03.08.2018

Лауреат трёх Сталинских премий (1942, 1947, 1952).  Лауреат Ленинской премии (1960). Народный артист СССР (1966). Лауреат Государственной премии СССР (1975).  Герой Социалистического Труда (1976). Орден Труда вьетнама (1955).

Опубликовано: Кармен Р. Л. Но пасаран! — М.: «Сов. Россия», 1972. — 384 с. с илл. на вкл. («Годы и люди»). Тираж 100 000 экз.

Свободная территория Америки

Мы прильнули к иллюминаторам. Постепенно снижаясь, самолет шел вдоль белой линии берегового прибоя, разделяющей синеву моря и яркую зелень острова.

Где-то здесь, у этих отмелей, около пятисот лет назад загремели якоря кораблей Христофора Колумба. В тот день Колумб написал в своем дневнике:

«Это самая прекрасная земля, которую видели глаза человеческие».

Я вспомнил слова Колумба, глядя с самолета на пальмовые рощи и зеленые луга, на серебристые извилины рек, живописные склоны холмов. Так вот она, Куба! Остров Свободы!

А вот и Гавана. Красавица столица Кубы полукругом охватила лазурную бухту Мексиканского залива. Через радужные, похожие на крыло летящей стрекозы круги винтов к нам быстро приближалась земля. Промелькнул какой-то домик, полянка со стадом коров, пальмы; колеса воздушного корабля коснулись бетонной полосы: два-три мягких толчка — и самолет, развернувшись, покатил к зданию аэропорта.

Открылся люк, и в самолет хлынула волна горячего воздуха, насыщенного тропическими ароматами. Уже издали я увидел на фасаде аэровокзала большое полотнище:

«Куба — свободная территория Америки».

Без потерь мы довезли наш драгоценный груз — камеры, пленку, магнитофоны, осветительную аппаратуру. Наша съемочная группа — оператор Василий Киселев, звукооператор Виктор Котов, журналист Генрих Боровик.

Машины въехали в Гавану. Я смотрел по сторонам, пристально вглядываясь в черты города. Так смотришь в лицо человека, о котором много слышал и вот впервые встретился с ним.

Флаги на каждом здании. Через улицу протянуты от дома к дому цветные полотнища с лозунгами. Бросаются в глаза слова: «Родина или смерть!»

Среди шумной уличной толпы много людей в форме народной милиции — голубая гимнастерка заправлена в брюки защитного цвета. «Верде оливо» («зеленая маслина») — так называют в народе военную форму. Бойцы народной милиции вооружены винтовками, автоматами или пистолетами, подвешенными к поясу, на котором укреплены патроны. Большинство из них молоды. Всюду веселый говор, крики газетчиков, возгласы прохожих, которые, стараясь перекричать уличный шум, говорят друг с другом, стоя на противоположных тротуарах, свистки полицейских, регулирующих движение, гудки автомобилей, задорный хохот темнокожих сеньорит, улыбки, цветы. Непередаваемый колорит, который отличает Гавану от любого города мира. Это — Куба!

* * *

Давно и много раз проверено: первые впечатления — самые острые. А поэтому кадры, снятые в первые дни, — самые яркие, интересные. Пройдет время, мы привыкнем к Гаване. И то, что сейчас увлекает новизной, станет обычным. Можно будет пройти мимо и не снять.

Самое увлекательное для оператора кинохроники — окунуться с камерой в гущу жизни нового, еще малознакомого города. Я снимаю на шумном перекрестке газетчика, продавца апельсинов. Торговец золотыми рыбками не подозревает, что оператор запечатлел его разговор с покупателем. А теперь можно подойти поближе, снять крупным планом пронизанную солнечным лучом стеклянную банку, в которой плавают диковинные тропические рыбки.

Иду дальше. Снимаю на перекрестке полицейского-регулировщика. Он поднял руку — машины замерли, волна пешеходов спешит пересечь улицы. Снимаю пешеходов. Среди них «выхватываю» длиннофокусным объективом бородача с пистолетом на боку, веселую девчонку с книгой под мышкой. Главное в этой «охоте» — оператор должен быть невидимкой. Город бурлит вокруг него, люди не обращают внимания на оператора. Он наблюдает жизнь, время от времени, как снайпер, мгновенно вскидывает к глазу камеру, нажимает контакт мотора. Кадр запечатлен! А из этих кадров складывается облик города, его жителей.

Рядом Виктор Котов. Через плечо у него легкий репортажный магнитофон. Микрофон в руках. Он записывает на пленку симфонию городских шумов. Шумы автомобилей, горячий спор посетителей бара, свисток регулировщика, стук каблучков стройной сеньориты-мулатки, веселый визг девчонок, шумный говор толпы.

Вдруг останавливается движение — по улице проходит отряд вооруженной молодежи. Идут четким шагом, впереди знамя, оркестр. Автоматы через плечо. В отряде — юноши, девушки. Все это снимаем в районе, который называют старой Гаваной. Эта часть города расположена в стороне от малекона, в отдалении от просторных магистралей, небоскребов, бульваров.

В день нашего приезда радио сообщило, что в горах Эскамбрай бойцы народной милиции обнаружили и разгромили банду американских наемников. На кубинский берег бандиты высадились с американского корабля. Их выследили кубинские крестьяне-ополченцы. Несколько бандитов были убиты в бою, другие сдались в плен. Среди пойманных два американца. Портреты их напечатаны на первых страницах вечерних газет.

Народ Кубы вступает в решающий этап революционной борьбы. Только бы нам не отстать от событий. Снимать, снимать, снимать! Куба пылает революционным огнем.

«Пылающий остров» — так назовем мы наш фильм о героической Кубе.

Декрет революционного правительства

Вместе с нашими коллегами — кубинскими кинооператорами — мы приехали снимать заседание Совета министров революционной Кубы.

Откровенно говоря, я волновался перед этой съемкой боевого штаба революционной Кубы. Представлялась возможность встретиться с Фиделем, побеседовать с ним.

Мы прибыли с аппаратурой в президентский дворец. Тот самый дворец, на который 13 марта 1953 года группа революционеров совершила нападение. Пронесли свою аппаратуру по широкой лестнице. По мраморным ступенькам этой лестницы, ведя огонь из автоматов, повстанцы бежали к кабинету Батисты, надеясь захватить диктатора.

Первый человек, с которым мы столкнулись в коридоре второго этажа, был... Фидель. Он шел нам навстречу широким размашистым шагом. Увидев нас, остановился и склонил набок голову, словно спрашивая: «Это еще кто такие?» Кубинский оператор Рамос с ним поздоровался и сказал:

— Познакомься, Фидель, это наши гости, советские операторы.

— О-о-о, мучо густо! (Очень рад!) — произнес Фидель и крепко пожал нам руки. — У нас сейчас начнется прием, — сказал он, — в честь президента Гвинеи. Встретимся с вами после приема. — Кивнув нам головой, шагнул в кабину лифта.

Сложив съемочную и осветительную аппаратуру, мы расположились на роскошных диванах на галерее.

Министры начали собираться на заседание, когда было уже около полуночи.

Вскоре из комнаты, где заседал Совет министров, вышел адъютант Фиделя и позвал нас.

Мы включили осветительные приборы и приступили к съемке. Министры один за другим подписывали важный правительственный документ. Последними его подписывали премьер-министр и президент республики. Фидель внимательно перечитал заключительные строки декрета и, порывисто склонившись, поставил свою подпись. Когда декрет подписал президент Дортикос, Фидель поднялся во весь свой огромный рост и направился к нам. Я обратился к нему со словами:

Анастас Иванович Микоян перед нашим отъездом на Кубу поручил передать вам сердечный привет.

— Большое спасибо, — сказал Фидель, — мы очень подружились с Микояном, когда он был на Кубе. Наш народ принимал его как большого друга.

— Товарищ Микоян, напутствуя нас, выразил надежду, что советские кинематографисты создадут хороший фильм о Кубе, — сказал я. — Каким вы бы хотели видеть фильм о вашей стране?

— К сожалению, в искусстве кино я ничего не понимаю, — сказал Фидель, — поэтому воздержусь от советов. Что касается революции, мы в этом деле кое-что смыслим. А вот кино... — Он смущенно потер свою бороду.

— Вот мы и хотим создать фильм о вашей революции. Мы не видовую картину собираемся снимать, — заметил я.

Фидель одобрительно кивнул головой.

— О фильме мы еще побеседуем. Встретимся не раз. Вот сегодня, например, вы сняли важное революционное событие: исторический декрет о Городской реформе. Наш народ неимоверно страдал от жадности домовладельцев. По новому декрету тысячи бедных городских жителей станут хозяевами квартир, в которых они живут... Ты сколько платишь за свою квартиру? — спросил он вдруг кубинского кинооператора. — Сколько времени вы предполагаете пробыть на Кубе?

— Месяца три, если понадобится, и больше.

— За этот срок, очевидно, можно снять фильм. Пока скажу одно: снимайте подлинную жизнь. Ничего не приукрашивайте. У нас много трудностей, революция никогда легко не дается. Пусть фильм будет правдивым.

Фидель закурил огромную сигару и, держа ее между указательным и средним пальцами, продолжал беседу. Он ни на секунду не может оставаться в состоянии покоя. Говорит низким голосом с теплой хрипотцой. Склоняя лицо к собеседнику, Фидель устремляет на него пытливый, с едва заметной косинкой взгляд, порывисто кладет на плечо руку...

Фидель взглянул на часы.

— Ого, четыре часа утра! А ведь мне еще надо работать! Завтра, кстати, произойдут события, которые советую снять. Наши враги опять поднимут вой о злодеяниях бородачей, — засмеялся он.

Фидель имел в виду новый, только что подписанный декрет революционного правительства Кубы. Декрет об окончательной национализации всех банков и крупнейших предприятий, принадлежащих монополиям США и связанным с ними кубинским капиталистам.

Уже на рассвете радио передало сообщение о новом декрете. «Выполняем обещания «Монкада»!» — прочел я на первой странице газеты. Газета напоминала своим читателям, что Фидель, штурмуя 26 июля крепость «Монкада», обещал в случае победы вернуть кубинскому народу все, что награбили империалисты-янки. В газетах указаны были названия и адреса заводов и банков, которые сегодня становятся собственностью народа.

Остров людей, не умеющих плавать

Мы еще вернемся в столицу Кубы. Сейчас отправляемся в большую поездку по стране. Прежде всего в провинцию Ориенте. Две партии снятой пленки уже доставлены в Москву. Студия сообщила, что проявленный материал отличного качества. Технического брака нет.

Лихо надвинув на нос свою пачангу, наш шофер Рене вел по широкому шоссе машину со скоростью сто тридцать километров в час.

Местами деревья-великаны, растущие по обочинам, склоняли над дорогой густую листву. Машина мчалась несколько минут словно через зеленый тоннель, усыпанный золотыми солнечными зайчиками, то, выскочив из зеленого полумрака, неслась по долине, пролетала по мосту над серебристой извилиной реки, через лес королевских пальм, через банановую рощу. 

Иногда дорога шла рядом с морем. Мы проезжали вдоль золотистых пляжей, протянувшихся на километры. Нас очень удивляло, что пляжи были почти пусты.

— Кубинцы не купаются в море? — спросили мы Рене.

— Море не принадлежало кубинцам, — ответил он, сердито отшвырнув огрызок сигары. — Почти все земли, примыкающие к берегу моря, принадлежали кубинским богачам или американцам. Они были обнесены колючей проволокой. А эти пляжи, — он кивнул головой в сторону моря, — могли посещать только богатые люди. Плата за вход была очень велика. Вот и получалось, что шестьдесят процентов кубинцев не могли выкупаться в море и попросту не умели плавать... Вы удивлены, компаньерос? Да, жители острова не умели плавать... Любовались морем только издали.

— А сейчас? Почему пляжи пустые?

— Сейчас другое дело, — улыбнулся Рене. — Теперь пляжи принадлежат народу. Но не забывайте, что сегодня октябрь месяц. Зима!

— Ну какая же зима? Вы, кубинцы, ведь можете купаться круглый год.

— Это вы, москвичи, так рассуждаете. Нужно сойти с ума, чтобы зимой залезть в море, когда температура воды не выше двадцати шести градусов...

Мэр города

Был уже вечер, когда наша машина въехала в город Сантьяго де Куба. Оставив машину в переулке, мы смешались с веселой толпой в центральном городском сквере. Рене пискнул: «Кафе!» — и, кивнув нам головой, что означало: «Следуйте за мной!» — направился через шумный сквер к ярко освещенному бару.

Всегда буду вспоминать чудесные вечера в маленьких городках на Кубе. Легкий бриз несет с океана освежающую прохладу, такую желанную после дневного зноя. В городе зажигаются огни, мелькают веселые лица, звенит, стрекочет неутихающий говор. Откуда-то доносятся переборы гитары, грудной женский голос, поющий песню, а из дверей открытых баров — ритмы румбы.

Прогуливающимся горожанам тесно на тротуарах, они заполняют мостовую. В толпе с трудом пробираются и отчаянно сигналят машины. А иногда слышится цоканье копыт, и в уличной толпе появляется всадник. На нем широкополое сомбреро, у пояса в запыленной кобуре огромный старинный кольт и мачете в ножнах из сыромятной кожи. К седлу прикреплено лассо. Всадник привязывает коня к телеграфному столбу и, звеня шпорами, заходит в освещенный бар, чтобы выпить стаканчик ледяного «сервеса» — пива, узнать последние новости и, конечно, пропустить неизменную чашечку кофе.

Выпив кофе, потолкавшись в толпе, мы сели на освободившуюся скамейку в сквере, чтобы обсудить дальнейшие действия. Прежде всего необходимо устроиться на ночлег, отдохнуть после большого пути, поесть. Рене не участвует в нашем совещании. Он прилип к стойке кофейного бара, за которой ослепительной красоты сеньорита ловко орудует чашечками, рычагами кофейного пресса. За эти короткие минуты он уже успел сообщить сеньорите Кларе, что привез в Сантьяго советских кинооператоров и что отныне главной задачей нашей киноэкспедиции будет заснять именно такой кофейный бар, именно такую очаровательную сеньориту, если, разумеется, она ничего не будет иметь против. Судя по нежным взглядам, которые кофейная «королева» кидала на Рене, сдвинувшего набекрень свою пачангу и дымящего гигантской сигарой, она была готова хоть сию минуту приступить к съемкам.

Съемки начнем с завтрашнего утра. Ориенте! Колыбель кубинской революции! Здесь, в столице Ориенте, революционеры штурмовали и крепость «Монкада». К берегам Ориенте в туманное утро подошла легендарная шхуна «Гранма». В горах Сьерра-Маостра отряд Фиделя, насчитывавший двенадцать человек, превратился в победоносную армию кубинской революции!

Город Сантьяго был надежным тылом Повстанческой армии. Здесь непрерывно действовало революционное подполье. Действовало смело, дерзко, не считаясь с опасностями, жертвами. Действовало вопреки жестокому террору Батисты. Отсюда шло снабжение отрядов боеприпасами, медикаментами, оружием. Здесь отважные юноши и девушки бросали вызов режиму тирании, сколачивали революционный фронт, налаживали связь с подпольем Гаваны, Санта-Клары. Готовились к вооруженному восстанию, пополняли ряды сражающихся в горах повстанцев, выпускали боевые листовки...

Наш спутник капитан Агильеро распрощался с нами около полуночи. Провожая его, я вышел на высокий холм, чтобы посмотреть на залитый огнями Сантьяго де Куба — [365]город, когда-то бывший сплотим борьбы против испанских конкистадоров, против американских завоевателей, гордый город — колыбель кубинской революции.

* * *

— Что такое кубинская революция? — спросил как-то Фиделя Кастро один иностранный журналист.

Фидель, не задумываясь, ответил:

— Кубинская революция — это революция обездоленных для обездоленных.

Подтверждение этих слов мы видим на каждом шагу. Видим и поражаемся, как много за короткий срок успела сделать для вчерашних обездоленных революция.

Едешь по стране, любуешься. Вдоль дороги новые поселки — чистые, светлые домики, окруженные цветниками. Новые здания школ, около которых резвятся на спортивных площадках счастливые дети. И каждый раз, поражаясь, мы спрашиваем у наших спутников-кубинцев: «Когда это построено?» Неизменно в ответ гордое: «Построено после революции!»

Капитан Агильеро предложил нам познакомиться с мэром города Сантьяго де Куба. В старинном здании мэрии мы поднялись по мраморной лестнице, прошли через несколько просторных зал, стены которых отделаны темным дубом. В одной из комнат мы увидели группу людей. Они горячо что-то обсуждали. Большинство молодежь, несколько пожилых людей в рабочих блузах.

Похожая на пионервожатую, стриженная под мальчишку девушка поздоровалась с нами; вместе с ней подошли и остальные.

— Компаньерос совьетикос (советские товарищи), — представил нас Агильеро.

Это вызвало взрыв приветствий и рукопожатий. Девушку зовут Электа Фернандес, она была одним из руководителей боевого подполья в провинции Ориенте — это успел нам шепнуть Агильеро, когда мы шли за ней в соседнюю комнату.

Массивные кресла, тяжелые шелковые занавеси, письменный стол с несколькими телефонами. Девушка, очевидно, привела нас в кабинет мэра. Она предложила нам сесть и сама присела на краешек кожаного дивана. Завязалась беседа. Изредка звонил телефон, Электа, извинившись, брала трубку. В эти минуты мы поглядывали на тяжелую дверь и на часы — мэр опаздывал, у него, несомненно, масса дел и без нас. А беседа с девушкой нас увлекла. Она рассказывала о строительстве новых школ и поселков, жаловалась на нехватку книг и учебных пособий, говорила о новых отрядах народной милиции, о ликвидации безработицы.

Лицо Электы становилось строгим, щеки бледнели, когда она вспоминала о трудных годах подполья. Много людей погибло в Сантьяго! Палачи Батисты хватали каждого заподозренного в сочувствии революции.

— Нужно как можно скорее покончить с трущобами! Снимите обязательно трущобы Мансана де Гомес. Пусть увидят люди это страшное место! Каждому станет ясно, почему совершилась наша революция. Уже почти треть обитателей трущоб переселилась в новые дома. Но ведь сразу всего не сделаешь...

Мы стали прощаться. Я попросил Электу передать наш привет мэру города. Он по занятости не смог сегодня с нами встретиться. Мы понимаем, у него столько дел... Девушка удивленно подняла брови и вдруг звонко рассмеялась. Агильеро вскочил и, хлопнув себя по лбу, смущенно пробормотал:

— Неужели я забыл представить вам, товарищи, мэра города Сантьяго! — Он обнял меня за плечо и подвел к хохочущей девушке.

Я не верил своим глазам, мои спутники были не меньше меня поражены и растеряны.

— Все-таки сколько же вам лет, Электа? — спросил я.

— Двадцать три года. По-вашему, мало или много? — смеясь, ответил мэр, откидывая со лба прядь отливающих шелком волос.

Вот она, юная кубинская революция!

Мы распрощались и вышли на улицу. Был полдень. В этот час обеденного перерыва тротуары заполнились людьми, спешащими закусить. Кто домой, кто в ближайший бар.

Седой газетчик на перекрестке кричал:

— Еще одно заявление Вашингтона! Янки грозят интервенцией на Кубе...

Кубинские ковбои

За гладью равнины голубели вершины Сьерра-Маэстры. Легендарные горы — символ кубинской революции. Мне хотелось скорее добраться до горных ущелий, пройти тропинками и сесть у костра там, где холодными ночами повстанцы обдумывали боевые операции, Мы побываем там. Обязательно побываем.

А сейчас машины свернули с асфальтового шоссе и, вздымая шлейфы пыли, понеслись по степи.

Мы уже находились во владениях фермы Сан-Франциско. Стада коров возвращались с пастбищ. Солнце прикоснулось к далеким вершинам гор, и облачка пыли, поднимавшиеся из-под коровьих копыт, стали розового цвета. Тут мы впервые увидели мальчиков, о которых говорил наш знакомый — майор Вельехо. Их называют вакерос.

В широченных сомбреро, с пистолетами у пояса, верхом на красавцах скакунах парни гнали стада к ферме. Из окна автомобиля мы любовались высоким искусством одного из них. Норовистая телка вдруг помчалась в степь. За ней мгновенно устремился всадник. Пришпоривая коня, парень скакал наперерез беглянке, удирающей бешеным аллюром. Почуяв погоню, телка резко метнулась в сторону. Молнией блеснуло в воздухе лассо, описав стремительную дугу, петля опустилась на коровьи рога. В этот же момент всадник осадил коня, который четырьмя копытами словно врос в землю. Веревка натянулась, телка кувырком полетела на землю. Вскочив на ноги, она пыталась бежать, но, почувствовав себя на привязи, покорилась и послушно затрусила за всадником.

Вся эта сцена продолжалась несколько минут.

Солнце уже село, когда мы въехали в ворота фермы Сан-Франциско. Наши машины остановились у открытой веранды гасиенды. Бывший хозяин, богатый помещик, сбежал. Нас встретили новые хозяева фермы. Среди них — молодой парень в форме капитана Повстанческой армии. Коренастый, невысокого роста. Военная гимнастерка плотно облегала широкую грудь атлета, у пояса неизменный пистолет.

— Капитан Лайте, — назвал он себя, крепко пожимая нам руки. — Мне звонил команданте Вельехо. Я постараюсь помочь вам. А сейчас располагайтесь, устраивайтесь, прошу чувствовать себя как дома.

Мне понравилась скромность, простота капитана Лайте. Держится он с достоинством и вместе с тем очень приветливо. Лайте рассказал нам несколько историй о сражениях в Сьерра-Маэстре. И хотя он не говорил о себе, потом мы узнали, что он геройски вел себя в трудные годы борьбы. Мальчиком ушел в революцию. Сейчас ему всего двадцать четыре года.

Уже вечерело, когда мы закончили «расселение» по комнатам, уложили аппаратуру, пленку. Оборудовали темную комнату для перезарядки кассет и решили посмотреть ферму.

Вакерос доили коров. У каждого пониже спины привязана небольшая скамеечка. Подоив корову, парень встает и направляется к следующей. Он так и ходит со скамеечкой, словно прилипшей к его заду. Это очень смешно.

Ребята угостили нас парным молоком. Из-за мохнатых верхушек королевских пальм выползла луна. Затянули песенку цикады. Изредка над головой с шелестом проносилась ночная птица. Мы развалились в удобных качалках на веранде гасиенды и радовались вечерней прохладе. Огня не зажигали, чтобы не привлекать ночных мотыльков. В темноте теплым глазком тлел огонек сигары капитана Лайте.

— Завтра подъем в шесть утра, — нарушил я молчание. — Будем снимать на сахарном заводе в Медиа Луна.

Пожелав покойной ночи Лайте, которому нужно было еще заглянуть на ферму и что-то проверить, мы отправились по своим комнатам.

Горький сахар

Поднялись задолго до рассвета. Готовили завтрак и укладывали в машину аппаратуру. Из загонов, лениво мыча, позванивая колокольчиками, выходили коровы. Лихие вакерос, гарцуя на отдохнувших за ночь копях, подгоняли коров резкими окриками.

Восточная часть неба окрасилась в лимонно-желтый цвет, а над горизонтом появилось багряное зарево. Через пальмовую рощу проехал трактор, оставляя за собой облако пыли. Оно было похоже на золотистый туман и неподвижно висело над землей в безветренном воздухе.

Машины остановились у развилки. Вдали виднелись трубы сентраля Медиа Луна. На Кубе сахарный завод называется «сентраль». Каждый завод является центром большого района плантаций тростника.

На обочине дороги стоял маленький автомобиль-вездеход «виллис».

— Чья машина? — спросили мы у крестьянина, развалившегося на заднем сиденье машины.

— Инспектора Феликса Переса, — ответил тот. — Вы советские кинооператоры?

— Да!

— Он просил вас подождать немного.

Рене прижал машину к обочине, мы присели на траву.

«Инспектор Перес! — думал я. — Бедняк крестьянин, не имевший клочка собственной земли, сейчас руководит огромным сельскохозяйственным районом. Пользуется всеобщим уважением, любовью людей».

Мы услышали приближающийся хруст тростника, топот лошадиных копыт. Внезапно стена зарослей раздвинулась, и на дорогу выехали всадники.

— Салюд, компаньерос! Все советские люди так же точны, как вы? — сказал Перес, соскакивая с коня.

На нем рубашка с заплатами. Широкополая шляпа, пистолет. Распрощавшись со своими спутниками, он сел за руль «виллиса». Меня пригласили сесть рядом. Машина тронулась. Несколько минут мы молчали. Я разглядывал его коричневое лицо, покрытое глубокими морщинами.

— Давно вы в этих местах? — спросил я.

— Всю жизнь. Здесь я работал на плантациях. — Он помолчал с минуту, затем, наклонив голову, продолжал: — Работа на сахарной плантации сезонная, всего три месяца в году, в период уборки. Когда тростник поспевал, работой были обеспечены все. От мала до велика. Но когда проходило время сбора и переработки сахара, сентрали останавливались и люди оказывались без работы. Девять месяцев в году без работы. Девять месяцев голода, безработицы. Это называлось «мертвое время».

— А кроме сахара?.. Столько плодородной земли вокруг! Крестьяне могли бы выращивать овощи, фрукты. Почему же безработица девять месяцев?

— Плодородных земель много. Но они были огорожены колючей проволокой. Люди голодали, дети умирали, но прикоснуться к пустующим землям не разрешалось. А помидоры, огурцы, картофель кубинцы должны были ввозить из Соединенных Штатов Америки. За доллары. Какое дело янки, что дети умирали от голода. Им нужен был сахар. Только сахар! И доллары. Вот почему было «мертвое время». Вот почему сахар был горьким для крестьянского бедняка.

«Виллис», управляемый Феликсом Пересом, бойко бежал по дороге, по обеим сторонам которой зеленые стены сахарного тростника. Вдали то возникала, то исчезала высокая кирпичная труба. Сахарный сентраль Медиа Луна. Мы обогнали ползущий по шоссе поезд из вагончиков, похожих на деревянные клетки: в них возят тростник с плантаций на завод. Трактор тянул шесть таких вагончиков, переполненных людьми. Они скандировали: «Куба — си, янки — но!..», поднимая высоко над головой плакаты и знамена. На одном из плакатов написано:

«НАЦИОНАЛИЗИРУЕМ СОБСТВЕННОСТЬ ИМПЕРИАЛИСТОВ-ЯНКИ! РОДИНА ИЛИ СМЕРТЬ!»

Чем ближе к заводу, тем чаще наш «виллис» обгонял пешеходов, всадников. Шагали отряды крестьянской милиции. Все шли как на праздник: с песнями, с веселыми возгласами, со смехом.

...Мы въехали на широкий двор сахарного завода. Он был уже заполнен крестьянами, ожидавшими начала митинга. Прошли в здание конторы завода, где только что закончил заседать комитет по национализации. По коридору навстречу нам двое милисианос несли огромный портрет в золотой раме. На портрете жирный мужчина с маленькими плутоватыми глазками, мясистым носом — бывший хозяин Медиа Луна.

— Куда несете? — спросил я ребят.

— На свалку!

А Феликс Перес, проводив их взглядом, сказал: «Они понесли на свалку не только сеньора Висенте, но и его хозяев из «Юнайтед фрут компани». Вы, надеюсь, слышали об этой монополии»...

Кто же не слышал о «Юнайтед фрут»! Об этой могущественнейшей империи золота и фруктовых соков. Президенты и диктаторы склоняются в низком поклоне, когда приказывает «Юнайтед фрут». Полиция, войска содержатся на деньги «Юнайтед фрут». Земли орошаются кровью людей, осмелившихся восстать против могущественнейшей империи «Юнайтед фрут».

— Он был верным псом компании «Юнайтед фрут», этот сеньор Висенте, — сказал Феликс Перес, кивнув головой вслед парням, которые понесли на свалку портрет бывшего владельца Медиа Луна. Добрые глаза Феликса сверкнули гневом. Он добавил: — Если бы вы знали, сколько горя испытали люди, которые собрались сегодня на митинг! У каждого из них свои счеты с «мамитой Юнай»... Пойдемте, — сказал он, шагнув через порог, направился к трибуне.

Толпа смолкла, когда Феликс начал свою речь. Говорил он долго. Кубинцы любят долгие речи. Феликс говорил о тяжелом прошлом, о том, что испытал он, крестьянин-бедняк, что испытали все, кто слушал его. Когда он произнес слова «тиемпо муэрте», толпа заколыхалась, словно каждый из этих людей хотел сказать:

«Смотрите на меня! Взгляните на всех нас! Мы без страха выгнали янки со своей земли. И никогда больше не будем рабами янки!»

Феликс Перес кончил речь, а над толпой долго гремело:

— Куба — си, янки — но!

Вечера в ущелье Магдалены

Итак, мы с Киселевым едем в Сьерра-Маэстру. Путь в горы предстоит нелегкий, поэтому снаряжаемся в поход тщательно. Купили в Сантьяго горные ботинки на толстой подошве, легкие плащи, рюкзаки. Из киноаппаратуры приготовили только самое необходимое. Зато пленки взяли с запасом.

С машинами мы распрощались очень скоро. Произошло это в маленькой деревушке, где кончалась автомобильная дорога. Дальше — пешком.

Нас ожидали в деревне несколько парней — солдаты Повстанческой армии. Они взвалили на плечи часть наших грузов.

Мы с Киселевым двинулись по узкой тропе. Чем дальше в гору, тем более крутой и скользкой становилась тропа. Накануне прошел проливной дождь. Ноги разъезжались, скользили, утопали по щиколотку в жидкой грязи. Скоро мы уже не шли, а карабкались. Очень трудно! Придерживаться за ветви деревьев можно только одной рукой — другая крепко сжимает камеру.

Иногда возникал мелодичный звон колокольчика, и из-за поворота показывались идущие навстречу мулы, навьюченные мешками с кофе. На последнем муле обычно сидел крестьянин. Громко щелкая бичом, он подгонял животных, осторожно ступающих по тропе.

Шесть дней провела наша киногруппа в горах Сьерра-Маэстра. Минас дель Фрио — Шахты Холода — так почему-то называется место, где долгое время был штаб повстанцев, часто менявший место в горах. Отсюда хорошо просматривается долина.

Я представил, как в ясные дни смотрели Фидель и Че Гевара отсюда в голубые дали острова. А взоры шести миллионов его соотечественников были устремлены к этим горам; отсюда неслись позывные: «Говорит Сьерра-Маэстра! Говорит Радио ребельде — Радиостанция Повстанческой армии Кубы!» 

Сколько раз Батиста сообщал, что повстанцы разгромлены. Но неизменно вслед за этим раздавался в эфире голос:

«Говорит Сьерра-Маэстра!»

Прошло много времени, с тех пор как Повстанческая армия спустилась с гор в равнины. Барбудос пришли в Гавану. А в горах Сьерра-Маэстра жизнь продолжается. Здесь проходят военную подготовку отряды народной милиции. Фидель сказал:

«Пусть каждый милисиано пройдет испытания в Сьерре. Поночует в холодных ущельях. Поднимется на Туркино — самую высокую точку хребта».

И не только бойцов народной милиции обязал Фидель пройти суровую школу жизни в горах. Он сказал юношам и девушкам, которые готовятся стать учителями начальных школ:

«Диплом ожидает вас в горах Сьерра-Маэстра! Там вы будете сдавать экзамены. Почетное звание народного учителя вы получите там, где воины революции завоевывали победу».

Удовольствие от ночлега в гамаке я испытал, живя в горах, в лагере народных учителей. Партизанский гамак — это кусок брезента, с обоих концов схваченный крепкой веревкой. Полотнище, растянутое между двумя деревьями, образует люльку. В нее залезаешь, как в легкую, качающуюся на воде байдарку, которая, того и гляди, перевернется. Под тяжестью тела люлька натягивается и сжимает тебя так, что трудно повернуться. Мышцы немеют, лежишь, словно тебя спеленали.

В лагере учителей-добровольцев в горном ущелье Магдалены я прожил три дня. Совершил с учителями-добровольцами большой горный переход, отдыхал с ними, снимал их жизнь, учебу, труд. Вечерами отвечал на тысячи вопросов о нашей стране, о советской молодежи, о нашей литературе и поэзии, о наших городах и университетах, о советских школах и театрах.

* * *

Как же долго не был я в Гаване! Мне казалось, что, шагнув через порог вестибюля отеля «Гаване либре», я принес сюда ароматы горных трав Сьерра-Маэстры, шум моря, мычание коров с фермы Сан-Франциско. Я чувствовал себя неловко в запыленном, застиранном, видавшим виды военном костюме, в ботинках, покрытых пылью. Здесь в отеле было все так чисто, чинно. 

Поднявшись на двадцать первый этаж, я сразу вышел на балкон, чтобы окинуть взглядом Гавану, белые стволы небоскребов.

Умывшись и переодевшись, я спустился вниз. Хотелось побродить по улицам, потолкаться в толпе, купить газету, выпить чашечку кофе.

Гавана прихорашивалась к празднованию Нового года. Ее улицы украшались гирляндами лампочек, зелени, красочными плакатами. В новогоднюю ночь на каждом перекрестке люди будут весело отплясывать пачангу и румбу.

И все же воздух насыщен тревогой. На каждом шагу блиндажи из мешков с песком. У дверей, у ворот — вооруженные люди. Не солдаты, а бойцы народной милиции. Рабочие, студенты, служащие. Юноши, девушки, пожилые люди.

Я подошел к газетчику Педро — старому негру. Он торгует газетами около входа в итальянский ресторанчик напротив отеля «Гавана либре». Мы успели подружиться.

— Где вы пропадали, компаньеро Кармен? Как долго вас не было в Гаване!

Я коротко рассказал ему о нашем путешествии.

— Неужели вы были в Сьерра-Маэстре?

— Да, представьте себе, компаньеро Педро. А у вас какие новости?

Старик покачал головой.

— Эти мерзавцы хотят во что бы то ни стало омрачить нам праздник, — сказал он.

Волнуясь, Педро рассказал о том, что творят контрреволюционеры в Гаване. В городе тревожно. Вечерами раздаются взрывы. Контрреволюционеры создают подпольные склады оружия. Народная милиция обнаружила несколько таких складов. Террористов арестовали. Все оружие, ручные гранаты, взрывчатка — с фабричной маркой «Сделано в США». Террористы действуют по приказам своих американских хозяев.

Мне не хотелось возвращаться в гостиницу. Был теплый вечер, на улицах было много людей. Из дверей баров звучала музыка. Но по тротуарам шагали вооруженные патрули народной милиции. Каждые десять минут из репродукторов звучали слова:

«Братья Америки! Свободные люди всех континентов!

Куба не отступит! Куба не дрогнет!..

Родина или смерть! Мы победим!» 

Проходило десять минут, и снова многократное эхо разносило над крышами домов, над площадями:

«Братья Америки!..»

И было в этих словах что-то леденящее сердце.

Наступила ночь. Я все еще бродил по городу. Зашел в бар выпить чашечку кофе. Всюду слышалось: «контрреволюционеры», «Флорида», «бомбы»... Дважды донесся глухой гул — где-то разорвалась бомба. По улице, гудя сиреной, промчались две военные машины и «скорая помощь». Улицы постепенно пустели.

Было совсем темно, когда я шел по набережной. На море бушевал шторм. Огромные волны с грохотом ударяли в каменную стену набережной. Вспененные водопады обрушивались на мостовую. Ветер сбивал с ног. В зловещем грохоте прибоя и свисте ветра звучал голос Кубы:

«Братья Америки! Свободные люди всех континентов!..»

И казалось, что весь мир слышит призыв маленького острова в Карибском море.

Премьера фильма

Три с половиной месяца провели мы на Кубе. Снято двадцать пять тысяч метров пленки. Тяжело было расставаться с чудесным островом, с друзьями-кубинцами. И вот снова — океан, мерное гудение моторов. Покидаем Кубу. Выстоишь ли ты, смелая, удивительно прекрасная Куба, перед натиском врагов? Неужели осмелятся они напасть на тебя, залить кровью твою землю?

Бермуды, Лондон, Москва, Лихов переулок... С какой жадностью окунулись мы в просмотр материала, как дорог каждый кадр, как близки были образы людей, смотрящих с экрана, как упоительны дни и бессонные ночи, проведенные за монтажным столом, когда рождался наш «Пылающий остров»!

Премьера фильма в Москве состоялась в дни, когда Куба громила американских наемников-интервентов на Плайя Хирон.

Десять тысяч зрителей-москвичей во Дворце спорта аплодировали бойцам народного ополчения, крестьянам, детям Кубы.

Через несколько дней после премьеры мы с оператором В. Киселевым снова летели на Кубу с несколькими копиями готового озвученного на испанский язык фильма «Пылающий остров». 

Опять мы на земле Кубы. Нас окружают друзья.

Мы пытливо, пристально глядели на Гавану, на кубинцев, видели новые черты в облике людей, страны. Тяжелое испытание — вооруженная интервенция — не прошли бесследно. Куба подтянута, люди стали строже, суровее, хотя и не утратили врожденной своей жизнерадостности, веселого задора. Разгром американских наемников-интервентов вселил в сознание кубинцев уверенность в своих силах. Кровь, пролитая на Плайя Хирон, словно стучит в сердце каждого кубинца. Все они готовы в случае повторения удара стать насмерть, защищая революцию.

Снова приближался день расставания с Кубой. Незабываемыми останутся теплые встречи с друзьями — с солдатами, кинематографистами, крестьянами, руководителями государства. Как святыню будем мы хранить знамя кубинской революции, преподнесенное нашей киногрупп в революционными организациями провинции Ориенте. Это было в городе Сантьяго де Куба на премьере нашего фильма в зале крупнейшего кинотеатра, переполненного бойцами народной милиции, рабочими, крестьянами. Двери этого театра были раскрыты с раннего утра до поздней ночи, и прилегающие к театру улицы были заполнены автобусами, грузовиками, колоннами бойцов Повстанческой армии и народной милиции. Посмотреть фильм ехали из дальних деревень крестьяне, шли строем солдаты, шли колонны школьников, студентов.

Фильм, созданный советскими кинематографистами, смотрели его герои — народ революционной Кубы и восторженно принимали его.

Мадрид — Гавана

В день Первого мая над Гаваной было синее-синее небо и на площади Хосе Марти были сотни тысяч людей. Над счастливой толпой реяли лозунги:

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАША — ПЕРВАЯ В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ — СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!»

Перед трибунами проходили многотысячные колонны ликующих людей, громом оваций встретила площадь бойцов героического 409-го батальона народной милиции, громившего интервентов на Плайя Хирон, громыхали гусеницами танки, шла артиллерия, на разукрашенных карнавальных колесницах плыли над головами людей королевы красоты, шли дети, приехавшие из провинции Ориенте.

И вдруг над площадью, нарастая, ширясь, возникли могучие аккорды «Интернационала». Тысячи, сотни тысяч голосов подхватили революционный гимн. Пела Гавана. Пела Куба. На трибунах стояли и пели «Интернационал» ветераны республиканской Испании, посланцы Гватемалы и Чили, Италии и Бразилии, Советского Союза и Конго, Китая и Вьетнама. Пели на своих языках. «Интернационал» звучал с невиданной силой, поднимаясь к небу, плывя над столицей революционной Кубы. Гром «Интернационала» гремел совсем рядом с берегами Соединенных Штатов Америки.

И я увидел слезы. Влажными глазами смотрел на озаренную солнцем площадь смуглый человек с глубоким шрамом над бровью, одетый в форму народной милиции Кубы. Я знаю этого человека много лет. Солдат коммунистического 5-го полка, герой Гвадаррамы и Эбро, он продолжает борьбу на Кубе. Он уверен, что здесь он сражается за родные оливковые рощи Кастилии. Несколько дней тому назад он громил интервентов на Плайя Хирон. Сейчас, стоя на трибуне вместе с сотнями тысяч верящих в свою победу людей, он со слезами надежды на видавших смерть глазах пел революционный гимн.


Материалы по теме