Окаянный сценарий. Неосуществленный замысел Александра Медведкина

Опубликовано: журнал "Киноведческие записки" № 57, 2002 год.

Наша первая встреча с Александром Ивановичем Медведкиным в 1987 году была посвящена Кинопоезду и фильму «Счастье» (другое название — «Стяжатели»). Тем не менее разговор быстро, как-то сам собой, перешел к давнишнему замыслу режиссера — к «Окаянной силе». В то время Александр Иванович еще лелеял последние надежды на реализацию сценария, с которым прожил (поправляя, убирая, добавляя, перекраивая, переделывая) более 50 лет.

Этот так и не родившийся фильм Медведкин считал главным делом своей жизни. В самые разные годы в его дневниках можно найти фразу — «Хочу «Окаянную силу»!» Медведкин готовился приступить к съемкам в 1935 году, в начале 1941-го, в 1962-м (фильм должен был ставить режиссер А. Салтыков) и в 1973-м (в творческом объединении «Время» С. Бондарчука). Сохранился отзыв главной редколлегии по художественным фильмам за подписью Д. Орлова о «нецелесообразности постановки». Новая надежда забрезжила в 1985-ом, когда почти отошедший от кинодел Александр Иванович увидел фильм Сергея Овчарова «Небывальщина». В дебюте ленинградского режиссера, построенном по принципу «экранизации поговорок», Медведкин почувствовал продолжение традиций «Счастья». В следующем фильме Овчарова («Левша») его порадовал социальный и политический подтекст, направленный на современность, «щедринская» сатира, в которой от смеха до «мороза по коже» один шаг.
В течение многих лет Медведкин, повторяя слова Рене Клера, мог бы сказать: «Фильм готов. Осталось только его снять». Однако, трезво оценивая свои силы, он понимал, что без участия молодого режиссера уже не поднимет «окаянный сценарий». Он говорил, что увидел в Овчарове потенциального соавтора, хотя по интонации сказанного можно было почувствовать, что это последние иллюзии «последнего большевика», как называл Медведкина его французский друг Крис Маркер.

Тогда, в середине восьмидесятых, свой замысел Александр Медведкин коротко формулировал так: «На столбовой дороженьке сошлись семь мужиков» и пошли по стопам Хмыря (героя фильма «Счастье») счастье искать. Они и на небе, в раю, побывали, и к Салтычихе в руки попали, и ад перевернули, да нигде себе места не нашли и повисли в воздухе, между небом и землей.

В архиве Медведкина, хранящемся в Музее кино, представлено 14 вариантов сценария. Однако ни в одном из них — судя по педантичности, свойственной Александру Ивановичу, сохранилось большинство вариантов — сюжетная линия столь же четко не прослеживается. Работая над замыслом в течение многих лет, Медведкин для самого себя уточнял: что же такое «окаянная сила», «светлая доля», мужицкое горе и мужицкое счастье. Но, придумав множество сюжетных ходов, он так и не достиг желанной лапидарности притчи. Вспомнив его страсть к поговоркам, это процесс сочинительства, к сожалению, можно было бы характеризовать так — «чем дальше в лес, тем больше дров».

Первой проблемой при подготовке данной публикации был выбор: какому из вариантов сценария отдать предпочтение. После подробного сравнительного анализа текстов мы остановились на варианте 1940-го года (ф. 1, оп. 1, ед. хр. 29/1). И тому есть несколько причин.

Во-первых, это единственный рукописный вариант (черновой), что само по себе интересно, поскольку позволяет проследить живой ход мысли автора и дает представление о его работе «над словом». Судя по правке, Медведкин относился к сценарию, как к литературному произведению, где каждое слово должно найти свое место и особенно точно должно прозвучать в разговорной речи, давая характеристику персонажу. Именно поэтому мы сохраняем авторскую орфографию, заверяя читателя, что грамотность самого Медведкина не вызывает сомнений.

Во-вторых, это самый ранний из сохранившихся вариантов. Хотя первые черновые сценарные записи с элементами раскадровки мы находим в дневнике 1935 года (ф. 1, оп. 1, ед. хр. 172). Видимо, сама идея об «окаянной силе» зародилась у Медведкина еще раньше — во времена работы над «Счастьем». Но трагическая судьба фильма (копии которого были уничтожены, а негатив смыт), рикошетом ударила и по его новому замыслу, следующему в том же направлении. Как говорил режиссер, репрессии Шумяцкого распространились и на дитя рожденное и на дитя не рожденное.

Предлагаемый вариант сценария озаглавлен «Окаянная сила», в то время как последующие варианты (до 1963 года) носят название «Светлая доля». Кроме того, именно к нему Медведкин вернулся еще раз в 1966 году, внеся небольшие изменения.

Но главное, чем привлекает вариант 1940 года — это своей молодостью. Хотя его создателю уже сорок лет, он творит как «молодой щенок», а не как «старая райская птица». Как некогда солдат из старой сказки варил кашу из топора, так и Медведкин, создавая современную сатирическую сказку, бросает в творческий котел самые разные ингредиенты. Здесь герои русского фольклора, сказочные архетипы, народные шутки, прибаутки, песни (настоящая кладовая для исследователей устного народного творчества!), пересечения с произведениями Некрасова, Гоголя, Салтыкова-Щедрина и даже Пушкина (с его определением русского бунта — бессмысленного и беспощадного). Здесь замечательно точно (в деталях) представлена психология русского мужика, приметы, подмеченные в жизни, образы и приемы, найденные еще во времена работы над «Счастьем», а также приемы, развивающие традиции советской комедии, и, возможно, пародирующие классику современного кинематографа (например, стиль Довженко). При явном несовершенстве, сценарий подкупает своей непосредственностью и даже наивностью, то есть теми чертами, которые прощаешь молодости.

В сценарии ощутимо желание Медведкина работать в цвете (например, описание ярких луговых цветов, прощающихся с Марьей Прекрасной, или характеристика выцветшего от вечного света рая). В «Счастье» уже была «цветная» сцена — пир Хмыря и жены его Анны в «царских хоромах» (она, к сожалению, отсутствует в обнаруженной в конце 1960-х и отреставрированной копии). Но в 1934 году это была экспериментальная работа, тогда как в 1940-м Медведкин уже мог воспользоваться опытом других кинематографистов в этом направлении.

Публикуемый вариант датирован 18 декабря 1940 года, но уже в феврале 1941-го Медведкин приступает к работе над сценарием под названием «Светлая доля» на «Мосфильме» (ф. 1, оп. 1, ед. хр. 32/1). На сохранившемся рабочем экземпляре стоит гриф киностудии, подпись редактора В.Катинова, на заглавном листе напечатан список основных действующих лиц, съемочных объектов и сооружений (на натуре, в павильонах), и отдельной строкой оговаривается «широкое использование методов трюковой и комбинированной съемки».
«Мосфильмовский» сценарий (будем называть его так), несмотря на общую основу, имеет серьезные отличия от предыдущего варианта. Во-первых, изменился главный герой: он уже не Иван-дурак, а Иван-кузнец. Иван на особом положении среди мужиков не потому, что пришлый, а потому что мастеровой. Он как тот самый Вакула, который оседлал Черта, но именно этого комического персонажа из преисподней в новом сценарии нет. Исчез и разбойник Васька Чуркин (чтобы потом не раз появиться вновь в других вариантах).
Зато выросла роль вожака Савелия: это он, как библейский Моисей, в поисках «светлы доли» довел земляков до края света и там чуть не преставился. По нему уже отпели молитвы, а он вдруг вспомнил о «мужицкой правде», встал и сказал — «Сто лет буду ходить, а найду ее!»
В «мосфильмовском» варианте появляются три новых образа, которые не раз будут использованы Медведкиным. Это Салтычиха (которую встречают корежинцы в Муромских лесах), царь (который хотел мужиков рублем одарить) и горе (которое, как голь перекатная, в мешке за мужичьем катится).

Но главное — изменилась концепция ада. Если в раннем варианте получалось, что место мужикам именно в Геенне огненной (потому что там замечательно, как в бане), то в новой версии черти специально заманивают корежинских вниз, чтобы сбросить на них свою «чертячью службу», чтобы и там их мучили грешные купцы-самодуры, парящиеся в котлах. Вовремя подоспевший Иван-кузнец поднимает в преисподней восстание, и приходится Богу, по просьбе сатаны, вернуть мужиков барину.

В финале кузнец, после казни князя, говорит Савелию: «Здесь она, светла доля! У князя черноземной пахоты в три дни не объедешь, лесу, лугов, хлеба сколько!.. А вы всю землю истоптали, до самого края света дошли!.. За семь верст комара искали, а комар-то на носу сидел!»

Из ранних вариантов сценария сохранился еще один, недатированный — под названием «Окаянная сила» (ф. 1, оп. 1, ед. хр. 29/2). Начинается он тоже сценой прощания со старцем, но на этот раз умирает вожак, и прощаются с ним не только сыновья, но и весь корежинский народ. Сценарий поражает мрачной, пессимистической интонацией.

Словно из «дореволюционной части» фильма «Счастье», здесь появляются николаевские солдаты на одно лицо с усами и бакенбардами, только маршируют они теперь под прочными виселицами с намыленными петлями. Солдату Куроптеву приказано отыскать бунтующую деревню Корежино. Иван-дурак тащит на своей спине мешок с горем, чтоб утопить его в тридесятом царстве. Деревня Корежино «воткнулась своими черными избенками в какой-то старый косогоришко», а мужики там — страшные, угрюмые, «допотопными деревянными сохами ковыряли пашню». Убили они доблестного солдата Куроптева из-за казенной бумаги.

Да потом, испугавшись, оживили его и дали себя «заарестовать».
Опять появляется пьяный «Поцалуй-Кабак», исчезнувший из «мосфильмовского» варианта. Марья Прекрасная носится на помеле вместе с ведьмой Шепучихой. В финале вновь топят барина. Но на сей раз Савелий вытаскивает тонущего из омута, чтобы сначала приговор прочитать, а уж потом окончательно утопить — «по справедливости», коли заслужил.
Песен в этом сценарии было немного: только о тяжелой доле и горюшке мужицком, черном, тяжелом…

Вариант «Окаянной силы» 1963 года (ф. 1, оп. 1, ед. хр. 29/3) начинается с авторского слова о религии, каким он обычно предварял сценарии своих документальных фильмов. Медведкин пишет, что «в творениях отцов церкви нет более наивного, а стало быть, и более уязвимого места, чем представления о рае и аде». Он сетует, что в век освоения космоса эти учения держат человеческие души в плену, и намеревается сатирически высмеять их несостоятельность с помощью… самого Бога. В качестве эпиграфа Медведкин ернически использует слова Христа: «Приидите ко мне вси труждающиеся и обременении и аз упокою вы!»

Главный герой этого варианта — солдат Куроптев. И табачищем он пропах, и винищем, матершинник, каких в полку не случалось, «и нащот женского полу — не буду врать — грешен!». В общем, национальный герой. Куроптев встречает корежинских мужиков в раю и устраивает для них Малый Райский остров с пашней, баней, кабаком и каруселью — «Сад земных наслаждений», ставший садом небесным. Потом вся эта компания сбегает через райский подкоп в «трудовую» преисподнюю, где строит фабрику и собор.
(Здесь Медведкин запутывается окончательно, ибо в глубине души, как правдивый художник, знает, что русский мужик, став советским, умудряется сочетать все — и стахановский рекорд, и пасхальный кулич, и законные сто грамм, тут же превращающиеся в поллитровку).

В финале, впервые за всю историю замысла, зависают мужики по воле божьей «на воздусях» над знаменитым Владимирским трактом. Но… что это? Теряя штаны, бежит русский царь Николай, бежит переодетый в женское платье Керенский, клубком катятся обидчики народа, схватив помятый нимб, бежит Бог! Потому что взошло «яркое зарево страшного суда». Грохочут пушки, вырастают новостройки. И тесно теперь Господу на иконе, потому что «справа от него на стене — Гагарин, слева — Титов, снизу — небесные братья Николаев и Попович…»
Впервые Медведкин, продвигая свой сценарий, можно сказать, прячется за слова о том, что в основу его сатирической сказки положена старинная народная — онежская. Впервые его сатира становится грубой, пошлой, глупой, без вкуса и меры.

Чего стоит только комический образ святой Ябеды, лишь упомянутой в ранних вариантах кляузной райской старушонки! В новом варианте сценария она — одно из главных действующих лиц. Сначала доносит Богу о том, что мужики на своем острове делают («Портки в бане сняли, сама видела!»). Потом по воле Господа сама в баню отправляется, страдая: «Да как же, я девственница!» — и мужики выносят ее оттуда на руках преобразившуюся и счастливую. С криком: «Какой сладкий грех!» — она катается на карусели и заканчивает день в кабаке пьяной в дым. В общем, все происходящее со святой напоминает дефлорацию, причем сопровождается соответствующими словами: «Возьми меня, девицу, в замуж, кузнец! Это для тебя 190 лет храню девственность!»

Даже у официальных борцов с религией сценарий Медведкина вызвал множество гневных замечаний. Письмо с указанием недостатков сценария зам. Председателя Совета по делам религий при Совете Министров СССР В. Фурова (от 7 июня 1973 г.) главному редактору студии «Мосфильм» В. Беляеву занимает четыре страницы (ф. 1, оп. 2, ед. хр. 29). Особенно Фурова задело издевательское упоминание в раю Кирилла и Мефодия, основателей славянской письменности. В заключительном абзаце он пишет, что фильмы подобного рода нужны, но в них недопустимо «оскорбление религиозных чувств верующих». Сам Медведкин парировал эту фразу словами, что в атаке быть мягким нельзя — «известно, что застенчивые генералы сражений не выигрывают!»

Дальнейшие варианты «Окаянной силы» представляют собой конструкции из различных частей предыдущих сценариев. Медведкин меняет героев, тасует сцены, некоторые моменты переносит даже из дневниковых записей 1930-х годов. На страницах появляются Пугачев и Стенька Разин (конечно, в аду), мощный еретик Терентий (бывший рыжий Терешка), купчиха Семипудова, дополняющая образы «семерых с ложкой» тунеядцев, колхозный Начальник с толстым портфелем, напоминающий персонажей Игоря Ильинского, потому что в одном из финалов корежинцы попадают в конец ХХ века и дивятся на чудеса техники. И мчит их по городу машина Скорой помощи «мимо светлых дворцов, мимо фонтанов, памятников, мимо людей, которые нашли Свою Светлую Долю и никому ее не уступят». Так в фильме Григория Александрова «Светлый путь» неслась по небесам в роскошном авто героиня Орловой. Но было это в 1940 году…

Последние варианты сценариев «Окаянной силы» датированы 1985-м и 1986 годами. На фоне нового времени они выглядят анахронично, вступают в резкий диссонанс с тем, что происходит вокруг. Вариант, который Медведкин подписал «для печати», производит впечатление «детища Франкенштейна»: он скроен из множества разновременных частей и абсолютно нежизнеспособен.

Уместно вспомнить, что в конце 1935-го года, во время энергичной подготовки к съемкам «Окаянной силы», Медведкин, окрыленный успехом «Счастья», считал, что двухгодичное промедление в производстве — это катастрофа для фильма. Он собирался выпустить «Окаянную силу» к 20-летию Октябрьской революции. В 1986 году, посвящая сценарий 70-летию того же события, Медведкин, судя по его настойчивости, не понимал, что пятьдесят лет безвозвратно состарили (если не убили) его замысел. Он не чувствовал, что слова его вступительной статьи о том, что «одной из самых ярких побед идей Ленина будет назван отказ крестьянства от нищего, частного предпринимательства и уверенный переход на путь успешного социалистического процветания», скоро будут звучать, как фальшивое клише уходящей эпохи. Но самого Медведкина в фальши упрекнуть нельзя.

На протяжении долгих лет (пока Александр Иванович вынашивал и развивал замысел, проталкивал его на разные киностудии, и после смерти режиссера) в кинематографической среде говорили о легендарном сценарии, которому так и не удалось родиться на свет. Было бы великой несправедливостью оставить его пылиться в архиве. Однако у публикации есть обратная сторона. Быть может, знакомство с текстом развеет ожидания тех, кто готовился к встрече с произведением, которое должно было некогда стать Событием, за реализацию которого выступали многие выдающиеся кинематографисты, вплоть до Эйзенштейна.

Подводя итог, можно сказать, что главным произведением режиссера Медведкина был и остается фильм «Счастье». Но история кино, как известно, складывается не только их реализованных замыслов. Случай с «Окаянной силой» особенный, поскольку работа над этим сценарием, в отличие от большинства аналогичных случаев, из эпизода творческой деятельности превратилась в нечто, неизмеримо большее. Тексты разных вариантов, выложенные в хронологическом порядке, рассказывают о внутреннем мире их автора больше, чем его дневниковые записи. Таким образом, замысел «Окаянная сила» стал своеобразным (динамическим!) портретом очень противоречивого (при всей большевистской цельности его натуры) человека — Александра Ивановича Медведкина, портретом, который был запечатлен между строк и менялся вместе с изображенным на нем персонажем.

В архиве Медведкина сохранилась записка 1988-го года, которая была приложена к возвращенному варианту сценария «Окаянная сила». В ней редактор Ю. Жуков выражает сожаление, что «по вине чиновников фильм так и не был поставлен». Фраза напоминает эпитафию. Интересно, заметил ли это Медведкин?