ВОЗВЫШЕННОЕ И ЗЕМНОЕ

Опубликовано: Журнал «Огонёк», № 33, август 1990 года.  Материал к публикации подготовила Ирина Никитина.

I. ПОКА МЫ ЖИВЫ – МЫ НЕСОВЕРШЕННЫ…

Две судьбы

 Как всё повторяется в нашем лучшем из миров! Как всё удивительно и таинственно совпадает – даже в деталях, отделённых друг от друга расстоянием в 150 лет.

Тот дальний год стал триумфом композитора, в целом не признанного при жизни его страной. Вот что писали о нём биографы и исследователи: его «значительные произведения были по большей части неизвестны: их нигде не играли», «Ему преграждают дорогу в театр, ему стремятся запретить концерты в Консерватории». В результате композитор «пробивался сквозь тысячи препятствий, воздвигнутых ненавистью в союзе с завистью».

Впрочем, отрицательное отношение к нему высказали и композиторы, не лишённые высокого дара. «Какой-то кривляка, без тени таланта… При этом пишет самые отвратительные вещи и ко всему тщеславен беспредельно», – отзовётся о нём будущий классик.

Его враги защищались не только от «варварской», по их представлениям, музыки, но и от самого композитора – от его несносного характера, от его нетерпимости и самонадеянности, его эксцентричности и мстительности, от его вызывающей непочтительности к своим коллегам – небожителям «официальной» музыки. Не жаловал он и власти.

Тем не менее, исполнение Реквиема имело огромный успех. Аплодировали стоя. Газеты в большинстве своём превозносили и автора, и его творение. Правда, и сам композитор в преддверии премьеры «до изнеможения хлопотал и готовил сообщения для печати…». Великий музыкант был весьма далёк от хрупкого образа романтика «не от мира сего». Что ж, жёсткая игра диктовала свои правила…

Итак, триумф состоялся. Успех обещал быть не только общественным, но и официальным. Правительство распорядилось изготовить партитуру для государства – дабы Реквием стал «национальным достоянием». Объявили также о предстоящем награждении композитора высшей наградой страны. Его ждало высокое денежное вознаграждение…

По столице начал гулять памфлет – на радость «служителям высокого искусства». Всеми способами наветов и клеветы противники пытались «открыть глаза» властям предержащим на «истинное лицо» триумфатора. В одном из фельетонов, героями которого были министр и композитор, последний требовал у министра неслыханную сумму вознаграждения в 18 тысяч франков. «Сдаваясь» перед натиском композитора, министр изрёк: «Вот чек… Мы возьмём эти деньги из сумм, предназначенных на одеяла для бедных, которые мы собирались раздавать зимой. Ох, уж это искусство!»

В результате щедрые обещания не были выполнены. Композитор, живший годами на грани нищеты, был в ярости. «Вчера я отправился в управление, чтобы устроить там сцену, какой, думаю, никогда не видывали в подобном месте… – писал он отцу. – Никогда ещё не видывали шайки более законченных воров и прохвостов…»

А спустя год, после сокрушительного провала в Опере нового сочинения, на одном из его концертов на сцену поднялся великой музыкант – заезжий скрипач и встал перед нашим героем на колено – в знак признания. На следующий день великий скрипач прислал композитору восторженную записку и чек на 20 тысяч франков, которые обеспечили три года творчества и создание нового шедевра.

Это первая история. А вот вторая.

…Год 1988-й стал годом удач для нашего современника, неизбалованного вниманием. Его исполняли мало и редко, и то только благодаря благосклонности к его музыке исполнителей и дирижёров. Ему преграждали дорогу в театр и стремились запретить концерты.

Впрочем, и не лишённые дара коллеги произносят свой суровый приговор: «Только нескромность автора заставила обратить на него внимание». Так или примерно так сказали на секретариате Союза композиторов наши будущие классики.

Впрочем, у его врагов вполне веские основания – они защищаются не только от его музыки, но и от него самого – его скверного характера, его нетерпимости и самонадеянности, его эксцентричности и демонстративной непочтительности не только к своим коллегам – небожителям «официальной» музыки, но и к «властям»: «Коллегия состоит из невежественных людей, занимающихся не своим делом… Ничего в музыке они не понимают, ничего не слышат. Все их действия пусты и произвольны.. Это дармоеды» (из письма бывшему министру культуры – о его коллегии).

Но тот год стал годом триумфа – годом исполнения его Реквиема. На партитуре стоит посвящение: «Мученикам многострадальной России». Исполнение же было посвящено «Жертвам сталинских репрессий». Автору поставили в вину, что он изменил посвящение «под веянием времени». «Как это называется?» – гневно вопрошал один из официальных документов. (Правда, здесь есть большое различие с первым композитором: там адресат сочинения был действительно изменён, здесь же были изменены только слова, которые суть синонимы. Реквием исполнялся всё же в память о тех, кому был посвящён). Аплодировали стоя. Пресса превозносила автора и его творение. Реквием прозвучал по радио, по телевидению, был записан на пластинки и компакт-диски (ну, полтора же века прошло!).

Успех обещал быть не только общественным, но и официальным. Партитура была подарена Фонду культуры – дабы Реквием стал «национальным достоянием». Автор был выдвинут на Государственную премию, и Фонд культуры обратился в правительство с просьбой заплатить автору невиданную сумму в 20 тысяч рублей по индивидуальной ставке как за произведение выдающееся.

«А почему не два миллиона?» – последовал вопрос, то ли гневный, то ли ироничный. – «Автору не следовало бы пренебрегать такими понятиями, как совесть. Возможно, Реквием… со временем станет в один ряд с Реквиемом Моцарта и Верди, но когда целая армия подвижников культуры живёт у черты бедности, то не лучше ли композитору подумать о жертвах социальной несправедливости, а не о гонораре».

Щедрые обещания повисли в воздухе. Надо отдать должное нашему соотечественнику – он не «устроил сцену, какой… никогда не видывали в подобном месте». Закалённый. Хотя, думаю, имел полное право – потому что официальное письмо, размноженное на ксероксе, пошло гулять по рукам весьма обрадованных этим обстоятельством благородных «служителей духа». Госпремии тоже не дали – ну, да и Бог с ней, с Госпремией. Неудачи нашего композитора были вознаграждены: его признал великий музыкант – приехавший на гастроли виолончелист. Спустя год он пригласил композитора к себе и заказал ему новое сочинение для своего прославленного оркестра…

Первым, о ком я рассказала, бал Гектор Берлиоз. И самым благородным из его современников во всей этой истории оказался старый больной Никколо Паганини.

Второй композитор – наш соотечественник Вячеслав Артёмов.

Признавший его великой музыкант – Мстислав Ростропович.

 

1. II. ПОКА МЫ ЖИВЫ – МЫ НЕЗАВЕРШЕННЫ…

Одна из судеб

Вячеслав Артёмов, конечно же, не Гектор Берлиоз. Хотя бы потому, что у него за плечами нет ста с лишним лет посмертной славы.

Впрочем, уже сегодня прославленные музыканты высказали своё отношение к музыке Вячеслава Артёмова.

Владимир Федосеев: «В музыке Артёмова есть страстный духовный порыв… к нравственному идеалу. Это музыка красок, тембров, интонаций, экспрессивных, выразительных, передающих тончайшие движения души. Она не на поверхности, а в глубине духа человеческого имеет свой исток… У неё большое будущее… Я могу сравнить Артёмова только со Скрябиным».

 Дмитрий Китаенко: «Я не спеша, осторожно прикоснулся к творчеству Артёмова: исполнил и записал на пластинку его симфонию с солирующей скрипкой «In memoriam», концерт для трёх скрипок с оркестром «Гурийский гимн», симфоническую поэму «Плачи». Внимательно изучил симфонию «Путь к Олимпу», балет «Только верой». Я нахожусь под невероятным впечатлением, которое граничит с потрясением, от всего того, что я увидел в его совершенно бездонных партитурах. Богатейший мир! Мне кажется, что мы… находимся на пороге величайшего музыкального открытия современности…»

Лиана Исакадзе: «Когда мы с оркестром приступили к работе над «Плачами», то первая же репетиция кончилась тем, что весь оркестр начал аплодировать… Такого просто никогда не бывает при разборе современных произведений. Дирижируя «Плачами», я испытала, признаюсь, глубокое потрясение. Духовная сила этой музыки, её трагическая красота влияют неотразимо… Музыка Артёмова раскрывает глубину мира… с очень далёкого, космического расстояния, когда становится ощутимой изначальная суть, абсолютный смысл, тайна явлений… По форме все сочинения Артёмова удивительно совершенны».

Альфред Шнитке: « В «Заклинаниях» Артёмов воссоздал поразительный по реальности и яркий звуковой образ первобытной магии…» (На Московской музыкальной осени 1983 года, когда исполнялось это произведение, дружно встали и покинули зал члены Правления СК СССР. – Авт.)

Стивен Аллен Виалтон (США): «В век минимализма и абстракции Артёмов стоит отдельно от всех – его музыка создана, чтобы защитить величайшую цель – так же, как этому служили поздние работы Скрябина и творчество Мессиана. Музыка Артёмова побуждает человека к поискам идеала – это делает её уникальной на современной музыкальной сцене».

Артёмов получил заказ на произведение крупной формы (симфонии) от руководства Кеннеди-Центра и от Мстислава Ростроповича. Премьера этой симфонии (продолжение симфонического цикла, начатого в «Пути к Олимпу») в Вашингтоне намечена на сентябрь 1990 года – четыре концерта с Национальным симфоническим оркестром США под руководство М. Ростроповича.

Симфонический оркестр города Лас-Вегас заказал Артёмову концерт для виолончели с оркестром («Пиета»). Сделали свой заказ композитору и Библиотека Конгресса США, камерный оркестр в Гааге, фестиваль «Алмейда» в Лондоне.

В сентябре 1990 года в Вашингтоне параллельно с концертами в Кеннеди-Центре намечен своеобразный фестиваль его камерной музыки, который готовится энтузиастами-музыкантами из многих городов США (Нью-Йорк, Бостон, Провиданс, Лас-Вегас).

Записи музыки А. Артёмова на пластинках и компакт-дисках расходятся по всему миру. В «Обозрении компакт-дисков Стивенсона» его автор написал: «Я без колебания считаю Артёмова наиболее крупным, изобретательным талантом».

Права на издание и распространение всех (!) сочинений Артёмова запросило у ВААП американское издательство «Ширмер». Реквиема просят фирмы «Рикорди» (Италия) и «Ханс Сикорский» (ФРГ). Одно из условий фирмы «Рикорди» при получении прав на Реквием – его исполнение в «Ла Скала».

Запись Реквиема фирмой «Мелодия» запросили японская фирма «Джи-виси» и английская «Олимпия».

Компакт-диск «Путь к Олимпу» выдвинут журналом «Музыкальная Америка» на премию имени Кусевицкого за 1990 год, а Реквием выдвинут Национальным симфоническим оркестром США на одну из наиболее престижных музыкальных премий мира – Луивильский «Приз Грюмайера».

Это всё – «там», у «них». А что же здесь – у себя дома?

За двадцать с лишним лет работы (до1990 г.) Министерство культуры РСФСР заказало В. Артёмову (по заявке Московского симфонического оркестра) одну симфонию. Министерство культуры СССР сделало композитору три заказа – трио, балет и сонату. В 1987 году, после окончания балета, Артёмов принёс в Министерство культуры СССР две заявки: одну – от Лианы Исакадзе на концерт для трёх скрипок с оркестром, и вторую – от Дмитрия Китаенко – на симфонию. В Минкульте заявки «потерялись», и никаких договоров заключено не было. Тем не менее, для Л. Исакадзе Артёмов написал концерт «Гурийский гимн». Без договора. В 1988 году Лиана Исакадзе исполнила его на фестивале «Ночные серенады» в Пицунде и записала на пластинку. Потом «Гимн» был записан на пластинку Д. Китаенко, и теперь он звучит на двух дисках. Запись Китаенко уже вышла в компакт-диске Артёмова «Путь к Олимпу», вошедшем в «золотую десятку» американских дисков за прошлый год. Но до сих пор это сочинение никем формально не куплено, а стало быть, и не оплачено.

Итак, четыре заказа от двух департаментов культуры более чем за двадцать лет.

Тем не менее, за эти годы написано тринадцать часов музыки. И это – в разгар гонений на так называемую «хренниковскую семёрку» молодых композиторов, в которую А.Артёмов «имел честь» входить. Это спустя двенадцать лет Тихон Николаевич Хренников скажет о сюите из балета «Только верой»: «Я был поражён красотой музыки. Это очень яркая и выразительная музыка… Вячеслав Артёмов – высокоталантливый человек…» Но это потом.

А как же В. Артёмов жил все эти годы? Передо мной – «полное собрание» справок и ведомостей оплаты за все годы его работы – до 1989 г. Составляю сводную «сетку» по годам. Рассчитываю. Просчитываю. Пересчитываю. Получается: средний заработок за двадцать пять лет работы – 79 рублей в месяц. Так что Вячеслав Артёмов вполне вписывается в ту «армию подвижников культуры… у черты бедности», о которой ему предлагалось подумать вместо своего гонорара.

Причём бывали годы, когда композитор не получал за музыку ничего (например, 1977, 1983, 1987, 1988 годы…). Так, договор на балет «Только верой» был закрыт лишь спустя два года после сдачи в Министерство готовой партитуры (на два с половиной часа музыки!) – в 1989 году. В том же 1989 году Министерство культуры РСФСР пробрело у композитора три его более ранних произведения, написанных в 1968, 1978 и 1983 годах. Закупка была очень крупной, но после неё средний заработок композитора «подскочил» аж до 147 рублей в месяц. Если бы Артёмову выплатили 20 тысяч за Реквием, его средний заработок только бы начал приближаться к заработку шофёра такси и составлял бы 213 рублей в месяц. Впрочем, этого не произошло.

Оскорбительные, унизительные, мелочные, бездуховные подсчёты? Нет уж, милейшие меломаны, давайте «унизимся» до того, чтобы не забывать: композитор – профессия, связанная с большими затратами. Нужна нотная бумага, необходимо доплачивать за переписку нот и корректуру, невозможно без звукозаписывающей и звуковоспроизводящей аппаратуры, нужны кассеты и пластинки, нужны настройка инструмента, постоянное пополнение нотной и музыкальной библиотеки. Всё это для композитора – «не роскошь, но средство передвижения». Как же всё это уложить в 79 или в 147 рублей? Да даже и в 213? Киномузыки В. Артёмов почти не писал – всего пять фильмов. Исполнение музыки в концертах (два-три раза в год максимально) даёт копейки в буквальном смысле слова: за исполнение симфонии «Путь к Олимпу» в Большом зале консерватории автор получил 6 рублей 41 копейку. Радио за исполнение серьёзной музыки авторам не платит. Пластинки оплачиваются нищенски – пять копеек за штуку. А то, что проходит «у них», – покупается через ВААП, и деньги отбираются этой радушной организацией почти подчистую. С гонорара за сочинение, купленное за рубежом, Артёмов с трудом наскрёб на дешёвые ботинки.

Так что воистину нужно быть «подвижником культуры», чтобы не уйти в дворники…

Минкульт придержал головокружительную сумму в 20 тысяч из «воспитательных соображений»: существует потолок оплаты с целью не допускать «сверхдоходов». «Ласковому маю» можно (и, кстати, на здоровье!), а вот В. Артёмову за Реквием – нельзя, А. Эшпаю за Шестую симфонию – нельзя, Н. Сидельникову за «Литургический концерт» – нельзя. Именно эти композиторы назывались как возможный «прецедент» в «отказном» письме на оплату В. Артёмову. И не Артёмову в нём было отказано, а всему композиторскому цеху – в возможности «поднять планку» оплаты. Но ведь над каждым крупным произведением композитор работает, в сущности, всю жизнь. Да и почему же не может встать вопрос об индивидуальном вознаграждении за серьёзную музыку, когда давно уже практикуется «индивидуальное вознаграждение» (и какое!) рок-музыки? Да. Массовый слушатель не вложит свои рубли в музыку Щедрина или Артёмова. Но у нас нет другого мецената, кроме государства, которое обязано думать о духовном здоровье общества.

Выходит, прав был несносный А. Артёмов, всячески понося чиновников от музыки. Ведь именно они изживали нашу музыку, морили Денисова, Шнитке, Губайдулину, Каретникова и многих, многих других. А кто получал деньги, выделенные государством специально на заключение договоров с композиторами? Где они? Кто они?..

Прав был несносный Артёмов, как прав был сто пятьдесят лет тому назад и несносный Берлиоз.

И всё-таки В. Артёмову везло больше, чем кому бы то ни было из «непризнанных». Коллеги-музыканты делали всё, чтобы его музыка жила. Только благодаря им, исполнителям и дирижёрам – Е. Светланову, В. Федосееву, Д. Китаенко, С. Сондцкису, Л. Исаказде, М. Пекарскому и многим другим, – музыка Артёмова звучала на концертах и фестивалях, по радио и по телевидению, на пластинках и компакт-дисках.

Честь и слава им, подвижникам музыки. Но даже они не всегда были в силах одолеть бессмертного, неистребимого чиновника.

10 декабря 1988 года, в день траура по погибшим от землетрясения в Армении, руководство Московской государственной филармонии отменило концерт американского дирижёра Вирко Балея, который должен был исполнять (вместе с Четвёртой симфонией Чайковского) симфонию В. Артёмова «In memoriam» – «В память» – трагическое сочинений, более чем соответствующее дню.

Дважды в текущем концертном сезоне (1989/90 г.) дирекция Московской филармонии срывала исполнение Реквиема в Москве.

Передо мной записка директора Киевского симфонического оркестра композитору:

«Уважаемый Вячеслав Петрович! Руководство Московской филармонии категорически отказывается провести дополнительную репетицию (Реквиема. – Авт.) 24.11.89 совместно с хором и солистами. Из творческих соображений провести этот концерт коллектив оркестра не сможет. Очень сожалеем. С уважением. Колобродов. 18.11.89 г.».

В текущем 1990 году в программе Московской филармонии нет ни одного планового исполнения произведений А. Артёмова, и в это в год, когда композитору исполняется 50 лет. Ну что же, очевидно, юбилей русского композитора будет отмечаться в США.

Надо сказать, что Вячеслав Артёмов блистательно «не обременён» ни премиями, ни наградами, ни званиями. Имени его нет ни в музыкальной энциклопедии, ни в монографических справочниках о советских музыкантах. Конечно же, Бог с ними, наградами и словарями! Но чем громче звучит имя Артёмова «там», тем старательнее «здесь» делается вид, что такого композитора нет и не было никогда.

 

III. НО ГДЕ ТОТ МАСТЕР, ЧТО  НАС ЗАВЕРШИТ?

Не исключение, но правило

Мы уже достаточно хорошо знаем историю уничтожения нашей музыки, которая чудом выжила. Я не собираюсь повторять известное. Меня интересует во всей этой истории гонений на музыку только один вопроса: как такое могло случиться в среде «чайковских и шопенов»?

То, что произошло в прошлом, сейчас уже очевидно: в атмосфере «всеобщей конституирующейся как власть зависти» (К. Маркс) общество захлестнула не только зависть к тем, у кого дом больше или хозяйство лучше, но и к «владельцу» таланта. Из всех «капиталистов» самым ненавистным для обывателя во все времена был «капиталист» духа, потому что капитал интеллекта и таланта не купишь ни за какие коврижки. Его можно только уничтожить – либо физически, либо социально, – чтобы не высовывался.

Мы преуспели в этом необыкновенно.

И как же гениально были придуманы структуры для подавления всего непохожего, особого, личностного… Творческие союзы, созданные как большие «колхозы», где были обобществлены» и «коллективизированы» те, кто может работать лишь индивидуально и свободно. И система поощрения и наказания – руками коллег, художников, писателей, композиторов. Гениальное иезуитское изобретение! И как же просто!

Механизм этого аппарата подавления уникальный, элементарный и надёжный: зависть. Зависть «среднего большинства» к «высунувшемуся меньшинству».

До Чернобыля атомного у нас случился Чернобыль духовный – первопричина всех наших бед. Мы «выключились» из мирового процесса во всём. И в музыкальной культуре докатились до всенародного триумфа Вилли Токарева и прочих: «Как здоровье, тётя Хая? – Вам привет от Мордухая…» Страшная плата за триумфальные «колхозные» победы большинства над «меньшинством».

Но только ли политическое руководство, чьи «установки» выполняло «большинство», пыталось задержать музыку на точке замерзания – на уровне «понятного народу» XIX века? Ведь даже наши социалистические соседи не были так ортодоксальны и воинственны в вопросах руководства музыкой. Значит, дело было не в идеологии только, но в !личной заинтересованности» коллективных руководителей наших музыкальных «колхозов» – в их собственном уровне музыкальных возможностей. Это им не по зубам были ни Стравинский, ни Барток, ни Малер – я уж не говорю о Шёнберге и Веберне.

Да, посредственностей много – талантов мало. Кто прав в этом споре: большинство или меньшинство? Общество (и большинство!) богатеет (беру этот термин потому, что он сегодня самый понятный) только наличием в нём талантов. Пока мы не поймём, что человек яркий «и мне светит», человек талантливый «и меня возвышает», человек работящий «и меня умножает», мы будем продолжать своё целеустремлённое движение к пропасти. А другие – те, кто давно усвоил эту нехитрую истину, – будут подбирать то, от чего мы отказываемся, и богатеть – и в науке, и в культуре, и в духе. И в продуктовой лавке. Богатеть нашим достоянием.

Мы «заметили» Альфреда Шнитке, когда неприлично уже было не замечать. Ну как можно «не заметить» члена-корреспондента Западноберлинской, Баварской, Берлинской (ГДР) и Шведской королевской академий? То же самое – с Софьей Губайдулиной и Эдисоном Денисовым. Сегодня все трое стали самыми «модными» композиторами, так и не став известными и понятными широкой аудитории у себя на родине. Не случайно, наверно, Альфред Шнитке в разговоре с корреспондентом «Комсомолки» посетовал: «Сейчас я нахожусь в странной ситуации, когда ко мне проявляется огромное внимание; я имею дело со множеством корреспондентов, ко мне беспрерывно обращаются с просьбой встретиться. Но серьёзного, профессионального разговора о своей профессии со стороны музыковедов я ещё не услышал.

Наш слушатель отстал от современной музыки и, не развиваясь вместе с нею, утратил интерес и к классике, и к «традиционалистам», и ко всему мало-мальски серьёзному в музыке. В концертные залы «дохаживают» последние ценители. Источник готов иссякнуть. И в этой обстановке композиторы оказались у нас в положении заморских растений, пересаженных на нашу землю, о которых все говорят как о диковинных, го так и оставшихся неведомыми и загадочными. Да и как им быть «ведомыми»?

С 1962 по 1978 год А. Шнитке продал всего одно сочинение Почти четверть века Альфреда Шнитке кормил кинематограф. А потери в музыке как таковой за это время?

«Длительное время я сочиняла, зная, что меня никто не будет слушать», – сказала Губайдулина в одном из интервью. По признанию Эдисона Денисова, первые его авторские концерты «дома» состоялись только в 1987 г. (Москва) и в 1989 г. (Ленинград). «У меня бывали очень тяжёлые времени, когда приходилось даже продавать книги, чтобы купить хлеба», – признаётся Э. Денисов.

До сих пор невостребованными лежат почти все сочинения Николая Каретникова – несомненно, в нашей музыке композитора первой величины.

Только недавно произнесено имя Алемдара Караманова, музыку которого А. Шнитке назвал гениальной, – а мы её не знаем.

До сих пор с трудом пробиваются к нам многие композиторы, многие сочинения. Так, годы пролежала опера Сергея Слонимского «Мастер и Маргарита». Да можно перечислять до бесконечности.

После исполнения оратории «Из истории Киевской Руси» Николая Сидельникова – через тридцать лет после её написания – Георгий Свиридов сказал: «Как жаль, что эта оратория не означила вашего молодого пути… Из-за этого ваша судьба могла сложиться иначе…»

«У нас действовал «чёрный список» музыкантов, не рекомендованных к исполнению», – сказал Дмитрий Китаенко. А кто составлял этот «чёрный список»? Да свои же коллеги-музыканты и композиторы! А кто же ещё?

Не выдержав «коллективного руководства» музыкой покончили счёты с жизнью московские композиторы С. Чаргеишвили и Б. Шнапер. Вынуждены были уехать: В. Суслин, последние два года до отъезда работавший дворником; серьёзный, глубокий И. Андриясов; талантливый пианист и композитор А. Рабинович, который поступал в Союз композиторов шесть (!) раз; Арво Пярт; и, наконец, самая яркая музыкальная фигура «хрущёвской оттепели» Андрей Волконский. «А знаешь, – мне очень нравится нести культуру в массы. Это звучит как в газетах, а я серьёзно говорю, – мне это очень нравится…» Он и сегодня, живя вдали от России, исполняет свою миссию – руководит Беляевским фондом, девиз которого – «Помочь русским музыкантам, где бы они не находились»… Слава Богу. Потому что, если бы мы были в мире одни, наша музыка давно бы вымерла.

Изменит ли хоть что-то создание (или восстановление) Ассоциации современной музыки? Мы перестраиваемся уже пять лет. Мы декларируем своё неприятие старого. Мы исправляем ошибки. И… совершаем новые.

Только ли невероятный эгоизм «коллективных руководителей»,только ли невежество чиновников, их безответственность и произвол (или невольное заблуждение и дезинформированность, как в случае с Н.Хрущёвым в Манеже), только ли зависть менее удачливых в искусстве (или неприятие личности художника, его несносного характера, его жены и тёщи, что, возможно, и небезосновательно по чисто человеческим параметрам) – причина Голгофы не только наших многих композиторов, но и МУЗЫКИ нашей?

Если бы всё было так однозначно!

«Всем известны причины крайней нетерпимости крупных композиторов к некоторым своим собратьям, творческий путь которых им противоположен – писал Генрих Густавович Нейгауз. – Мы знаем, что Шопен не выносил финала Пятой симфонии Бетховена и не одобрял Шуберта, упрекая его в том, что мы теперь называли бы «натурализмом»; что Чайковский очень резко отзывался о Брамсе, а Прокофьев и Шостакович не любили (мягко говоря) Скрябина; что Скрябин сам в последние свои годы дошёл почти до полного музыкального солипсизма (ценил только кое-что в Шопене и Вагнере, как в подступах к его собственной музыке), что Вагнер, когда ему принесли только что появившийся «Реквием» Брамса, гневно бросил его на пол; что Рахманинов в разговоре с Артуром Рубинштейном сказал: «Музыка, собственно, после Шумана и Чайковского кончилась», что Дебюсси или Стравинский (не помню, кто, возможно, оба) сказали, будто «Бетховен был, несомненно, великим человеком, но вряд ли музыкантом т.д., и т.п…»

Как видим, проблема есть, проблема традиционная ., возможно, неискоренимая, но это проблема из области психологии творчества! Мы же перенесли её на административный уровень. Не может Вагнер руководить Брамсом, а Прокофьев Скрябиным. Это даже звучит нелепо и чудовищно. А у нас – руководят.

И пока враждуют наши композиторы и борются друг с другом «музыкальные Лысенки», «одуванчики и кролики» массовой культуры, дружно объединившись, уже готовы сожрать остатки серьёзной музыки, похоронить полумёртвую нашу музыкальную культуру – в трогательном союзе с министерством финансов.

А может быть, Бог с ней, с музыкой? Может быть, нам уже действительно не по душе и не по карману серьёзное искусство – нам, живущим в неустойчивом мире, в лишениях и злобе, в усталости и апатии, на грани экологических катастроф и национальных катаклизмов, в хаосе отказа от старого и судорожных поисков нового?

 

И ЕСТЬ ЛИ СОВЕРШЕНСТВО ВО ВСЕЛЕННОЙ?..

Мысли о вечном – вместо воскресной проповеди

Сегодня мы забыли не только о вечности. Педагоги жалуются, что каждое новое поколение (иные говорят – каждый новый класс) менее развито, чем предыдущее. Человек с неразвившимся сознанием, как известно, дебил. Такие могут не только рождаться, но и формироваться. Не случайно уж раздаются тревожные голоса медиков, что всё больший процент наших детей нуждается в психологической помощи. Уже сегодня нам грозит катастрофическая дебилизация общества – не только за счёт врождённых аномалий, но и за счёт «кислородного голодания» в культуре и воспитании.

Почему мы, как за спасательный круг, ухватились сегодня за религию? Да потому, что религия – это фиксация духовного и этического начала, основа нравственности и морали – кратчайший путь к духу. И есть ещё только один «параллельный путь» человека к себе – это глубочайшая культура, где музыка – главная составная восхождения от человека животного у  человеку духовному и нравственному.

…Один из трёх «загадочных канонов» своего «Музыкального приношения» Бах предварил текстом из 11 главы «Евангелия от Луки», стих 9: «Quarando invenietis» – «Ищите и обрящете». Бах приглашал слушателей к сотворчеству – в изысканно разработанном каноне услышать тему и «рисунок» её проведения в других голосах – риспостах. Симметричные рондирующие части «Приношения» - первый и последний Ричеркар, возможно, тоже код: семантическое значение избранного для этих частей слова – от латинского «ricercare» – искать. Итак, настойчивый призыв к поиску. Только ли поиску блистательной симметрии структур «Музыкального приношения»? Или к поиску закономерностей боле глубоких?

По приданию, Пифагор, обладавший тайной тишины, мог слышать музыку мироздания. В изложении Аристотеля сохранилась пифагорейская идея о гармонии сфер: «…скорости (звёзд), измеренные по расстояниям, относятся между собой так же, как тоны консонирующих интервалов (Simofonionи), и поэтому «…звучание, издаваемое звёздами при движении по кругу, образует гармонию».

Физико-геометрическая структура космоса для Пифагора была неотделима от акустических параметров – от его «звучания» – определяющего в структурной гармонии мироздания. И поэтому этическая цель по Пифагору – духовное совершенствование, катарсис, достигаемый постижением музыкально-числовой структуры Космоса.

Аристотель, отвергнув гармонию сфер пифагорейцев, тем не менее, главным «очистительным фактором» души считал музыку. Для величайших древних цивилизаций музыка была «медициной духа». И уже в начале новой, христианской эры, Сенека писал: «для чего мы образовываем сыновей, обучая их свободным искусствам? Дело не в том, что они могут дать добродетель, а в том, что они подготавливают душу к её восприятию…»

Благодаря включению гармонии сфер в систему Птолемея идея Пифагора продлилась в веках. Кеплер открыл, что отношения экстремальных углов скоростей для внешних планет оказались весьма близки к гармоническим. В 1619 году в своём пятитомном сочинении «О гармонии мира пять книг» он писал: «Гармонии, образуемые отдельными планетами, относятся к гармониям, образуемым парами планет, так же, как простое, или одноголосное пение, называемое хоральным, которое только и было известно древним – к многоголосному, так называемому фигурированному пению, открытому в последнее столетие… Таким образом, небесные движения суть не что иное, как ни на миг не прекращающаяся многоголосная музыка (воспринимаемая не слухом, а разумом)».

До рождения Иоганна Себастьяна Баха 66 лет. И уже современник Баха Маттензен напишет: «Свойство музыки быть среди всех наук школой нравственности».

Где же сокрыта в музыке эта «школа нравственности»? В чём это очищение души?

…Из «ничего» рождается, выстраивается, плетётся тонкая структура музыкальной материи – из тишины и пустоты, из небытия – и лепит тончайшие структуры души, пробуждая в подсознании то светлое, что спит в «добытийной» памяти. Музыка есть мости между Вселенной и человеком, и, постигая гармонию, он сам становится зеркалом вселенной, выстраивая свои внутренние структуры по законам гармонии – единой для всего сущего. (Помните? «Музыка Артёмова раскрывает глубину мира… С очень далёкого, космического расстояния, когда становится ощутимой изначальная суть, абсолютный смысл, тайна явлений». Лиана Исакадзе). И если слово «мононационально»,то музыка «полинациональна». Это универсальный язык, обращённый к внутреннему, интуитивному, духовному в человеке в противовес логическому «внешнему» посреднику – языку. Вот почему самое мощное «возрастание», самое высокое восхождение Человека к самому себе – через звук, через музыку. Музыка – единственный «канал», напрямую подключённый к эмоциональным структурам живого существа, к человеческой душе, именно этот канал «работал» на религию, на служение Богу, на соединение человека с Богом напрямую. «Вера от слышания», говорил апостол Павел. Нельзя было не «светлеть». Нельзя не «очеловечиваться».

А вот и неожиданное подтверждение догадки древних о гармонии мира: «Когда недавно были замерены графитационные биения, испытываемые Землёй из-за эксцентритета орбит других планет, то оказалось, что они представляют собой гармонический музыкальный аккорд…» (Из книги ленинградского учёного А.В. Мартынова «Исповедимый путь»).

Сосредоточившись на своих сиюминутных проблемах, мы не заметили, как стали катастрофически уменьшится в своих человеческих параметрах, от вечного «быть» к сиюминутному «иметь». Если мы не остановимся и не задумываемся: кто мы, где мы и зачем мы? – мы можем «доуменьшаться» до полного исчезновения.

То и дело слышим мы сегодня, что пребываем в состоянии хаоса. Но, по самым новейшим научным представлениям, «хаос может рассматриваться как источник высших форм порядка» и «порядок рождается из хаоса – он результат самоструктурирования среды» (член-корреспондент Академии наук СССР С.П. Курдюмов). «Структурирование» же порядка из социального «хаоса» целиком зависит от «составных» этого хаоса – от уровня сознания, нравственности и духовности каждого. «Судьба диктуется не только обстоятельствами, как мы часто думаем, а образовавшимися смысловыми структурами сознания». – Это мнение учёного-психолога (П.П. Братусь).

Итак, наше сознание творит нашу судьбу. Вот почему так страшно, когда человек (и общество) опускается по уровню сознания до самых низших потребностей и стремлений. Вот почему так страшно, когда общество не находит сил, внимания, времени и средств на главное – «структурирование сознания» – в воспитании, в образовании, в культуре. Тем самым оно упускает из поля зрения главное – своё будущее. Вот почему так страшно, когда верховная власть страны не в состоянии понять, что, обрекая на нищенство писателя, художника, композитора, она обрекает на деградацию и гибель страну. И, как показала новейшая история, своё ближайшее, ощутимое будущее, ибо время спрессовано и следствия уже почти накладываются по времени на причины. Вот почему так страшно, когда те, чья миссия – «очеловечивание человека», –  учителя, писатели, музыканты – за амбициями своими, за своими «баталиями», за безудержным стремлением ИМЕТЬ – положение, звание, поездки, славу, первенство во владении истиной – забывают, в чём их единственная цель на земле. Вот почему так страшно, когда нами овладевает «зависть в союзе с ненавистью».

Материалы по теме

1. ВСПОМНИ!.. (Раздумья после премьеры Реквиема Вячеслава Артёмова (1988 – 1989))
2. Камо грядеши? Размышления после исполнения органной симфонии Микаэла Таривердиева «Чернобыль» (Газета «Советская культура» от 12 января 1988 года)
3. ПРИКОСНОВЕНИЕ (Джемма Фирсова об уникальном педагогическом методе пианистки Артоболевской)