СВЕТОТЕНИ ПРАВДЫ

Опубликовано в журнале «Советский экран», март 1988 года (с. 4-5).

Мы что — бездарный народ? Не работящий народ? История нашей страны доказывает: отнюдь нет. Но, значит, что-то мешало нам сделать и лучше, и больше. Что-то и кто-то... И в этом надо разобраться.

Как только мы приступили к капитальному ремонту своего дома, назвав это перестройкой, стала очевидной необходимость тщательно осмотреть унаследованное от прошлого «имущество».

«История — это ведь не просто то, что было, — писал Юрий Трифонов, — история — с нами, в нас». Такова же, несомненно, установка создателей историко-публицистического фильма «Больше света» (ЦСДФ), впитавшего кинохронику за все семьдесят лет после Октября. Уже сам этот замысел обещал многое. Авторам сценария Игорю Ицкову и Марине Бабак (ее же режиссура) действительно удалось получить убедительный результат.

Естественно, в первую очередь следовало освободить контур изображения от привычных идеологических штампов, самоуверенных догматических предписаний, претендующих на роль незыблемых образцов нашей исторической памяти. Надо было «распахнуть» экран и впустить сюда раскрепощенную стихию народной жизни. Решительно отказаться от «хромоногой правды», которая, как известно, и есть излюбленная походка лжи.

«Нам бы хотелось рассказать о некоторых этапах пути нашей страны без пресловутой «фигуры 
умолчания», — слышим мы с экрана. И авторы вовлекают в повествование множество редких, поистине уникальных кадров. Перед нами как бы два спорящих, но сосуществующих между собой зрительных ряда. Они взаимодействуют, образуя общий гигантский клубок событий: единый и противоречивый. «Красная» прядь восходящей и торжествующей революции то и дело перебивается «черными» нитями зла. Но все это мы видим без былых «выборочных сокращений».

Знакомые все факты, а поворот новый. На экране люди смеются и плачут; героически сражаются и нелепо гибнут; возводят заводы-гиганты первых пятилеток и живут в бараках по уши в грязи; крестьяне пашут свою землю, везут на подводах хлеб государству, на тех же подводах вместе семьями отправляются в ссылку, в небытие; полярники таранят льды Севера, и на тот же Север, в места, конечно, не столь отдаленные, тянутся нескончаемые колонны их безвинных сограждан; кипит постройка новых зданий и варварски терзаются старые, хранящие славу Отечества; вот сыны народа уже в космосе, а на ногах страны тяжелые гири «застоя»; среди вождей — старатели революции и где-то рядом — ее прихлебатели. И все это «мы».

В начале фильма появляется малоизвестный портрет Ленина, выполненный художником К. Петровым-Водкиным еще в 1934 году и названный им «Раздумье». Тревожен взгляд Ильича. Всматриваясь в будущее, он как бы задает вопрос: «Как мы прожили все эти годы?» С этого кадра выстраивается глубинная структура фильма — его понятийный ряд. Отсюда протягивается линия авторских раздумий над фактами. Прямые обращения ведущего (интересная работа Михаила Ульянова) выполняют важную функцию «переозвучивания» хроники прошлого с высоты нашего современного понимания. Если история передается самой хроникой, то ее уроки — устами актера-гражданина. А каждый эпизод фильма несет в себе художественное обобщение, служит сочной характеристикой своего времени. «Киносъемщики» разных поколений ведь тоже соображали, куда и как наводить объективы своих камер.

Пристальное внимание авторов привлекают 20-е годы — эпоха нэпа и неподдельного, бурлящего демократизма в жизни республики. Страна буквально ожила благодаря раскрепощенной инициативе городских и деревенских производителей, той инициативе, которую у нас до недавних пор, презрительно скривив рот, именовали «частной». Время, когда большинство руководителей партии и государства дорожило тесной связью с народом, относилось к нему без всякой тени «начальственности».

Но как же появились демонические силы? Почти в конце фильма к зрителям обращается ведущий: «...Так, серьезно говоря, мы что бездарный народ? Не работящий народ? История нашей страны доказывает и доказывает: отнюдь нет. Но, значит, что-то мешало нам сделать и лучше, и больше, и разумнее, и логичнее... Что-то и кто- то... И в этом надо разобраться...» Вопрос не из легких. Создатели фильма не предлагают прямых ответов. Они приглашают нас самих подумать над тем, что мы увидели, а увидели и услышали мы немало. Пожалуй, впервые на нашем документальном экране состоялся открытый разговор на некогда закрытую тему.

Первый из уроков, полученный на опыте многих революций, заключается в том, что освободительное движение разжигает разные страсти. Рядом с рыцарями революций замаскировано, но нагло и терпеливо пробивают себе дорогу люди, по выражению одного известного историка, «хотевшие составить себе карьеру через революцию», «надевающие маску подвижника для прикрытия плутовства». Грандиозная социальная битва, будучи персонифицирована и представлена в действиях живых людей, всегда является также гигантской нравственной схваткой. При этом в силу природной неравновесности нравственных начал «плуты» нередко — хотя бы и временно одолевают «рыцарей», интриганы берут верх над энтузиастами, прагматический расчет — над мечтательностью, честолюбие — над человеколюбием. Подобный урок и нам пришлось получить сполна.

На экране один за другим появляются портреты членов первого Советского правительства. «Юристы, экономисты, философы, публицисты... С этими людьми Ленин шел в революцию...» — рассказывает ведущий. Все они, несомненно, чувствовали себя счастливыми и, часто дельно, иногда жестоко, споря между собой, не могли представить, что довольно скоро некто из их же собственной среды назовет многих «врагами народа» и уничтожит.

Но так случилось, и должны ли мы по-прежнему считать, что за общей рамкой группового портрета активистов революции царит единство нравственных понятий, торжествует подлинная духовная общность? Ведь отозвался же Ленин о Троцком (не забывая отметить его организаторские способности): «С нами, а — не наш... Есть в нем что-то нехорошее...» Или о Сталине: в рекордные сроки «сосредоточил в своих руках необъятную власть».

Фигуры Троцкого и гораздо больше — Сталина, очерченные кинодокументами, позволяют точнее расшифровать формулу «карьеры через революцию». В самом деле, что можно урвать у пролетарской революции, с ее принципиальным аскетизмом и антиимущественным пафосом, революции, направленной на ликвидацию частной собственности и на «поравнение богатства»? Очевидно, остается прямой захват важного положения в обществе. Вся гигантская масса стяжательных устремлений мгновенно перемещается из сферы материального приобретательства в область должностного накопительства. Погоня за деньгами превращается в охоту за чинами; корыстолюбие сливается с властолюбием.

Хроника 30-х годов запечатлела Сталина в момент, когда к нему со всех сторон тянутся руки мечтающих прикоснуться к живому вождю. И он отвечает людям дружескими рукопожатиями. Много лет жил этот миф. о единстве вождя с народом, и только время позволило дать ему должную оценку. «Люди тридцатых просто верили Сталину, — звучит с экрана. — Они видели в нем — законного и единственного! — наследника Ильича». Да и как бы иначе, если в пользу Сталина уже переписана история революции, а из ближайшего окружения Ленина остался усилиями Сталина и его приспешников один Сталин. Казалось, что «в нашей буче, боевой, кипучей», вся благодать исходит персонально от него — его гения и энергии. Так вокруг обыкновенной человеческой головы возникает «свет невечерний», и нечто заурядное превращается в нечто уникальное. Первое, к чему он стремится, — оградить от всяких случайностей это свое положение, сделав его, а вместе с ним и себя «неприкасаемыми». Он трубит поход против демократии, против всех «подозрительных». Об этом нам тоже рассказывает кинолетопись.

Карьера Сталина — классический образец того, что давно определено как стяжательство «другим путем». Выделяется и признается только то, что свидетельствует об исключительных заслугах отдельного лица, на всех общих достижениях должно стоять ero «личное клеймо».

Фильм передает это наглядно: портреты Сталина на паровозах и пароходах, на зданиях домов и в руках демонстрантов... Всеобщая «портретизация» страны — что-то вроде фирменной маркировки всего ее состава: как недвижимого, так и движущегося. Пожалуй, Брежнев не очень отстал в этом виде состязаний: тут «застоя» у нас не было. если сравнивать не по числу портретов, по количеству наград и прочих видов титулованности, то он бесспорный чемпион. И мы, конечно, тревожимся вместе с авторами, какие же условия в нашем отечестве порождает подобное?

Не лежит ли, допустим, наиболее глубокая причина в свойствах той административно-иерархической структуры, которая за много лет была искусственно раздута до чудовищных размеров? Длинная лестница рангов и разно- высоких должностей, где заранее предполагаются «вышестоящие» и «нижестоящие», порождает и разноценность людей.

Впрочем, ситуация уже достаточно полно описана за годы гласности, и нет нужды повторяться.
Но надо сказать еще о той порче, которую насылала на людей эта бюрократическая структура, о ее тлетворном влиянии. Чудище «обло, огромно», но «стозевно», стало быть, способно проникать всюду вирусами подозрительности и спеси, раболепства и наглости, лицемерия и интриганства. Вглядываясь в движение хроникальных кадров, зритель слышит с экрана: «Рождался новый, советский человек — живой, грешный... И все же новый. И все же советский!» Как же тяжко пришлось новому — живому и грешному не от голода и холода, работы на износ и сражений насмерть, а от расщепляющего воздействия невероятно мощного магнитного поля бюрократизма.

Стрелка нравственного компаса резко отклоняется там, где соревнование умов можно вытеснить соотношением постов. Искушение «взять свое» по праву сильного относится к людям, открывающим возможность возместить свои профессиональные катастрофы по причине собственного невежества, бездарности и т. п. за счет должностной иерархии. Они непоколебимо уверены в том, что рост — это только карьера и единственный способ расправить плечи и выйти в «люди» — это сесть в руководящее кресло.

Видимо, где-то здесь и лежит ответ на поставленный авторами вопрос: «Что же и кто нам мешает?»

Упорно усиливая нашу зависимость, чтобы превратить ее в свою незаменимость, парализуя наши силы и вынуждая нас к «мартышкиной работе», бюрократическое сообщество активно поглощало ткань нашей жизнедеятельности, набивая ее отчетно-показательными «чучелами», которые оно хвастливо демонстрировало как трофеи своего административного состязания. Давно мы догадались, что повсюду, за редким исключением, какие-то хорошо сплоченные «они» употребляли нас в собственных целях, каждый раз втихомолку что-то соображая про себя. И лишь в узком разрезе этих тайных соображений, только в качестве частично используемых объектов, без которых просто невозможно соорудить благополучный показатель какой-нибудь очередной «человекофондоотдачи», а вовсе не сами по себе, мы заслуживали с их стороны некоторого попутного внимания и вынужденного минимума забот.

Но вот, говорит фильм, наступило время системной переработки общества. И опять кадры хроники. Голос ведущего: «С течением времени все яснее значение ХХѴІІ съезда. Твердый и решительный поворот». Тема поворота представлена в фильме весьма наглядно и, что особенно важно, с большим тактом. Никаких восторженных восклицаний, а только письма, поступающие в центральные печатные издания. «Удивительная все-таки вещь — гласность... Глас народа».

Хроника показывает, как идет обсуждение положения в стране, что люди думают о перестройке и что делают для нее. Вот радостная примета: западные «фирмачи» встают в очередь за новейшей продукцией ивановских машиностроителей. Еще радость: другая очередь. В колхозе имени Ленина Тульской области, куда председателем вернулся вырванный из лап кривосудия Стародубцев, «все при деле, все на работе... и все трезвые». Для желающих вступить в колхоз конкурс, очередь лет на пятнадцать. Вот настоящая коллективизация, без палки. Но много пока и тревожной хроники. Строки из письма: «Перестройке уже два с лишним года. У нас в Казахстане она началась с опозданием. Сколько лет руководство наше сидело в барских особняках, резиденциях, отгородившись от всех и от всего!» Нам показывают эти резиденции как монументальные свидетельства «их» особой жизни в отличие от нашей общей. Противоборство света и тени. Но прирастает, усиливается само светлое начало в 06- разе нашей истории. Это работа правды...

Разумеется, посмотрев фильм, можно высказать авторам и критические замечания. Но нужно ли? Речь ведь идет о пионерской работе. И единственно, что сегодня требуется от кинопублицистики, уже сформулировано названии самого фильма: «Больше света»... Еще больше!

Материалы по теме

1. ...Больше света! Историко-публицистическое повествование (полнометражный фильм, 1987 год)