Он никогда не упускал случая «запастись» нужными или могущими понадобиться частями, но обещание выполнил. Севастополь Хнкоян отснял, машина еще работала. Затем машина довезла операторов до Симферополя и дальше не пошла, ни метра.

Наутро въезжали в Севастополь. Город горел. Через горящие здания шли наши части. В Севастополе встречались три армии. Все бойцы, участвовавшие во взятии города, должны были пройти через Севастополь.

Операторы прибежали к панораме.

«Боже мой, флага еще нет!» Повезло. И сразу тут же увидели раненого бойца, который с трудом взбирался наверх, неся в руке Красный флаг. Вот он, долгожданный герой, вот он, тот кадр, в котором был уверен Хнкоян тогда, когда снимал отступление, уход наших частей из Крыма, когда спорил с особистом, обещая остаться в живых и снять возвращение.

Фронтовой кинооператор Георгий Хнкоян нашел свою тему, нашел своего героя. Темой было возвращение на отвоеванную у врага землю, темой была Победа, а героем стал боец, который к этой Победе пришел.

Все публикации