Интервью опубликовано 1 марта 2006 года на сайте Правая.ru. Беседовал Алексей Ярцев.
В конце января в церкви Успения Божией Матери в Путинках произошло венчание Андрея Добровольского и Елены Геккер. Мы воспользовались этим поводом, и встретились с членом Союза кинематографистов, режиссером-документалистом Еленой Александровной Геккер.
А.Я.: Елена Александровна, позвольте поздравить Вас с венчанием. Расскажите, как вышло, что Вы, мать двоих взрослых дочерей венчались именно сейчас.
Е.Г.: Жизнь вообще уложилась в православное русло и все в жизни обусловлено этим. Человек идет по кромке тротуара, одна нога на тротуаре, другая на мостовой. Многие люди не отдают себе отчета, где и как они идут. И если человек зорко следит за тем, что вокруг него происходит: среди близких, друзей, в жизни, в работе, то это подталкивает его к выбору. Надо определить свою дорогу. Надо опуститься на мостовую или подняться на тротуар. Пусть это трудно, но должна быть какая-то логика, какая-то пусть трудная но гармония.
В свое время, венчая моего 90-летнего отца, отец Артемий Владимиров сказал: «Как приятно венчать зрелых людей, у них все осознано, все испытания гармонично подводят к этому шагу». Потому что если мы идем дорогой Православия, если у нас есть обязательства перед нашими детьми, то ответственность возрастает. При этом один из супругов раньше приходит, другой позже приходит. Мы говорили и думали с супругом о венчании давно, но созвучие произошло именно сейчас. В наступившем году исполняется 35 лет нашему браку и мы вместе осознали, что подошли к той стене, которую надо перешагнуть и идти дальше.
А.Я.: Расскажите, как Вы пришли к вере?
Е.Г.: Крещена я была от рождения. Но осознанная духовная жизнь началась позже. Все началось в 1991 году, когда мне исполнилось 50 лет. Этот день рождения, причем юбилей, пришелся на Кириопасху, когда Пасха Господня совпадает с Благовещением, что само по себе случается примерно раз в полвека. Я почувствовала, что Господь поставил перед выбором, либо делаешь его, либо нет. И я пришла к отцу Артемию Владимирову.
Наша семья всегда была православной. В годы лихолетий у нас иконы, может быть, на виду не висели. Но у мамы, поскольку мне приходилось убирать ее постель, я видела под подушкой, под простыней всегда лежала иконка Спасителя. И это было маленькое сокровище, которое прошло через жизнь всей семьи. Подспудное сознание того, что что-то наиболее важное заперто где-то в недрах. Мы не афишировали, эта тема не раскрывалась, она была спрятана.
После кончины моей мамы в 1989 году я какое-то время не могла работать, что-то нарушилось. Мой коллега Николай Обухович, видя, что я в таком странном состоянии, предложил поработать вместе над документальной картиной о Николае II, которая в итоге была названа «Сонм белых княжон» (2 серии; 1992 год). Мы перелопатили огромные архивы. Картина строилась на переписке великих княжон с отцом. И встал вопрос, кто будет эту переписку читать. Все документалисты обожжены исполнительством, мы всячески избегаем актерства. Нужно было найти тонкую грань, как адекватно прочитать эти детские письма. И как-то Коля Обухович говорит, что слышал по радио какого-то священника (как его зовут, он не помнил) и которого надо обязательно найти для картины, так как его поразило, как и что он говорил. И как иголку в стоге сена я его искала, и в конце концов это оказался отец Артемий Владимиров.
Второй факт, который привел меня к о. Артемию, тоже связан с кончиной моей мамы. Я понимала, как важны эти 9 дней, 40 дней, и все это время ходила в храм. Тогда еще поймала себя на мысли, что странно я – православный, крещеный, русский человек стою на службе и ничего, кроме «Отче наш», не понимаю, и это было стыдно. Но на сороковой день произошла промыслительная встреча. В тот день в храме я встретила мамину подругу, которая, выходя со службы, взяла меня за руку и говорит: «Тебе нужен духовник». Я хоть несколько и удивилась, но тут же внутренне согласилась, так как пришла уже другая пора, когда многие важные вещи нужно соразмерять серьезно. Я отвечаю: «Это очень серьезный вопрос». «Я знаю, что серьезный. Дай мне свой телефон, я тебе позвоню». Прошло две недели, она мне звонит и называет имя отца Артемия. «Ты не смущайся, он молод. Но это то, что тебе надо» – сказала она. После этого я ее никогда не видела и не слышала, хотя и всячески разыскивала. Для меня эта встреча была как бы таинственным знаком от мамы с той стороны.
И все это вместе, когда и картина меня вывела на него, и мое 50-летие — полное впечатление, что Господь подвел меня к Храму. И уже после контактов с отцом Артемием по поводу фильма, я как-то подошла к нему и спрашиваю: «Согласитесь ли Вы стать моим духовником?». Он сперва с улыбкой так посмотрел и отвечает: «А в храме никому не тесно». А что же нужно для этого? Для начала надо хотя бы Страстную неделю походить. Никогда не забуду этих необычных служб в холодном храме. Это создало как бы нерушимый фундамент, это закаляет. И с тех пор все так и пошло – крепко, плотно, осознанно.
Я по долгу своей службы участвую в различных православных конференциях, фестивалях и имею контакт с разными священниками. И я считаю, что Москва озлатоглавилась, куда ни придешь, говорят «Вот наш батюшка», везде находят люди такое радостное удовлетворение от своих духовных наставников. И это, по-моему, заслуга Святейшего Патриарха. Я на тех же Рождественских чтениях вижу, как он направляет. Вижу, как он бережно всякую инициативу принимает, он никогда не сталкивает, ждет когда вызреет единодушие, когда инициативу только благословить и она сама пошла и это все произрастает такими прекрасными плодами.
А.Я.: А как Вы стали прихожанкой Храма Успения в Путинках?
Отец Артемий Владимиров еще тогда уходил с храма Воскресения Словущего, что в Брюсовском переулке. Он только что получил свой приход в Красном Селе, мы туда пришли, храм был леденющий, ободранный. Помню, стояла я у пилона, у которого были выщерблены куски от каких-то прежних построек, смотрю на красный кирпич под старыми слоями штукатурки и удивительно как сохранившиеся на барабане росписи с апостолами, и у меня было от храма ощущение как от раненого до мяса тела. Мы постоянно мерзли, о. Артемий ходил в валенках, постоянно простужался. Там я впервые увидела отца Алексия, когда он еще был прихожанином. Я обратила внимание на его облик и подумала, какие красивые люди встречаются в храме (я, кстати, до сих пор это замечаю довольно часто). Начало девяностых, как помните, было тяжким временем, началась другая эпоха, и произошел обвал профессиональный, материальный. Несколько лет мы были у отца Артемия, а потом наступил период, когда мы не могли больше ездить туда, хотя бы потому, что не было денег на метро. Я какое-то время ходила в Храм преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках к отцу Иоанну Вавилову. При этом я как кинематографист часто ходила в Дом кино на Васильевской и путь проходил через Успенский переулок. Я ведь родом с Лихова переулка, где наша семья жила 4 поколения до меня, а в Успенском жила моя тетка, и он для нас вообще родной. Я видела, что храм возрождается, там шли какие-то реставрационные работы. В бытность, когда настоятелем перед отцом Алексием, был отец Максим, я привела в Успенский свою подругу. Отец Максим был очень красивым, обаятельным, но я сама, при всей моей симпатии, не пошла к нему, поскольку он был бы моим третьим священником. Однажды я шла в очередной раз по Успенскому и зашла в храм. И вдруг я увидела отца Алексия.
Надо сказать, что перед этим я его видела, уже рукоположенного, когда он сослужил в Красном Селе. Это было потрясением для меня, духовным и эстетическим. Помню, стояла слева, вдруг открываются северные врата и в свете луча, в перспективе затуманенного нефа стоит он в священническом облачении. Это было необычайно красиво. Когда же началось причастие, вышел отец Артемий из центральных врат, и к нему все стремятся. Отец Алексий вышел из Южных врат, стоит такой сияющий, но к нему никто не идет. И тут я ринулась к нему. Это было в промежутке между отцом Иоанном и приходом в Успенский к о. Алексию.
Когда я вошла в храм и застала о.Алексия я открыла рот и спросила «неужели это Вы?». А он улыбается и говорит «Да, это я».
И радость с тех пор не умаляется. Каждый раз, как бы я ни уставала, изо всех сил стараюсь попасть к нему, как бы ни измучена была я, беру себя за шиворот. На Литургию, я могу опоздать, но постараюсь прийти, чтобы не пропустить его слова. Потому что так, как он говорит, мне созвучно в полной мере, я нахожу для себя духовную пищу, ответы на многие вопросы. Меня поражает, насколько он точно и просветит по Евангелию, и ответит на вопросы личного порядка, и поможет разобраться в дне нынешнем. Я стала замечать, что я даже записываю что-то какие-то ключевые выражения, словечки, опоры. У него какое-то слово, которое мне дорого.
Связь с отцом Артемием не прекращается. Духовно мы все родилась я в Красном селе. Я отца Артемия сравниваю с океанским утесом, об который бьются океанские волны и далеко расходятся. Куда ни приедешь везде Красное село найдешь, все его знают, все каким-то образом связаны с ним. С отцом Алексием связь плотнейшая. Те вопросы, которые в живой жизни возникают, а они невольно все соприкасаются с духовной стороной, я несу сюда больной, в мороз, в жару и всегда найдешь утоление, утешение и даже оздоровление. Я считаю, что служение отца Алексия дорого стоит, и бесконечна благодарность за его служение, стояние, терпение. Сколько он на нас тратит времени, отдает душевных сил. Никому не покажет ни усталости, ни раздражения.
Я благодарю Бога, что я могу всегда прийти к отцу Алексию. Я стараюсь его не очень отягощать, но когда есть какие-то важные вопросы, я подхожу и получаю нужные ответы и благословения.
А с отцом Артемием мы связь не теряем.
А.Я.: Елена Александровна, расскажите, пожалуйста, о Вашем отце.
Е.Г.: Мой отец родился в 1906 году. Он прожил долгую жизнь и умер в 97 лет. Отец родился в дворянской семье офицера царской армии. Он учился в том самом пушкинском Лицее.
Отец помнил отца Иоанна Кронштадтского. Ярчайшим воспоминанием осталось то, как святой праведный отец Иоанн был в его семье и благословлял их. И одну из его двоюродных сестер выделил и говорит «а это невеста Господня», и та очень скоро отошла ко Господу.
Все детство отец провел в Царском селе — и потому, что учился в Лицее, и потому, что снимали там летний домик, выходивший окнами на Александровский дворец. И он видел Государя много раз. Однажды был такой смешной случай. Он катался на велосипеде, навстречу открытая машина, в которой сидит Царь. И он заколебался в какой-то момент, куда ему свернуть, и свалился в кювет. Царь и Царица проехали и добро так похохотали над неуклюжим мальчишкой.
Он много раз видел, как Государь без охраны выходил из парка. Окна выходили на ворота Александрийского дворца. Видел много раз, как Царь выходил без охраны из ворот парка и шел к Екатерининскому дворцу. И он шел тихо, спокойно прогуливался этой улочкой.
Другой случай. Они с мамой гуляли и зашли в галантерейную лавочку. И мама жмет его ладонь и говорит «Посмотри, кто рядом стоит». А это великие княжны выбирали что-то себе. И вот они вышли и идут по тротуару, а лишь чуть позади тихонько авто едет. Но никакой охраны. Вот это мне запало с детства. И имя Николая II сопровождало нас через воспоминания отца.
Он полжизни провел в театре, полжизни в кино. В театре он занимался сценографией, строил декорации, делал спецэффекты. В профессии его очень любили, он был очень творческий, изобретательный. Прибавьте к этому его личные качества. Его отличали: порядочность, честность, рыцарство – совокупность красивых, достойных качеств. Отец был очень хорошим фотографом. Когда во второй половине жизни он пришел на студию (ЦСДФ; — ред. сайта #МузейЦСДФ), ему предложили стать оператором, но условием было вступление в партию. Он отказался.
А.Я.: А как получилось, что Ваша жизнь связана с кинодокументалистикой?
Е.Г.: Так случилось, что за отцом мы пришли в документальное кино, и оно так полностью захватило, что никакое игровое кино не нужно было. Более того, когда пришлось войти в сферу игрового кино, оно показалось во многом чуждым. Кинематограф – это большая река, которая омывается достоинствами того и другого. Например, игровое кино часто брало сюжеты из неигрового. И наоборот: выразительные средства, которые находили в большом кино, мы старались вложить в документалистику.
Я очень долго работала монтажницей. И ничего на свете не было нужно, лишь быть в этом деле. Потом переросла в ассистенты режиссера. Потом настал период, когда надо было определять свою дальнейшую судьбу, нельзя же все время быть ассистентом при ком-то. Мы росли. И я пошла в ИнЯз, где училась моя подруга. Язык мне дал свободу, потом я напиталась другой культурой. И на пятом курсе я поступила параллельно на Высшие курсы кинематографистов, где приобрела, кроме прочего, массу друзей и где мы с Андреем, моим супругом, познакомились. В итоге я одновременно защищала сразу два диплома.
А.Я.: Вы долгое время работали на Центральной студии документальных фильмов. Расскажите о перипетиях, что происходили с ней в последние годы.
Е.Г.: ЦСДФ в свое время называли флагманом документального кино. Его знали во всем мире. Когда пришли 90-е годы, началась чехарда с директорами. Как спасти студию? В сущности, это был вопрос экономический, и ни один из директоров никак не мог этого обеспечить по понятным причинам. Мы приложили массу усилий, чтобы сохранить студию. Инициативная группа, в которую я входила, такую волну подняли в СМИ, сейчас нам эту волну остановили и разрушили студию до конца. Лет пять назад пришел на студию Швыдкой. Министр, облеченный властью. Швыдкой приходит и говорит: такая замечательная студия и начинает петь соловьем. А люди ждут от него конкретных действий. И он представляет нового директора – молодой, красивый, обаятельная улыбка, с основанием экономических знаний – Мелик-Авакян. Швыдкой распевает: «Такая замечательная студия, надо спасать, вот вам новый директор, сильный, молодой, он вас всех поднимет». Для меня было ясно, что все это какая-то неправда. Народ же наивно верит, но я стреляный воробей, даю пробный шар. «Вот Вы говорите, что такая достойная студия, что она заслуживает много, что все заинтересованы. Почему бы Вам как министру не обеспечить студию прямым траншем. Студия немного обновит свою техническую базу и сохранит костяк, который остался». И что же он ответил? Он сидит за столом, не поднимая глаз, вертит какую-то скрепку и через паузу отвечает: «Если Вы вздумаете писать Президенту, учтите, что все письма проходят через меня…» И всё! И стало понятно окончательно, что это фигура, идущая на разрушение, это рука, которая будет делать всё! Что собственно и произошло. Новый директор пришел как тать. Надо учесть, что в любом коллективе существует таинственный антагонизм между творческим и производственно-техническим персоналом. И весь творческий костяк был выдавлен. Как пример: у нас была традиционная аппаратура – уникальная машина, 5 метровая комбинация линз, с помощью которой можно делать сложные, тонкие вещи, связанные со съемкой, но пришел зам Мелик-Авакяна Рубцов и приказал разрезать ее болгаркой. «А нам ваше кино здесь не нужно»…
А.Я.: Елена Александровна, являясь православным человеком, Вы остаетесь действующим режиссером, при этом Вы участвуете в православных кинофестивалях. Расскажите, каким Вы видите положение современного православного документального кино.
Говоря о православной документалистике… 15 лет – это очень малый срок для кино. Так получилось, что кино стали делать многие. Казалось: вот картина, да я тоже так сделаю. Редактора, операторы — они все стали режиссерами. Они находили себе самостоятельно деньги. То есть, кинематограф рассыпался полностью, и режиссеров как бы вытеснили, они мешали. Режиссер – это такая профессия, которая аккумулирует в себе многое. Если человек занимается поиском самому себе денег на картину, он что-то теряет. С другой стороны, наоборот, человек, который не ищет, не может найти денег, он проваливается. Получаются ножницы, ни туда, ни сюда. Это время заставило многих искать пути. Кому-то повезло. Одновременно наше колоссальное объединение – ЦСДФ (Центральная студия документальных фильмов) из большого объединения разломалось на несколько малых объединений, которые были при студии. Они питались производственной базой от большой студии, а тематическую линию выстраивали собственную. Киностудия «Отечество» была организована как православная. Там тоже были свои периоды сложности, прежде всего — утрата режиссерского начала, которое было девальвировано усилиями тех, кто быстрее находил деньги, а студии нужны были деньги и брали тех вперед, а профессионалы отодвигались.
За эти 15 лет разрушилась отечественная документалистика, и разделили людей одних по убеждениям, других по профессии. Удачного синтеза профессии с убеждением не получилось. Одни ушли в исключительно православную тематику, не оглядываясь насколько это соответствует профессиональному уровню. Они считают, что если снять батюшку или литургию — все это уже хорошо…
Православных кинофестивалей сейчас достаточно. Самый авторитетный, старый — это «Золотой Витязь», организованный Николаем Бурляевым, который в этом году был в14-й раз. Развивающийся, очень представительный, и он живет. Второе – появился фестиваль православного кино «Радонеж», организованный Евгением Никифоровым. Появилось еще большое количество фестивалей, в том числе региональных. Сейчас мы едем все в Обнинск на фестиваль «Встреча», организованный матушкой Софией, монахиней в миру. Потрясающий человек, Солнце, обаяния море. Там я буду представлять свою дочь – Маришу. Марина получила за свой дебют, 10-минутный фильм «Мироносицы» гран-при на крупном международном фестивале.
А.Я.: Вы могли бы назвать интересных современных православных документалистов?
Е.Г.: Примеров выдающихся режиссеров приводить можно много, но я приведу в пример близких мне людей, моих однокурсников. Вячеслав Орехов, который сделал огромное количество картин о простой, но светлой России. У него в героях и простые люди и старцы.
Замечательный режиссер Валентина Матвеева, с нашего курса, моя подруга. Ее фильмы известны по всей стране и за рубежом. Это она сняла выдающийся фильм «Надежда». Она 15 лет собирала летопись владыки Антония Сурожского. Сейчас она привезет 2-ю серию фильма про владыку Антония. Туда вошло то, что нельзя было показывать при жизни. И, на мой взгляд, по профессиональным качествам, она лидер в современном православном документальном кино...
А.Я.: Большое Вам спасибо за интервью и помощи Божией в Вашем деле!