ЛАГЕРЬ СМЕРТИ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА ПОД ЛЮБЛИНОМ

 

 

 

Наступление наших войск успешно продолжалось, и на следующий день, после освобождения Хельма, танкисты майора Кирилова ворвались в город Люблин.

 

Когда я въехал в город, бои завершались. Из миномётов и мелкокалиберных орудий прямой наводкой добивали последние очаги сопротивления гитлеровцев. Проезды загромождали обломки разрушенных домов, подбитые немецкие орудия, перевёрнутые грузовики, ещё не убранные вражеские трупы, изуродованные, помятые чемоданы и другой скарб, брошенный гитлеровцами в паническом бегстве. У перекрёстков на стенах домов польские названия улиц были перечёркнуты густой чёрной краской, а рядом висели дощечки с иными названиями на немецком языке. У люблинского железнодорожного вокзала на запасных путях стояли длинные немецкие товарные составы с военным грузом, подготовленным к отправке.

 

Огромные мрачные каменные помещения с небольшими окнами под потолком наполняли горы трупов мирных жителей. Присмотревшись, я стал различать в полумраке на лицах, руках и ногах убитых следы пыток. Среди замученных были старики, женщины, подростки. Толстенные стены замка и окружающая его высокая каменная ограда заглушали стоны истязаемых, их отчаянные крики не доносились до города. Поэтому гитлеровцы и выбрали для застенка пыток и убийств эту старинную крепость. Но уничтожить, скрыть следы своих кровавых преступлений они не успели: молниеносный удар советских войск заставил фашистов поспешно убраться из города.

Сквозь узкие окна замка проглянули лучи солнца, придав ужасающей картине ещё более зловещий характер. На лицах и телах несчастных рельефнее стали видны огромные синяки, кровоподтёки. Солнечные лучи упали на юношу, лет 15-ти, пристреленного в затылок. С пальцев его рук фашистские палачи сорвали ногти и прижигали до того, что кожа обуглилась. Рядом лежала девушка с чёрными кругами под глазами, вся с головы до обнажённых ног в кровоподтёках, с содранной во многих местах и свисающей клочьями кожей.

Сотни трупов лежали друг на друге, заполняя несколько помещений чуть не до самого потолка. Потерянные, не произнося ни слова, ходили польские женщины вдоль этих чудовищных завалов, пытаясь обнаружить родных, близких. Но как в тёмных помещениях, в грудах изувеченных людей можно кого-нибудь узнать?! Подавленные ужасом, женщины только тихо всхлипывали.

Поснимав немного, я поехал в политотдел армии и попросил прислать пленных, которых в Люблине было много. Застигнутые врасплох, немцы всё ещё продолжали вылезать из подвалов с поднятыми руками. Мне выделили 6 пленных, которые под охраной нашего младшего лейтенанта пришли в замок и начали выносить ещё кровоточащие трупы в обширный двор и укладывать рядами на траву. При дневном свете следы гнусной расправы над беззащитными мирными жителями стали ещё более явными.

В замок приходили всё новые женщины. Теперь им хорошо были видны несчастные жертвы. В одном из трупов пожилая полька узнала своего 16-летнего сына. Узнала не по лицу, которое было до неузнаваемости изувечено, в страшных кровоподтёках, синяках, залито сгустками крови. Она увидела сшитую её заботливыми руками рубашку. Ужас, невыразимое горе отразилось в глазах бедной матери. Её звали, как я позже узнал, Болеслава Слотвинская. Она пошатнулась, поддержать её не успели, и она рухнула на окровавленное тело сына.

Военнопленные продолжали выносить новые трупы. Образовалось несколько длинных рядов покойников. А в замок приходили всё новые люди, и в разных концах двора раздавались стоны, крики отчаяния: матери узнавали своих детей, жёны - мужей, девушки - женихов или отцов и матерей. Горестные вопли охваченных ужасом и безмерным отчаянием людей разрывали душу. Но нужно было снимать.

Женщины стали с ненавистью поглядывать на пленных, всё ещё выносивших трупы. Может быть, именно эти немецкие солдаты не были ни виновниками, ни участниками зверской расправы. Возможно даже, они сами ужаснулись злодеяниями своих соотечественников-фашистов. Тем не менее, возмущение и гнев польских женщин нарастали. Я приметил одну хрупкую молодую польку с чёрным кружевным платком на голове в светлом шарфе и с очень светлыми волосами, которая долго ходила среди трупов с высокой пожилой дамой в чёрном платье. Но они никого не могли найти. И вот, когда один из военнопленных, рослый кряжистый детина, вынес и опустил на траву неподалёку от них изувеченный труп юноши, нервы молодой польки не выдержали: она подбежала к нему. Немец, видимо, почувствовав ярость, сверкнувшую в глазах женщины, застыл, словно по команде «Смирно!» Хрупкая женщина судорожно вздрогнула и с такой яростью хлестнула ладонью по лицу немцу, что он - могучий детина - пошатнулся, продолжая ещё крепче прижимать руки по швам. А ей силы уже изменили, руки повисли, плечи безвольно опустились, вся её тонкая фигурка как-то обмякла. Мгновение спустя она истерически разрыдалась. К ней бросилась пожилая дама в чёрном, прижала к груди, и у неё самой покатились по щекам слёзы...

Я пошёл в замок, чтобы отослать лейтенанта с военнопленными, опасаясь, как бы ни случилось худшего, но... Подходя ко входу, я услышал выстрел и поспешил внутрь. На лестнице стоял лейтенант с пистолетом в руке, а на площадке перед ним лежал убитый военнопленный.

Оказалось: немец устал, и, чтобы отдохнуть, положил труп на ступеньки. Увидев это, лейтенант приказал немедленно поднять его и нести дальше. Но военнопленный, не зная русского языка, недоумённо пожал плечами. Тогда лейтенант, который был явно пьян, выхватил из кобуры наган и выстрелил в упор.

Как старший по званию я приказал немедленно увести пленных. Они выглядели ужасно: пыльные, измятые мундиры покрывали пятна крови убитых, которых они переносили, в крови были их руки и лица, в глазах отражались страх, смятение...

 

 

 

Гитлер обещал отдать польские земли своим усердным приверженцам, и они безжалостно истребляли население Польши. Гитлеровцы заранее привлекли немецких учёных и инженеров, которые разработали и возвели огромные предприятия по массовому уничтожению людей и утилизации останков.

Людей умерщвляли в специально сконструированных газовых камерах и сжигали в особых печах. Пепел продавали в качестве удобрения, из костей варили мыло. Волосы, одежду, личные вещи уничтоженных людей тщательно сортировали и соответственно использовали: всё должно было приносить пользу рационально устроенному хозяйству фашистского государства: кормить, одевать, услаждать изощрённый вкус сверхчеловека. Истые арийки покупали кошельки, сумки, абажуры, выделанные из человеческой кожи, и гордились такими «изысканными» трофеями, словно варвары.

 

Под натиском стремительно наступавших советских войск фашистские палачи поспешно сбежали, словно крысы с тонущего корабля, не успев и здесь скрыть следов своего вандализма. Конвейер смерти остановился в разгар чудовищной работы и давал полное представление о чётко налаженной адской технологии. У печей на полу и на специальных железных тележках лежали подготовленные для сжигания трупы. В огромных чёрных жерлах топок виднелись не успевшие догореть тела. Машины и механизмы уничтожения людей были сделаны основательно, прочно, в расчёте на бессрочную службу.

Засняв чудовищный конвейер смерти, я решил взглянуть, в каких условиях томились узники в ожидании своей участи. На территории Майданека ровными длинными рядами стояли десятки низких одноэтажных деревянных бараков. Я зашёл в один из них. Несмотря на то, что двери с обоих торцов были открыты, в нос ударил душный, смердящий запах пота и человеческих выделений. Барак тесно заполняли многоярусные нары. Никакой мебели и вообще больше ничего в помещении не было. Не задерживаясь, я прошёл из конца в конец барака и вышел на свежий воздух.

Ожидавший меня у машины водитель как-то странно взглянул на меня, покачал головой и сказал:

- Товарищ капитан, посмотрите на свою гимнастёрку.

Моя гимнастёрка, брюки, кирзовые сапоги буквально почернели от несметного числа проворно ползавших блох. Отойдя в сторону, я долго стряхивал их на землю, но блохи всё ползли по одежде. Пришлось подъехать к реке, раздеться и ещё долго вести борьбу с атаковавшими меня паразитами. Сколько же их было в уже опустевшем бараке, если от одного быстрого прохода по нему блохи облепили меня плотным слоем?!

 

  

P.S. Майданек, лагерь массового уничтожения в предместье Люблина. Создан осенью 1941 года нацистами. Площадь около 270 га. Первыми заключенными были советские военнопленные (около двух тысяч), привезенные в октябре 1941 г.; большинство погибло от голода и холода, выжившие расстреляны в июле 1942 г.. Всего в 1942–43 гг. в Майданек было депортировано свыше 130 тыс. евреев, из которых 78 тыс. (женщины, дети, больные и старики) уничтожены по мере прибытия (расстреляны в ближнем лесу или умерщвлены в семи газовых камерах). Около 52 тыс. трудоспособных заключенных использовались на различных работах в самом Майданеке или были переправлены на работы в другие лагеря. К ноябрю 1943 г. умерли от истязаний, непосильного труда и голода 37 тыс. человек.

Кроме евреев, в Майданек отправляли польских крестьян из близлежащих районов и советских граждан (мужчин и женщин). Майданек имел «филиалы»: Будзынь (часть города Красник), два лагеря в Люблине, Ближин, Радом, Варшава-Генсювка. По данным польских расследований, в самом Майданеке было уничтожено около двухсот тысяч евреев и около ста тысяч поляков. Когда в июле 1944 г. Красная армия заняла Майданек, в лагере находилось несколько сотен оставшихся в живых узников разных национальностей.

 

 

Использованы фотографии открытых интернет-источников, а также сайта: http://www.majdanek.eu/articles.php...