"Творчество – это участие в Божьем домостроительстве"

Опубликовано: blagoslovenie.su. 

Фото: Воскресенский Новоиерусалимский монастырь.

С режиссером-документалистом Татьяной Карповой беседовала журналист Александрина Вигилянская (2004-2005 гг.)

— Татьяна Михайловна, Вы — православный кинорожиссер-документалист. Расскажите, пожалуйста, как Вы вступили на эту стезю, как Вы пришли в Церковь?

— Я думаю, что вера неосознаваемо живет во всех нас. Явной она становится в момент, когда в жизни человека происходит нечто такое, что заставляет его по-новому взглянуть на свое существование. Встречи с какими-то людьми, случайные стечения обстоятельств иногда оказываются решающими на пути к Богу. В моей жизни было несколько таких особых событий. Во-первых, я с детства очень любила ходить в храм просто так, ничего не понимая ни в церковном богослужении, ни в сущности христианства. Меня всегда манила та таинственность и величественность, которая существует в храме. Так что внутренне я всегда была открыта по отношению к Церкви.

Решающую роль в моем обращении к Православию сыграла встреча с человеком, который стал моим мужем, — Борисом Леонидовичем Карповым, известным документалистом и впоследствии деятелем православного кино. Мы во всем были единомышленниками, и когда в 1968 году мой муж снимал свой первый церковный фильм по заказу Московской Патриархии ("Русская Православная Церковь сегодня"), то и я, всегда жившая интересами супруга, обратилась вместе с ним к размышлениям о путях Православия, многое узнала о церковной жизни, впервые соприкоснулась с ее проявлениями.

Приблизительно в это же время мы познакомилась с отцом Дмитрием Дудко, к которому ходили тогда многие из круга творческой интеллигенции. Сближение с ним окончательно подтолкнуло нас к решению принять крещение. Покрестив сына, крестились и мы: это происходило тайно, в доме у знакомых... В атмосфере официального безбожия казалось, что уже сам шаг к крещению означает приобщение к Православной Церкви. Поэтому долгое время, осознавая себя православными, мы тем не менее, были далеки от церковной жизни. Лишь в период, когда в нашем государстве изменилось отношение к Православию и стали открываться храмы, мы — на этой волне всеобщего воодушевления — постепенно стали приобщаться к церковным Таинствам.

— Что, на Ваш взгляд, изменилось в культурной ситуации России с окончанием советской власти?

— Этот поворот в общественно-политической жизни страны, разумеется, открыл и новые возможности для культуры. Во-первых, после всенародного празднования 1000-летия Крещения Руси, когда было решено, наконец, провести фестиваль православного кино, выяснилось, что в российской кинематографии уже существовала настоящая сокровищница документальных фильмов о жизни Церкви, которые снимались в советские времена без всякой надежды выйти на экраны. Само собой разумеется, что в 90-е годы, когда документалистам стала доступна творческая свобода, эта сокровищница пополнилась новыми талантливыми именами.

Но особенно поразительным был поистине небывалый взлет зрительского интереса к православному кино! Это, в первую очередь, свидетельствовало о том, что люди были готовы к восприятию ценностей и идей христианства. В тот момент православные режиссеры удовлетворяли духовную жажду людей, долгое время лишенных религиозных ориентиров, восполняли их насущную потребность в христианском просвещении и приобщали зрителей к духовной истории и культуре России. В книгах отзывов о просмотренных фильмах встречались и записи такого рода: "Посмотрел ваши фильмы. Завтра иду креститься!". Таким образом, я без преувеличения могу сказать, что православная документалистика в те времена была способна пробудить в людях веру и в этом смысле несла духовную миссию в деле воцерковления народа.

— Что, по Вашему мнению, послужило причиной того отката людей от Церкви, который мы наблюдаем сегодня, вспоминая вспышку массового интереса к Православию в 90-е годы? Может быть, волна всеобщего обращения к вере была лишь видимостью? Или же разочарование людей в Церкви — это свидетельство низкого уровня их образованности, который не позволяет им вникнуть в сущность Православия, пленявшего их лишь внешними формами?

— Безусловно, многим из нас известно, какие уродливые формы принимает вера, когда она ложится на малокультурную почву. А поскольку интерес к Православию возник внезапно и мгновенно охватил массовое сознание, то многие люди, действительно, принимали христианство лишь поверхностно, отдавая дань новой моде. Некоторые отошли от веры, пресытившись этим состоянием, некоторые же продолжают вести активную церковную жизнь, читая напутствия всем и каждому о том, как можно и как нельзя поступать. Вы знаете, уж лучше иметь дело с неверующим, чем с человеком, который искажает своим елейно-слащавым морализмом и самоуверенностью сам образ Православия и Церкви!

К сожалению, сегодня и сама Церковь не всегда знает, как именно себя преподнести, какую форму избрать для просвещения людей — так, чтобы они смогли воспринять Христовы Истины. Например, многие говорят о том, что сегодня Церкви необходим свой православный канал — и тогда Слово Божие будет беспрепятственно изливаться в мир. Однако, по моим наблюдениям, стилистика многих церковных передач, к сожалению, никак не может найти отклик в душах неверующих людей (очевидно, именно к ним должны быть обращены чисто познавательные программы, рассказывающие о житиях Святых и самых общеизвестных моментах истории Церкви). Даже опытного и закаленного в искушениях православного не могут не смутить и сама форма подачи материала, и отсутствие глубины в его освещении. А что говорить о людях, далеких от веры? Чтобы привлечь их к Церкви, необходимо найти какие-то живые формы общения, правильные интонации, наконец, темы, способные заинтересовать современного человека, задеть его душевные струны.

— Вы говорите о непродуманной политике представления Церкви в средствах массовой информации. Не кажется ли Вам, что в искажении образа Православия сегодня сильна и роль общемировых процессов, влияющих на общественное мнение?

— Да, безусловно, в сегодняшнем отторжении от Церкви явственно чувствуется и влияние общих тенденций современности: увы, но в наши дни авторитет принадлежит Западу, на который равняется и Россия. За теми или иными событиями в нашей стране, в том числе, и в жизни культуры, как правило, стоят чьи-то четко продуманные акции. Например, только сейчас я начинаю догадываться о причинах, по которым во многих недавно появившихся и разрекламированных телесериалах искажается историческая достоверность событий ХХ века: по моему глубокому убеждению, за этим стоит попытка в преддверье празднования 60-летия победы в Великой Отечественной войне умалить значение в ней русского народа. Подобными средствами тонко и незаметно формируется общественное мнение, которое призвано сослужить службу силам, заинтересованным в упадке России и русского духа.

— Заговорив об интерпретации исторических событий времен Великой Отечественной войны, Вы опередили мой вопрос о Вашем отношении к роли государства в церковной жизни в эпоху сталинизма. В Вашем широкомасштабном фильме, посвященном истории русской Церкви в советское время ("Видимое и сокровенное. Кино и Церковь"), улавливается попытка сломать стереотипное восприятие политики Сталина в отношении Православия как однозначное злодейство: освещая трагический путь Православной Церкви в эту эпоху, Ваш фильм, вместе с тем, обращается и к событиям, в которых, по Вашему мнению, советская власть шла ей навстречу, поддерживала и помогала...

— Эту позицию можно объяснить как ответную реакцию на безусловное зачеркивание целых десятилетий жизни народа. Нельзя изображать одной краской такой сложный для нашей страны период, в который жили не только те, кто испытал на себе боль репрессий, но и люди, имевшие возможность спокойно творить и мыслить. Нельзя, как это делают многие, разделять тогдашнее население России на тех, кто сидел, и на тех, кто доносил, — на жертв и убийц.

Кроме того, я принадлежу по своим взглядам к государственникам и считаю, что наша держава была сильна именно в сталинскую эпоху. Государственный аспект в освещении политики Сталина и его роль в усилении России являются, на мой взгляд, наиболее выигрышными на фоне многочисленных проблем тогдашней жизни народа. Почему мы должны замалчивать безусловные успехи государственной политики?
Что же касается жизни Церкви в те времена, то, действительно, были совершены определенные шаги ей навстречу. Относительное сближение государства с Православием в эпоху войны - объективные исторические факты, о которых было бы странно умалчивать.

Кроме того, поскольку фильм называется "Кино и Церковь", то его ценность состояла именно в том, чтобы представить зрителям уникальные киноматериалы, связанные с существованием Церкви в ту эпоху. Само собой разумеется, что кинодокументов, раскрывающих жизнь репрессированных, практически не существует. Мы были вынуждены отбирать тот исторический материал, который наиболее полно и ярко представлен в киноархивах. И даже несмотря на это, нашу точку зрения никак нельзя назвать односторонней: мы говорим и о поругании Церкви, и о разрушении храмов, и о мученическом пути многих несправедливо осужденных.

По моему глубокому убеждению, видеть в том или ином историческом периоде однозначное и безусловное зло и проклинать целые эпохи — вредно для самоощущения нации. И успех фильма, который до сих пор продолжает удерживать своего зрителя, свидетельствует о том, что наша позиция близка множеству людей.

— В Вашем фильме освещается и роль кинематографа в жизни современного человека. В некоторых православных кругах существует мнение, что, с духовной точки зрения, кино оказывает пагубное влияние на человеческое сознание. Что Вы можете сказать по этому поводу? И вообще, каков критерий, по которому можно считать тот или иной фильм христианским?

— В кино, как и в любом виде искусства, все зависит от мировоззрения. Средствами кино можно, действительно, разрушать души, а можно и нести евангельскую Истину. В этом смысле ничего нового в задачах кинематографии нет и быть не может: с помощью киноязыка, который (как и язык искусства в целом) сам по себе нейтрален, художник находит выражение своему мироощущению. А служит он Богу, или силам тьмы - это уже вопрос его нравственного выбора, но никак не особенность природы кино.

При этом, православным может быть не только кино на церковные темы, и в нем не обязательно должны присутствовать золотые купола храмов. Оно может повествовать о чем угодно, но быть православным по сути, по духу, по общей направленности его идей, по глубине его образов. Повторяю, что все зависит от точки зрения автора.

Критерием же христианского кино, на мой взгляд, является его соотнесенность с Высшей Истиной. Поэтому человек верующий (или хотя бы глубоко нравственный) всегда интуитивно чувствует и равняется в своем творчестве на эту христианскую Истину. Например, многие картины советского кино я считаю православными по своему духу: в них присутствует четкое разделение на добро и зло и некое нравственное зерно, которое напрямую связано с христианским учением. Таким примером православного по своей сути кино, на мой взгляд, может быть фильм Е.И. Ташкова "Уроки французского" по рассказу Распутина.

Если говорить о той доминанте, которая обязательно должна присутствовать в православном искусстве, то это - любовь и боль. Предметом изображения может быть все, что угодно, в том числе - и самые отвратительные и жестокие стороны нашей жизни. Но они могут быть показаны со смаком и издевкой, а могут — с любовью и болью. И тогда (в этом втором случае) зритель выходит после просмотра с ощущением духовного подъема — с тем, что Аристотель называл "катарсисом".

— У Вас есть фильмы, посвященные творческим натурам ("Великий Мордвинов. Жизнь артиста", "Страна Варламова"). В отличие от признанного актера Мордвинова, который претворил свой талант в профессиональном служении, доморощенный скульптор-самоучка Варламов - простой русский мужичок из деревни, выпиливающий потрясающие деревянные фигуры национальных героев, - занимается своим любимым делом ради самого этого творческого процесса. В связи с этим хочется задать Вам вопрос (тоже как к творческой натуре): почему вдруг у человека возникает потребность в творчестве? Какова вообще природа творчества?

— В первую очередь, творчество — это способность чувствовать время и откликаться на общественные процессы. Как правило, обязательным условием творчества является не только необходимость высказаться, но и желание быть услышанным. Это не значит, что художник непременно одержим идеей собственного величия и ставит перед собой единственную задачу - просветить людей, изменить мир, исполнить некую высокую миссию. Просто в самой природе творчества заложена потребность в диалоге, в ответной реакции воспринимающего. Художник не просто творит, но всегда предлагает свой взгляд на вещи, а поскольку в жизни все связано со всем и мы постоянно испытываем на себе чье-то влияние, то и искусство, конечно же, подразумевает некое воздействие на зрителя, читателя, воспринимающего. По большому счету, творчество - это форма участия в Божьем домостроительстве. И каждый истинный художник вносит свою лепту в участие в этом деле.

— И Вы тоже ощущаете в себе это призвание?

— Человек для того рождается в этот сотворенный мир, чтобы сотворчествовать Богу - каждый в своем деле. Ведь каждый из нас - и не только человек искусства — наделен творческой природой. Поэтому, повторяю, своими делами он либо участвует в Божьем домостроительстве, либо повреждает этот мир: поскольку всякое человеческое деяние каким-то образом изменяет мир, то грех наносит вред всему Божественному мироустройству. Я уверена, что зло, существующее в мире, множась и накапливаясь, постепенно выливается на человечество в форме каких-то разрушительных катастроф. Божий мир — это живой организм, в котором все устроено гармонично. Если же эта гармония и порядок нарушаются - хотя бы в какой-то одной его части, то начинают выходить из строя и все остальные органы. Таким образом, мы своими грехами наносим урон всему Божественному организму.

Подлинное творчество — это как раз попытка восстановить гармонию в нашем несовершенном мире. Например, если рассматривать случай деревенского скульптора Варламова, которому посвящен мой фильм, то его творчество я бы определила как тоску по ушедшей державности и мощи нашего государства. Национальные герои, которыми он себя окружил, - Суворов, Чапаев, Сталин, Гагарин, Брумель (чемпион по прыжкам в высоту) - воплощают для него некие столпы, на которых держались слава и процветание нашей страны. Таким образом, творчество для этого деревенского философа, напоминающего шукшинских "чудиков", вдохновлено желанием вернуть - пусть в символической форме искусства - утерянные идеалы нашего народа и населить ими свое государство в миниатюре - двор деревенского дома.

— Татьяна Михайловна, в своем творчестве Вы обращаетесь и к теме чудес, происходящих в современной жизни. Вы рассказываете о потрясающих Божьих знамениях — о чудотворных иконах, исцеляющих больных, о Туринской Плащанице, явившей образ Христа... Были ли в Вашей жизни события, которые можно назвать чудесными?

— Да, безусловно, были. Чудеса для меня - это те промыслительные события в моей жизни, которые являют собой знаки Божественного участия в человеческой судьбе. Картину "Вечные тайны", посвященную чудесам Православия, мы снимали в 2000 году. Но интерес к теме чудес возник у меня гораздо раньше. Еще в 90-е годы я начала собирать материалы для этой работы, читать Святых Отцов, даже обратилась к теме НЛО и написала сценарий, в котором ориентировалась на богословский подход отца Серафима Роуза...

Однако во время этой работы случилось нечто непредвиденное: в 1997 году у меня умер муж. Это душевное потрясение заставило меня по-новому осмыслить идею чуда: когда к 40-ка дням памяти мужа я села писать сценарий своего будущего фильма о чудесах, то меня буквально пронзило понимание того, что главное чудо человеческого бытия — это бессмертие души. Это внутреннее осознание чуда, связанное с опытом личного переживания, каким-то образом повернуло направление моих творческих интересов. Фильм все же был снят, но тема зримых чудес уже перестала волновать меня так, как раньше.

Сегодня я воспринимаю как чудо все, что дает мне Господь. Особенно — когда, не чувствуя себя вправе просить Его о каких-то милостях, я вдруг получаю то, чего втайне желала.