ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ. Джемма Фирсова о Марке Пекарском и его ансамбле

Опубликовано: Газета «Советская культура» от 23 июня 1988 года. Фото: страница Марка Пекарского в facebook. Материал к публикации подготовила И. Никитина.

В чём высший смысл сочетания звуков, из которых рождается музыка? Высшее назначение поэзии Райнер Мария Рильке видел «в деле непрестанного превращения любимого видимого и ощутимого мира в невидимые вибрации… вводящие новые частоты… в вибрационные сферы Вселенной. (А так как всякие виды материи во Вселенной суть вибрации, то мы, таким образом, готовим не только интенсивности духовного рода, а, кто знает, может быть, новые тела, металлы, звёздные туманности и созвездия)»

Вот так! Ни много ни мало – «творение миров», «сотворчество с Творцом». Или замена высшего творца творцом-человеком? Фантазия? Кто знает! Во всяком случае, сегодня уже наука пришла к парадоксальной мысли о том, что «малое воздействие оказывает определяющее влияние на состояние большой системы…» И не относятся ли слова Рильке ещё в большей степени к музыке, тем более к музыке, где «вибрации» ритма изначальны?

Когда я вижу Марка Пекарского на сцене в окружении фантастических сооружений из ударных инструментов его коллекции, мне кажется, что это доктор Фауст колдует над своими эзотерическими аппаратами, только оперирует он не с химическими элементами, а со звуками. «Звук – величайшее чудо из чудес, волшебство, магия… Прикосновение к инструменту – это таинство…» Эти слова Пекарского буквально материализуются в его погружении в ритм, в невыразимой пластике каждого движения, в жизни каждого звука.

«Может ли музыка для ударных инструментов удерживать внимание целый вечер? Может, тем более когда речь идёт о такой блестящей группе, как Московский ансамбль Пекарского…»Это выдержка из газеты «Берлинер Моргенпост» от 6.9.86 года – после участия ансамбля в традиционном XXXI осеннем фестивале искусств в Западном Берлине. А «Новый музыкальный журнал» писал: «…в точной воле Пекарского выражена одержимость, определённая магия и мистика… Эта музыка служит определённо высшей, неуловимой причине…»

Идею будущего ансамбля ещё задолго до его рождения «уловил» Андрей Волконский, у которого Пекарский играл в только что созданном композитором «Мадригале». На первых же гастролях в Луганске Волконский спросил: «А вы знаете Страсбургский ансамбль? А вы знаете, что вы когда-нибудь создадите свой ансамбль?» Через двадцать лет та же газета «Берлдинер Моргенпост» назвала группу Пекарского «восточным конкурентом Страсбургского ансамбля…»

Андрей Волконский первым открыл для нашей страны глубинный пласт добаховской музыки, первым ввёл в концентрировании клавесин, создал первый ансамбль старинной музыки. «Волконского сравнить не с кем, – говорит Пекарский. – Каждый раз это была импровизация. То, что я сейчас, – это в огромной степени влияние Волконского. Я обязан ему всем. Да и не только я. У него дома и на квартире Лисициан, где проходили репетиции «Мадригала», мы слушали огромное количество музыки с потрясающими комментариями Волконского. Это была не работа – это было наслаждение, и он внушал нам, что счастье – играть эту музыку. Он сам составлял репертуар, выписывая всю добаховскую литературу, сам всё оркестровал и «лепил» - потому что зачастую в сборниках тех далёких времён помечено: «Пригодно для любых инструментов», и никаких указаний исполнителям! Пытаясь создать атмосферу любви и содружества, он был прост в обращении, отчего порой становился жертвой своей открытости. «Я прикоснулся в своей жизни к гению». – Это «слово о Волконском» было подлинным объяснением в любви. Потом последовало объяснение в любви Алексею Любимову, который как-то сказал Марку: «А почему бы тебе не сделать концерт?» К тому времени у Пекарского уже выросли первые ученики в Училище имени Ипполитова-Иванова – первые ансамблисты. И вот 6 декабря 1976 года родился ансамбль ударных инструментов Марка Пекарского. В зале Дома учёных, где он состоялся, в этот день снесли дверь.

А сегодня я уже не могу представить себе нашу музыкальную жизнь без изысканных полиформных концертов ансамбля Пекарского, где русские фольклорные традиции соседствуют с ритмами азиатскими и афро-латиноамериканскими, где изящная пластика танцев средневековья смыкается с самыми ярким и неожиданным авангардом. И это тоже от «уроков» Волконского. Увлечение добаховской музыкой шло у Волконского параллельно с его додекафоническими композициями, как бы замкнув для него круг возвратом к некоему архетипу вне «хорошо темперированной» структуры. И «первый додекафонист» Иоганн Себастьян Бах, чьи фуги строились по строгой системе модульности, оказался в центре этого замкнутого круга. И как «Мадригал» Волконсокго был для нас первооткрывателем музыки давней и неведомой, так ансамбль Пекарского сегодня знакомит нам с новейшими музыкальными тенденциями.

Каждый концерт группы Пекарского, «сочинённый» как «сверхпроизведение», сталкивает самые неожиданные музыкальные пласты – и историко-географические, и образно-семантические, рождая глубинное и многозначное восприятие всего концерта в целом.

Энсина  Сусато, Прокофьев и Шостакович, Дж. Кейдж и Лу Харрисон, Эдгар Варез и Амадео Рольдан, Карлос Чавес и Алан Хованес, Ласло Шари и А. Назарьян…

Для первого концерта ансамбля Вячеслав Артёмов написал свою первую пьесу для ударных – «Тотем». «Тотем» положил начало «коллекции Пекарского», включающей сегодня уже около сорока произведений, написанных специально для Пекарского. В ту «триумфальную» для коллектива осень 1986 года берлинская газета «Тагесшпигель» написала, что «Ансамбль выполняет роль катализатора творчества русских композиторов».

«Заклинания» В. Артёмова – словно «прикосновение к Началу», где из шелеста и шорохов одушевлённой Природы рождается таинство человеческого голоса, побеждающего в борении первозданных стихий ветра и огня, заклинаний и повелений…

Трагические «Плачи» и «ласкающие диссонансы» «Возникновений» и «Исчезновений» Э. Денисова. И его же – иронический коллаж «Пароход плывёт мимо пристани».

Каскадное соло «Приглашение к концерту» А. Раскатова.

Словно спрессованное во времени «Жизнеописание» А. Шнитке.

Медитативный «Распорядок дня» В. Мартынова.

Я называю пьесы выборочно – далеко не всё из написанного.

Но самая богатая «экспозиция» в коллекции – сочинения Софьи Губайдулиной, чью «магическую семёрку» пьес венчает «В начале был ритм», где в изначальном диалоге Мироздания из малого импульса рождается ответный голос, и лишь когда пробуждённая стихия хаоса входит в унисон с творящей стихией, рождается гармония света, отделённого от тьмы.

Очевидно, музыка по-своему отражает пространственно-временные закономерности: «ограниченное пространство» музыки средневековья, расширение этого пространства параллельно с расширением «пространства знания» в эпоху Возрождения… И если ладотональная музыка была общением с собой, с себе подобным, со «своим» богом – выходом во внутреннее пространство его обитания, то современная – попытка общения со Вселенной, с космосом, попытка «прикосновения к Началу» и предощущения вечности… Двадцатый век попытался не только в науке, в знании, но и в музыке, в интуиции вырваться за пределы своего обитания как внутри себя, так и во вне – в бесконечные пространства Вселенной и в бесконечные глубины собственного «я».

Возможно, звукоритмическое пространство – это мост между человеком и Космосом.

«Когда я вижу инструмент, я уже слышу, как он звучит…» Дома у Пекарского нет свободного пространства ни на одной стене, ни на одном простенке – нежные китайские колокола Бань-чжунь, тибетский барабан даммару, латиноамериканские сэнд-блоки, шаманский бубен яряр, помпейские тарелочки, африканские «говорящие» барабаны… Сред этих экзотических инструментов – не обозначенные ни в одной энциклопедии, сделанные собственными руками уникумы вроде «сковородофона» (попросту – звучащие сковородки). «А этот виброфон – наша первая совместная покупка…» – говорит Оля Пекарская та, словно речь идёт о первом купленном телевизоре. Сейчас, заняв денег, Пекарские купили дерево для инструментов, которые ещё надо заказывать. А ведь в доме трое детей, и достаток весьма скромный. (Мне, к сожалению, приходится следовать классическим образцам, где «возвышенное и земное» нераздельны). Оля Пекарская – неоплачиваемый никем «директор-распорядитель» ансамбля, а точнее – не ансамбля, а концертов ансамбля, потому что ансамбля как такового не существует. Как и коллекция инструментов Пекарского, и коллекция написанных для него произведений, легендарный ансамбль – всего лишь «частный сектор», «неформальное объединение», не «приписанное» ни к одной официальной организации. Есть только «человек-оркестр» Марк Пекарский – «странный аттрактор», стягивающий в свой ансамбль учеников – временно – тех, кто ещё учится, эпизодически – тех, кто уже окончил учёбу и ушёл в другие коллективы, «официальные», способные оплачивать их труд. А это и Большой театр, и оркестры Г. Рождественского, В. Дударовой, О. Лундстрема, театры Станиславского и оперетты…

«Несуществующий» ансамбль обитает в очень «плотном» музыкальном пространстве: принимает участие во всех наиболее интересных событиях, играет с лучшими коллективами страны, с исполнителями самыми разными и непохожими.

На одном из концертов ансамбля Пекарского – это был вечер из цикла «Музыкальная импровизация» 6 декабря 1985 года – я была озадачена участием в нём блистательного джазмена Владимира Тарасова. Не тем, что его сольная импровизация «Атто I» шла от совершенно другой музыкальной культуры (она тем не менее прекрасно вписалась в концерт ансамбля), а тем, что Пекарский с таким рыцарским благородством пригласил в свой концерт явного «конкурента». Когда я спросила об этом, Марк засмеялся: «Этот же вопрос задал мне отец…» Последовало очередное объяснение в любви – на этот раз Владимиру Тарасову. И тому, какой он непревзойдённый музыкант, и о том, что играть с ним – одновременно и наслаждение, и экзамен, и тому, как непосредственен и щедр Тарасов в своём таланте… 4 марта этого года Пекарский и Тарасов играли уже свой дуэтный концерт – сложную двухчастную композицию Тарасова «Атто III» - без подготовки и репетиции. И я с изумлением услышала, что и Тарасов изменился – это уже не был блистательный джазовый «драйв», – но музыка более близка сегодняшним серьёзным и глубинным поискам Пекарского и авторов его «коллекции», построенная скорее на остинатном нагнетании полиритмических структур, где в интуитивном подтексте – музыка быта и Бытия.

Я вспомнила всё это потому, что, к сожалению, чаще становлюсь свидетелем сальеризма исполнительской вражды, чем моцартовской открытости и дружественности. Генрих Густавович Нейгауз со свойственный ему юмором назвал эту склонность к «потасовкам» восхитительным зрелищем «гораздо более интересным, чем бокс и футбол», но относил её исключительно к сфере композиторских отношений: «В этом, может быть, единственное преимущество исполнителя, этически-эстетический перевес его над композитором, – явление чрезвычайно редкое, ибо неосуществимое без большого дарования».

Оглядываясь вокруг, очень не многих можно будет вписать в эту формулу «большого дарования». Пекарский вписывается в неё легко и естественно. Блистательный солист и руководитель ансамбля, педагог и интерпретатор сложнейших произведений современной музыки, коллекционер инструментов и серьёзный исследователь и пропагандист музыки, он остаётся по-детски застенчивым и незащищённым, по-мальчишески любопытным и самоуверенным, по-юношески открытым и дружественным. Каждое его прикосновение к инструменту – объяснение в любви. Каждое его слово  – о чём бы и о ком бы он ни говорил – о своих учителях и учениках, об авторах и коллегах, о музыке или об инструментах…

У меня перед глазами стоят распахнутые в восторге  детские глаза, раскрытые от удивления рты – на телевизионной, для детей «Встрече с музыкой» 5 апреля, где Пекарский ввёл их в мир своего ансамбля. Кто бы мог подумать, что дети будут слушать эту труднейшую музыку – Шостаковича, Чавеса, Рольдана? И какой же восторг был детских глазах – и от этого «театра инструментов», и от этого подлинного праздника ритмов, и от этого полного к ним доверия и любви! И если человек – зеркальное отражение Вселенной, создавшей его, то мир – зеркальное отражение человека, который этот мир творит.

Тейер де Шарден писал, что настанет день, когда, овладев силами ветра, воли, потоков и силой тяготения, мы научимся управлять энергией любви, и тогда человек вторично откроет огонь…

Я думаю, что ключ к этому – в музыке.

Материалы по теме

1. ВСПОМНИ!.. Раздумья после премьеры Реквиема Вячеслава Артёмова (1988 – 1989) (Газета «Советская культура» от 25 марта 1989 года)
2. Камо грядеши? Размышления после исполнения органной симфонии Микаэла Таривердиева «Чернобыль» (Газета «Советская культура» от 12 января 1988 года)
3. ПРИКОСНОВЕНИЕ. Джемма Фирсова об уникальном педагогическом методе пианистки Артоболевской (Газета «Советская культура» от 09 сентября 1989 года)