Кирилл Горячок. Жизнь врасплох. История создания «Человека с киноаппаратом». М.: Киноартель 1895, 2025. (Готовится к изданию)
Сейчас документальный фильм Дзиги Вертова «Человек с киноаппаратом» (1929) считается одним из шедевров мирового кино, однако так было далеко не всегда. Вертов умер в 1954 году непризнанным и невостребованным коллегами, зрителями, начальством, а его самый личный фильм в течение десятилетий называли его самой большой ошибкой. О «Человеке с киноаппаратом» много говорят, но еще никто не обращался к архивным документам, чтобы проследить — как формировался замысел режиссера, как Вертов пришел к окончательному варианту картины, и какие препятствия вставали на пути создания, а потом и показа фильма. Книга Кирилла Горячка «Жизнь врасплох. История создания “Человека с киноаппаратом”», которую сейчас готовит к публикации «Киноартель 1895», закрывает пробелы в истории кино и раскрывает читателям до сих пор неизвестные подробности жизни и работы легендарного советского документалиста. С разрешения издательства мы публикуем отрывок из будущей книги — фрагмент главы «Человек перед судом истории». Поддержать ее публикацию или сделать предзаказ можно на сайте Планета.ру. https://planeta.ru/campaigns/vertov
Человек перед судом истории
«Мы прошли сложный исторический путь. Режиссер Вертов насаждал в кинохронике формалистическую, эстетствующую мелкобуржуазную тенденцию. Он утверждал, что главное в показе нашей жизни не человек, а машина. Он обеднял нашу действительность. Это было чуждо советскому народу. Тогдашний Вертов импонировал Западу. Сейчас товарищ Вертов молчит, он не отвергает свои странные тенденции и не выдвигает новых. Не считаете ли вы для себя такое поведение оскорбительным, товарищ Вертов?» — задавал риторический вопрос на собрании Центральной студии документальных фильмов (ЦСДФ) в 1949 году режиссер Роман Кармен, один из крупнейших советских режиссеров-документалистов, представитель поколения, поступившего в Госкинотехникум (будущий ВГИК) в конце 1920-х, когда делался «Человек с киноаппаратом»[1].
«Мы сегодня посмотрели “Человек с киноаппаратом”. Это доподлинная пропаганда взглядов, которые ничего общего не имеют со взглядами советского народа. Это освещение нашей жизни не с наших партийных позиций. Я глубоко убежден, что многолетняя работа в документальном кино ничему Вертова не научила. Если работник документального кино политически не растет, он не может работать на студии», — заключил и.о. директора ЦСДФ Михаил Рутэс[2]. Всего за три года до этого, в 1946 году, прошло другое собрание студии, где коллеги Вертова, в частности Григорий Болтянский, Арша Ованесова и Михаил Кауфман, единодушно просили руководство дать признанному мастеру работу[3]. В официальной характеристике от июня 1947 года он был назван «одним из старейших и выдающихся деятелей советской кинематографии, начинателем документального кино, родоначальником почти двух поколений работников кинохроники» — она была подписана тем же Михаилом Рутэсом[4]. Несмотря на эти попытки «реабилитации» Вертова после войны, его все же было решено оставить простым монтажером киножурнала «Новости дня». Теперь же, в разгар кампании по «борьбе с космополитами» он был выбран «сакральной жертвой», легким и очевидным объектом для травли. Вертов предполагал, что его же «ученики» специально клеветали на него «наверх», чтобы сохранить карьеру и высокое положение:
Не осуждайте нас. Мы живы,
Распределяем ордена,
Чины, и темы, и наживу…
Разумным стать и вам пора!
Вы — неудобны. В горле — комом.
Вы слишком честны, Вертов, но…
Мы не зеваем: пред наркомом
Вы оклеветаны давно.
Вы нам чужой, вы нам мешаете:
Как каждый искренний дурак
Опасны вы для дружной шайки
Взаимосвязанных деляг[5].
На студийном заседании 1949 года в ответ на обвинения в формализме и космополитизме режиссер ритуально каялся: «Я виноват в том, что не всегда умел свои лабораторные, языковедческие опыты строго и четко отделить от работы над очередным фильмом. Случалось, что в журнал или в фильм проскакивал контрабандой лабораторный прием или малооправданный кадр.
Я виноват в том, что фильм “Человек с киноаппаратом” — в сущности, большой лабораторный опыт — вырвался за пределы лаборатории, вышел на экраны страны. Это был уход от большой темы. Это была формалистическая ошибка. Но я тогда не мог понять этого. Я не считал нашу борьбу за документальную кинематографию — “течением в искусстве”. Я не считал этот фильм фактом искусства, считал его фактом из области языковедения. Кинолекцией без слов. Опытом художественно-научного исследования. Это мне мешало понять, что меня подхватила волна формалистического искания, что надо спасаться пока не поздно, вернуться на свой основной путь.
Я всегда был против формализма как направления в искусстве. Однако — формальные промахи наличествовали. Очевидно, стремление блеснуть было мне свойственно. Мнению кучки специалистов[я] придавал, должно быть, слишком большое значение. Не всегда имел перед глазами того массового зрителя, для которого делал фильм. Это непростительно»[6].
Вертов каялся в том, что жил и творил в 1920-е годы, что искал новые средства выразительности в кино. Несмотря на старание следовать политическому нарративу и выполнять ставший привычнымритуал самокритики, режиссер все-таки говорил искренно. Вертов был согласен, что «Человек с киноаппаратом» являлся экспериментом, и ровно об этом он твердил и в 1929 году. Но при этом он не говорит о том, что сама съемка его была ошибкой, не отрекается от своего детища. В словах самозащиты Вертов лишь требовал обращать внимание не на «лингвистический опыт» в области киноязыка, но на несомненно важные для страны работы, такие как «Три песни о Ленине» и «Колыбельная». Зачем продолжать цепляться за «Человека с киноаппаратом», когда его автор ужедавно, казалось бы, исправил ошибки юности — фильм так и остался там, в далеком прошлом.
Режиссер-документалист Василий Катанян, только начавший в тот момент работать на студии ЦСДФ, много лет спустя описывал этот доклад в своих воспоминаниях: «Настал черед Дзиги Вертова. У нас сжалось сердце, мы понимали несправедливость происходящего и видели, что Денис Аркадьевич шел на Голгофу. Поднявшись на трибуну, Вертов хотел что-то сказать и — и не смог. По его лицу потекли слезы. Он их вытирал платком. Зал замер, потрясенный. И тогда в этой страшной тишине раздался стук женских каблуков. Я их слышу, как сегодня. По проходу шла Вера Плотникова, высокая молодая блондинка, ассистент режиссера. Она подошла к столу президиума, налила воду в стакан и помогла Вертову сделать несколько глотков. Со стороны Плотниковой это был поступок большого гражданского мужества, особенно если учесть, что муж ее был репрессирован. По тем временам ей могли припаять что угодно и тут же уволить с волчьим билетом. И тем не менее она одна из всего зала, где сидели ученики Вертова, увенчанные званиями и лауреатствами, которые до конца дней будут клясться его именем, — она одна протянула ему руку помощи. Ничего не сказав, Вертов медленно пошел по проходу прочь из зала»[7].
Вера Дмитриевна Плотникова работала с Дзигой Вертовым над номерами киножурнала «Новости дня» — последними в его жизни. Сохранилось ее письмо режиссеру в хирургическую палату, незадолго до его кончины в феврале 1954 года, в котором она желала Вертову выздоровления, бодрого настроения и обещала, что скоро они вместе будут монтировать новый сюжет киножурнала[8].
______________________________
[1] Протокол № 11 открытого партийного собрания Центральной студии документальных фильмов от 14–15 марта 1949 года // Искусство кино. 1997. № 12. С. 128–133.
[2] Там же.
[3] РГАЛИ. Ф. 2986. Оп. 1. Ед. хр. 87. Л. 1–43.
[4] РГАЛИ. Ф. 2091. Оп. 2. Ед. хр. 432. Л. 20.
[5]Вертов Д. «Миру — глаза»: Дзига Вертов. Стихи / сост.: К. Горячок. СПб.: Порядок слов, 2020. С. 235.
[6]Вертов Д. «Откр[ытое] партийное собрание». Выступл[ение] Вертова 15 марта 1949 г. // Вертов Д. Из наследия: в 2 т. Т. 2 / Сост. Д. Кружкова, С. Ишевская. М.: Эйзенштейн-центр, 2008. С. 377–378.
[7] Катанян В. Прикосновение к идолам. М.: Захаров; Вагриус, 1997. С. 303. О заседании упоминает в своих воспоминаниях и известный советский оператор и документалист Владислав Микоша, впрочем, явно сгущая краски: «Собрание признало его буржуазным космополитом. Он стоял растерянный на трибуне, по его щекам градом катились слезы, а разгневанный зал топал ногами, ревел оскорбительными выкриками: “Космополит! Тихоня — притаился! Упрятать его подальше! Вон его со студии!”». — Микоша В. Я останавливаю время. М.: Алгоритм, 2005. С. 335.
[8] РГАЛИ. Ф. 2091. Оп. 2. Ед. хр. 353. Л. 1.