Шаги Сталинграда

Источник: газета «Известия» № 27 (8637) за 02 февраля 1945 года (с. 4). На фото киногруппа в освобожденном Сталинграде. Лето 1943 года. Стоят (слева направо): неустановленное лицо, режиссер Иосиф Посельский, неустановленное лицо, писатель Борис Агапов, оператор Владимир Цитрон, на втором плане неустановленное лицо, оператор Абрам Хавчин. Источник: ГОСКАТАЛОГ.РФ.

Ранней весной два года назад мы прилетели в Сталинград, чтобы начать съемки документального фильма о восстановлении города. Нас устроили в том самом подвале, где находился штаб шестой армии немцев. Это было единственное помещение в городе, более или менее пригодное для жилья. Туда вел покатый коридор, приспособленный для спуска грузовиков. Гвардейское знамя мотострелковой бригады стояло в коридоре, охраняемое двумя часовыми. На куске пианино пылали два факела, сделанные из стаканов орудийных снарядов. Сквозняк раскачивал бахрому оборванных проводов. В глубине коридора направо была дверь в наше обиталище. Там была возведена кирпичная печка и возле нее лежали штабелями номера «Русского богатства», которые немцы принесли сюда вместо дров.

Гвардейская бригада встретила нас радушно. Она кончала ремонт своей техники и вот-вот должна была выступить из Сталинграда. С ней уходили последние участники великой битвы, дольше всех остальных задержавшиеся здесь. Это были подтянутые, вежливые люди, казавшиеся все комсоставом. Они дали нам прочесть историю своей части, написанную с большим литературным вкусом. День за днем в ней были изложены все походы и сражения с краткими характеристиками людей, принимавших в них участие. История уехала вместе с бригадой, и мы остались почти в одиночестве среди развалин, простиравшихся на десятки километров вокруг.

Днем мы снимали, по ночам топи печку и старались уснуть. Сквозь стены подвала был виден город, озаренный луной, и все скелеты его домов стояли над моей кроватью, страшно застыв в своей каменной агонии. Они были не более реальны, чем люди, погибшие здесь, тысячи теней тех, кто отдал себя за родину. Казалось, надо было уйти, с этого места, оставив его нетронутым, чтобы потом показать всему миру, что претерпел советский народ и на какую месть он имеет право.

Однако люди не уходили, а приходили. Каждый день мы встречали на улицах больше народа, чем накануне. Они ютились в землянках, в подвалах, в разбитых трамваях... По вечерам они копошились в обломках, устраивая свой быт, но днем они все были на работе. Невидимая организационная машина работала здесь, сортировала и направляла всех на какое- нибудь дело. Мы сняли первое почтовое отделение в городе - столик на тротуаре возле разбомбленной почты - и первую пекарню в подвале, где тесто месили ваннах. Когда шли съемки митинга в развалинах вокзала, мы не знали, что получится на пленке, потому что слезы застилали операторам глаза: весь Сталинград уместился на перроне, худенькие детишки стояли в первых рядах, они держали руках палки с плакатами, написанными на листах старых газет и украшенными маленькими бантиками из лоскутов кумача. Но подошел поезд, и на перрон вышли веселые, краснолицые туркмены в шелковых халатах. Взобравшись на грузовик, они стали перечислять подарки, которые привезли с собой. Тут были аптеки и телеграфные аппараты, стекло и  парты для школ, хлопок  для одела, сухие фрукты для детей, лопаты, посуда, валенки.... Вскоре приехал Лунин и привел с собой эшелон угля, который купил на собственные деньги, потом Ферапонт Головатый привел целый поезд со всякой всячиной  от саратовцев, за ним пошли поезда со всех концов страны с рыбой, одеждой, конфетами, нефтью, гвоздями, цементом, обувью...

Наконец, в един майский солнечный день приехала первая дивизия комсомольцев. Они шли через город под песню с гитарами на плече, с баянами за спиной — армия восстановителей. Далеко было видно их сквозь тысячи разбитых окон и порушенных стен.

«Дорогая подружка Тоня.
Ты, конечно, с нетерпением ожидаешь моего письма из Сталинграда...
Когда мы в первый раз увидели город, то даже не поняли, что же, собственно говоря, здесь восстанавливать...
Некоторые из нас приуныли, тем более, что жить оказалось негде. И все-таки, если бы нам сказали: «Девчата, можете возвращаться обратно», никто бы не поехал домой...

Идешь по улице и где-нибудь в сторонке, среди развалин, под расщепленным, засохшим деревом видишь маленький холмик, а над ним простую деревянную палку с красноармейской каской. Постоишь над могилой неизвестного бойца, и столько разных мыслей и чувств нахлынет сразу. Он видел, как горел родной город, рушились стены домов, падали под откос трамвай... Но он не уходил, значит, верил: город будет жить. Сталинград должен жить. И я твердо решила: останусь здесь до тех пор, пока над развалинами не подымутся новые дома».

Это — из письма комсомолки Петровой. Казалось бы, от этих почти ребяческих строк трудно обратиться к Шекспиру за сравнением

Стены Ульсинора, ночь, и Гамлет, беседующий с тенью отца. В величии тьмы и молний звучит загробный призыв призрака, закованного в латы. Страшная правда открывается принцу, он глядит в пучину преступления, и отныне месть становится руководителем его воли...

…Помнить о тебе?

Да, бедный дух, пока есть память
в шаре
разбитом этом. Помнить в тебе?
Я с памятной доски сотру все знаки
чувствительности, все слова из книг,
все образы, всех былей отпечатки,
что с детства наблюденье занесло,
и лишь твоим единственным веленьем
весь том и книгу мозга испишу
без низкой смеси...

И — холмик земли, зеленый дымов первой травы, а над ним — в ситцевом платье, в запыленном платке, стянувшем водосы, —  девушка из Курска или из Кирова. Стоит недолго, не говорит ничего, повернулась, пошла. Не больше.

Может быть, она должна была бы написать тот кусочек письма так: 

…Помнить о тебе?
...Ты видел, как горел и падал город,
как рушились пылающие стены
и мчались под откос, гремя, трамваи.
Но ты не уходил. Ты знал, что город
опять воспрянет. Помнить о тебе?
Я с памятной доски сотру все зн чувствительности...

«... Дорогая моя подружка Тоня, что скрывать: за день я здорово устаю, руки мой огрубели... Жара, стук, скрежет, пылища, а мы стиснем зубы и ничего не слышим. Работа горит в руках...»

«...Я твердо решила: останусь здесь, пока над развалинами не подымутся новые дома.

Он погиб, но те, кого спас он от смерти, приняли его завещание. Они забыли о чувствительности. Они поклялись уйти отсюда, прежде чем не поднимется город из пепла. Их были тысячи, стали теперь десятки тысяч.»

Не так давно я был вновь в Сталинграде. То, что я увидел, показалось мне не более реальным, чем когда-то город развалин, облитый светом луны.

Но это все была правда. Тракторный завод стоял передо мной еще не окрашенный, но уже целый. «Буффало» утюжили асфальт между цехами. Я пошел на кладбище станков. Оно передело за полгода. Тут лежали и торчали драгоценные  когда-то агрегаты  — расстрелянные и взорванные немцами.

— Вероятно, их уже отправили на переплавку, — подумал я.

Действительно, тягач тянул какую-то развалину, положенную на лист брони.

— В мартен? — спросил я.

— Нет, в ремонт, —  ответили мне.

Я пошел за этой медленной каретой скорой помощи. Хирурги уже ждали ее. Они накинулись на раненого с зубилами  и ключами. Они разъяли  его на части «разбросали», как тут принято говорить,

И начался консилиум.

Если бы с людьми можно было поступать так же! Больному назначили сделать новую кровеносную систему охлаждения, новые нервы электрического управления, наконец, новое сердце моторов... Они считали это ремонтом, не это было не что иное, как станкостроение. Они торопились, ибо надо было пускать завод, а для этого нужны были ставки. В графике работы были помечены все минуты операций, в том числе по пять часов в сутки на операцию сна. Это был трехсотый станок, который выпускали тракторостроители. Они научились делать все сами - рольганги, краны, инструменты, трубы, фитинги, тройники, цени, электропечи, молоты...

И вскоре я увидел, как в новом механосборочном тронулась стальная лента Большого конвейера - того первого в СССР конвейера, о котором пелись песни и писались романы.

Инженер сел за рычаги трактора. Мотор загрохотал, дымок вырвался из трубы... Вздрогнув, машина тронула гусеницами наклонный помост, чтобы сойти на землю.

На землю. Нашу, отвоеванную у врага, политую кровью наших людей, ждущую вспашки.

Сейчас идет снег в Сталинграде. Дуют ветры. Летит пурга. Краны, урча, поднимают тракторы и ставят их один за другим на платформы. Эшелоны идут на запад, по тем путям, по которым только недавно шли войска

Следующий!-  кричит сцепщик. И вагоны, лязгая, передвигаются, чтобы стать против крана,

Все это началось и продолжается в дни ожесточенной битвы, а значит, в дни, когда все силы страны, все материалы, все лучшие заводы и лучшие люди заняты только борьбой и обеспечением побед. Еще не настало время, когда любые средства может бросить страна на восстановление разрушенного. Но восстановление совершается. Оно движется безграничной самоотверженностью людей, отказывающих себе во всем ради родины. Оно есть подвиг, подобный подвигу на войне, достойно великой битвы, которая кипела здесь, в Сталинграде, два года назад.

Далеким тылом стал Сталинград. Тысячи километров прошли воины, защищавшие его, и вошли в Германию, в страну, откуда пришло сюда разрушение.

Они помнят битву на Волге и город, который лег костьми, чтобы спасти страну. Они помнят тех, кто остался лежать под безымянными могилами, увенчанным солдатской каской и весенней травой.

Они не видели города таким, каким он стал сейчас, и в памяти их он все еще пылает, рушится и гибнет. Но они знают, что он уже возникает из пепла. Для чего? Во всяком случае, не для того, чтобы через два десятка лет снова превратиться в прах, в могилу наших детей и внуков

Нет, этому не быть! И, чтобы не было этого, идут войска в логово зверя. Не города Германии нужны им, не разрушен всяких Туттентагон и Гинденбургов. Им нужны их родные города и поля, спокойные на века. Нации созидателей надо оградить свою строительную площадку от бандитов навсегда,

Этого нельзя сделать здесь. Это можно сделать только там, в питомнике бандитизма. Память в битве на Волге вдохновляет тех, кто бьется сейчас на Одере. Стройка на Волге зовет их растоптать самое семя фашизма, чтобы ничто не мешало нам выполнять наше призвание: созидать.

Группа участников разработки первого генерального плана возрождения Сталинграда из руин. На фото (справа налево): зам. гл. архитектора города Бучнев П.И., нач. архитектурно-планировочной мастерской Горисполкома Масляев В.Е., зам. председателя Исполкома Горсовета по строительству Фирфаров В.О.,  гл. инженер «Главсталинградстроя» Колесников Н.И., экономист архитектурно-планировочной мастерской Ершов В., ст. архитектор архитектурно-планировочной мастерской Левитан Е.О. 1960 год. Источник: ГОСКАТАЛОГ.РФ.