С кинокамерой и автоматом (часть 2-я). Кинооператор Яков Смирнов

Продолжение. Начало в СК-НОВОСТИ № 10 (336). Впервые материал был опубликован в 1995 году. Источник: www.unikino.ru/газета-ск-новости № 11 (337) 16 ноября 2015 года. Фото: кинооператор Леонид Котляренко. Фото из семейного архива Котляренко Ирины Леонидовны (дочери Л. Котляренко).

Сегодня всему миру известны уникальные исторические кадры кинохроники, запечатлевшие один из важнейших моментов века — подписание Акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Среди фоторепортеров и кинооператоров, снимавших это событие, находился и Яков Константинович Смирнов[1] — один из старейших советских хроникеров-документалистов, заслуженный деятель искусств Казахской ССР. После войны Яков Константинович работал оператором и режиссером документальных фильмов на студии «Казахфильм» им. Ш. Айманова. Скромный человек, он редко делился своими воспоминаниями. Разве только, когда приходилось к слову или если заходил разговор с боевыми друзьями — режиссерами Эмиром Ибрагимовичем Файком и Иваном Александровичем Чикноверовым, которые, как и сам Смирнов, работали в группах фронтовых кинооператоров. Но однажды, проявив расположение, Яков Константинович все-таки пошел навстречу будущим читателям.

Я постараюсь рассказать о том, что мне очень дорого, — о братстве фронтовых кинооператоров, — начал он. — Оно сложилось в тяжелые годы войны и оставило в памяти каждого из нас много светлого и трагического, будничного и неповторимого. Будучи на разных концах великой битвы, переживая свои трудности и невзгоды, все мы ощущали себя членами большой киносемьи. Нас было 243. И когда погибал кто-то один, утрата воспринималась как общее горе. То, что мы порой не знали друг друга в лицо — со многими удалось встретиться лишь после войны, — значения не имело. И не удивительно, что, когда нас по тем или иным торжественным случаям собирают в Москве, радостям и воспоминаниям нет конца. Особенно запомнилась встреча в дни празднования 30-летия Победы. Были на ней москвичи, ленинградцы, куйбышевцы, ростовчане, товарищи из Грузии, Армении, Прибалтики. И уж, конечно, наши бывшие алма-атинцы — Борис Маневич, Михаил Сегаль, Владимир Масс. С Маневичем я вместе уходил на фронт в 1941-м, а Сегаль и Масс приехали позже, в 1943-м, после окончания эвакуированного в столицу Казахстана ВГИК. Вместе с ними был еще один выпускник ВГИК — Виктор Муромцев, погибший уже после капитуляции немецких войск. 

Понятно, как всегда на таких встречах, много говорили о тех, кто не вернулся. И, конечно, о Муромцеве. Его очень у нас любили — он был прекрасный знаток своего дела, настоящий ас, общителен, остроумен и к товарищам внимателен. Он много снимал в партизанских отрядах, что было особенно трудно, и в действующей армии. Последние съемки его были в Югославии. Шли заключительные бои за освобождение Триеста. В разгар атаки у Виктора кончилась пленка, и он, соскочив с танка, бросился через открытое поле к своей машине. Но переменить кассету не успел — его сразила вражеская пуля. Он был последним из погибших кинооператоров.

Потеря эта для меня была очень тяжелой. Я близко знал Виктора, мне не раз приходилось выходить с ним на задания на Северо-Западном и Волховском фронтах. Кроме нас в группе кинооператоров были погибший впоследствии Иосиф Авербах, а также Борис Эйберг и Константин Широнин. Работать было сложно, потому что наша армия сражалась на болотах, съемки приходилось вести то в воде, то в грязи. Не легче было и во время снятия блокады Ленинграда и взятия нами Новгорода. Но больше всего мне запомнилось, как мы с Муромцевым по особому заданию запечатлевали на пленку трагические события на Псковщине. Жуткие, страшные дни! Ожесточенные неудачей под Ленинградом, гитлеровцы сметали, рушили, крушили все на своем пути. Ими проводились массовые расстрелы. Уничтожая деревни, фашисты сгоняли жителей в школы, скотные дворы, риги и поджигали. Не было пощады никому. А если кто-нибудь из жертв выскакивал из пламени, его тут же убивали из пулеметов. Это делали специальные карательные отряды, оставляемые на оккупированной территории немецкими частями. В одном из сел я снял такой эпизод. Вместо домов — сплошное пепелище, посреди которого оставшиеся в живых люди разгребают останки пожарища. Вот старушка. Она ищет кого-то, переворачивает детские трупики. И вдруг, повернув один из них, узнает на нем несгоревший кусочек одежды. Осторожно вытаскивает из пепла то, что осталось от внука, берет на руки и горестно, безутешно плачет. Представляете, видеть такое! Мы, конечно, с Виктором тут же бросились к начальнику штаба просить, чтобы он мобилизовал людей для перехвата извергов. Срочно создали два батальона лыжников, и они ночью оцепили одну из деревень. А немцы обычно на рассвете отступали и поджигали селения. И вот когда они принялись за свое занятие, наши автоматчики открыли огонь. Помню, я снял эпизод, когда фашист на бегу подносит факел к крыше, а наши срезают его очередью. Операция прошла успешно — плененные нами каратели оказались бывшими помещиками — немцами из Латвии. Тут же совершили над ними суд и после приговора казнили.

Последний раз в 1945 году я провожал Муромцева, когда он летел к югославским партизанам. Он был грустен и как-то замкнулся в себе. Надо сказать, что Виктор долго вместе с оператором Ешуриным добивался в Москве разрешения на это задание. И что же? Через несколько дней мы узнаем, что их самолет сбит немцами. К счастью, его занесло на партизанскую территорию. Я тогда подумал о чувстве, которое многие испытывают на войне. Случались такие моменты и у меня. Так было в один из дней, когда шло снятие Ленинградской блокады. Эти боевые операции — и надо отдать должное нашим командирам и офицерам, которые нас тщательно оберегали, — снимало несколько операторов. Мы шли в паре с Борисом Эйбергом. Увлекшись, я не заметил, как вмиг все куда-то попрятались, и я остался один посреди поля. В чем дело? Вдруг вижу — впереди возник мощный фугасный взрыв. Земля стремительно пухнет на моих глазах, аппарат мой падает и… дальше ничего не помню. А когда очнулся — сразу в воронку. Свежая такая, только что пораненная земля. И почему-то странная, почти кинематографическая деталь — запомнился желтый-желтый песок. И тишина. Три дня я ничего не слышал, и только лишь когда пришел в себя, опять взялся за камеру.

Меня нередко спрашивают: «Как вы снимали, ведь все время приходилось быть на переднем крае? Страшно?». Конечно, страшно. Но оператор отличается от обычного солдата тем, что достаточно ему приложить камеру к глазу, как всякий страх исчезает. Он снимает кадр за кадром, как будто никакой тебе войны вокруг. И, тем не менее, пули, осколки не обходили и нас. В марте 1945-го, например, когда наши войска брали Штольп, машина, где сидел Маневич с Казначеевым, влетела в город. Немецкие автоматчики тут же обстреляли их трассирующими пулями. Автомобиль загорелся, и мы нашли их уже в лазарете — оба сильно обожжены и забинтованы. Или взять Костю Широнина. Мы снимали с ним в Данциге. В тех портах находилось тогда много кораблей, и нам было дано задание снять помимо боевых действий сами [судна]. В первый день мы пошли вместе. Костя отстал. На второй день он тоже не пошел. Во время съемок вражеский снайпер попал мне в ногу. Я пришел и Косте говорю: «Слушай, вот меня ранили. Ладно, сейчас обошлось, а в другой раз кто меня с поля боя вытащит? Ведь именно на такой случай мы и ходим вдвоем». Ну, на третий день Костя пошел. Идет и отстает. Вдруг пушечный выстрел. Я упал на землю и чувствую — снаряд разорвется где-то рядом. Поднял голову — а у Кости только полы шинели поднялись. Я бросился к нему, схватил, а у него бедро перебито и нога возле головы. Так его и эвакуировали в тыл. И вот прошло много лет, а я все мучаюсь мыслью: не заставь я его пойти тогда со мной, может, ничего бы и не было. Так он закончил войну. Я же еще прошел до Одера, участвовал в его форсировании и последние съемки с оператором Леонидом Котляренко проводил на острове Рюген.

Всякий раз, встречаясь, вспоминаем мы и другой случай. Это произошло уже на II Белорусском фронте. Я работал тогда в паре с Маликом Каюмовым. Наши части наступали, тесня врага километр за километром. Мы прибыли в один из полков вечером. Нас встретили, повели к командиру. Идем с солдатами, разговариваем. А немцы, заметив нас, открыли сильный огонь. Я, прикрываясь аппаратом, метнулся в траншею, Каюмов — тоже. Всю ночь длился страшный артиллерийский обстрел. Когда рассвело, я, чтоб не терять времени, перебрался в окоп и стал снимать, как наша пехота устремляется в атаку. Нужно было перейти вброд мелкую речушку. За ней — луг, такой красивый, весь в цветах. Только пехота появилась на лугу — фашисты по ней огонь! А я ползу в поисках удачного места для съемки. И в очередной перебежке Малик, потеряв меня из виду, решил, что я ранен. Испугался… А тут наши «Андрюши» включились в бой, ударили по немцам. Земля гудит, султаны взрывов высотой в 150-200 метров, танки пошли, за ними пехота… Я снимаю, едва успевая менять кассеты, и вдруг слышу сзади радостный крик: «Яша, Яша!»… Именно в этот момент Малика и ранило — разрывной пулей раздробило ногу. Пришлось ползком вытаскивать его из боя.

Хорошо мне запомнились последние годы войны. Командующий нашим танковым корпусом генерал-лейтенант Панфилов вызвал операторов к себе и сообщил, что сегодня будем освобождать Росток. «Это, — сказал он, — последний перед нами город, и бои за него надо обязательно снять». Обрадованные, мы ехали к танкистам. «Росток, — спрашиваем, — где?». — «У-у, — отвечают, — да мы его давно взяли!». Садимся в машину и «катим» по указанному направлению. Въезжаем в город и видим — повсюду расхаживают немецкие солдаты и офицеры с автоматами, но нас никто не трогает. Зашли в гостиницу просить о ночлеге, а когда вышли назад — улицы пустынны. Немного спустя смотрим — танк идет. Наш, советский. Спрашиваем у танкистов: «Как вы сюда попали? Ведь Росток давно уже взят». — «Да какой там взят! Мы прибыли брать его!». Вот это да! Значит, мы попали прямо немцам в лапы. Почему же они не стреляют? Да потому, что им было не до того. Удирая от наших частей, они были настолько деморализованы, что даже не обратили внимания на какую-то там машину.  Действительно, Росток был последним городом на нашем пути. Уже на второй день мы встретились с англичанами. Остались кадры об этом. А затем с командиром дивизии отправились в гости к союзникам, где снимали исторические моменты — дипломатические приемы у фельдмаршала Монтгомери и маршала Рокоссовского.

В Берлин я поехал, конечно, с кинокамерой. А берлинская группа операторов была направлена снимать День Победы в Москве. Должно было произойти подписание Акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Меня попросили помочь снять это событие. Церемония происходила в зале бывшего военного училища. Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков открыл заседание и приказал пригласить представителей немецкого главного командования: правую руку уже покончившего собой Гитлера — генерал-фельдмаршала Кейтеля, генерал-полковника Штумпфа и адмирала флота Фридебурга. В присутствии советских ге- нералов и офицеров, представителей Верховного командования союзных войск был подписан самый важный для нас и всего мира исторический документ. То было признание полного поражения фашизма.

Что говорить, тяжелые пути пришлось пройти нам в дни войны. Фронтовые операторы более, чем кто-либо видели и испытали все трудности ратных будней. Радость успехов и героизм советских людей в самых, казалось бы, невыносимых обстоятельствах. Но никто из нас никогда не пожалел о пройденном. Ведь каждую минуту сознавали, что все, что мы делаем, нужно истории, нужно будущему поколению!

_________________________________________

1) Яков Константинович Смирнов (19 октября (01 декабря) 1906, дер. Гранкино (ныне Спас-Деменского р-она Калужской обл.) — 12 января 2000, Алма-Ата (Казахстан) — режиссер-документалист, оператор. Заслуженный деятель искусств Казахской ССР (1956). Награжден орденом "Красной Звезды (декабрь 1944), двумя орденами Отечественной Войны II степени (июнь 1945 и февраль 1987), орденами Трудового Красного Знамени (1971) и "Знаком Почета", медалями. Член ВКП(б) — КПСС с 1931 года. Член СК СССР с 1968 года.
В 1937 году окончил операторский факультет ГИКа. С декабря 1936 по август 1942 — оператор Алма-Атинской студии хроникально-документальных фильмов.
С сентября 1942 — оператор киногруппы Забайкальского фронта, с июля 1943 — в киногруппе Северо-Западного, Волховского фронтов, с июня 1944 — в киногруппе 2-го Белорусского фронта. Снятые им кадры вошли в документальные фильмы: фильмы «День войны» (1942), «Комсомольцы» (1943), «Освобождение Советской Белорусии» (1944), «В Померании» (1945; фронтовой спецвыпуск № 4), «В логове зверя (Восточная Пруссия)» (1945). Запечатленные им факты стали свидетельством фашистских преступлений, предъявленным на Нюрнбергском процессе.
С февраля 1946 — оператор, в 1955 — 1976 — режиссер Алма-Атинской студии хроникально-документальных фильмов / киностудии "Казахфильм".
Снял около 800 сюжетов для кинолетописи и киножурналов ("Союзкиножурнал", "Пионерия", "Советский Казахстан", "Новости дня", "Советский спорт").

Материалы по теме

1. С кинокамерой и автоматом (часть 1-я). Кинооператор Иван Чикноверов
2. С кинокамерой и автоматом (часть 3-я). Геннадий Новожилов и Эмир Файк (СК-НОВОСТИ № 12 (338) 21 декабря 2015 года)