ХОЛОДНАЯ ОСЕНЬ ПРАЖСКОЙ ВЕСНЫ

Из книги Игоря Войтенко «ЧЕРЕЗ ЖЕРНОВА ИСТОРИИ» (Изд.: Publisher ''ПРОСВЕТИТЕЛЬ'' , Tampa, FL, USA. 2020. С.117-   ). Фотографии предоставлены автором.

В ночь с 20 на 21 августа 1968 года вся Чехословакия проснулась от тяжёлого лязга танковых гусениц и гула бронетранспортёров. По 18 главным автомагистралям от границ с Польшей, Венгрией, СССР и Германией вглубь страны двигались войска Варшавского договора, занимая город за городом...

В это же время на четыре взлётно-посадочные полосы Пражского аэродрома при свете мощных фар безостановочно садились транспортные самолёты с советскими десантниками. Огромные АН-12 не заруливали на стоянку, они лишь сбавляли скорость до разумного предела: прекрасно обученный десант на ходу покидал машины, одновременно из их чрева выкатывалась техника, и облегчённые «Аннушки» немедленно взлетали, уступая полосы новым самолётам.

Каждый высадившийся взвод имел на руках хорошо изученную карту местности и чёткое боевое задание.

В течение 4 часов под надёжный контроль советских десантников были взяты все главные партийные, правительственные и хозяйственные здания столицы Чехословакии.

То же происходило и в других городах страны. К началу рабочего дня Чехословакия была полностью оккупирована. Третий раз за последние 30 лет.

Первый раз — фашистской Германией в 1939 году, в 1945-м советскими войсками и вот теперь — фактически  братьями по оружию.

Утром все центральные газеты Советского Союза вышли с важным правительственным сообщением:

«Откликаясь на просьбу трудящихся Чехословацкой Советской Социалистической Республики и здоровых сил её коммунистической партии об оказании стране военной помощи в борьбе с контрреволюцией, сегодня на территорию страны был введён контингент вооружённых сил стран Варшавского Договора»

Войска для усиления передовых группировок продолжали прибывать ещё в течение четырёх суток.

25 августа на территории Чехословакии находилась почти полумиллионная армия сил вторжения с двумя тысячами пушек и реактивных установок   «Град», способных  всего одним залпом выжечь до тла город среднего размера. На аэродромах страны в боевом порядке стояли 800 истребителей и бомбардировщиков.

Когда Гитлер в 1941 году напал на СССР, в его распоряжении было всего 3589 танков. И этого вполне хватило, чтобы смять оборону советских войск. Теперь по секретному плану «Дунай»  в Чехословакию было введено 6300 танков.

С кем же собиралась сражаться эта армада войск и брони, если вся армия Чехословакии с населением в 14 миллионов человек  не насчитывала и двухсот тысяч  военных?!

***

1968 год вошёл в историю человечества как год «Пражской весны». Я не был в составе войск вторжения, не видел воочию разбитых снарядами глазниц домов и тысячные толпы оскорблённых, негодующих людей на улицах столицы Чехословакии, скандирующих: — Советские солдаты, идите домой! 

Но странным образом непредсказуемые повороты судьбы накрепко связали меня с этими событиями…

1968 год. Я работаю на Ленинградской студии кинохроники, заочно учусь в Институте кинематографии.

Конечно, страна всё ещё жила за железным занавесом. Хрущёвская бурная оттепель с осуждением сталинизма и попытками экономических реформ закончилась государственным переворотом, и всесильного генсека отправили подальше от Кремля — копать пенсионные грядки на дачном огороде…

Наступила эпоха продолжительного Брежневского застоя, время кухонной оппозиции, откуда нет-нет да и вырывались живые слова о необходимости коренных перемен в жизни государства. Они находили отклик буквально во всех слоях населения, но не перерастали ни в забастовки, ни в стихийные народные выступления — на столах пока ещё были варёная колбаса, селёдка, водка и дешёвый хлеб из покупной заграничной пшеницы. Но был и жесточайший контроль над инакомыслящими — в психушках КГБ на принудительном лечении содержались сотни людей.

К великому огорчению советской партийной верхушки тревожные для неё вести, скрыть которые было невозможно, приходили из братской Чехословакии.

На одном из заседаний Политбюро Председатель КГБ СССР Ю. В. Андропов выразил суть происходящих процессов в ЧССР так:

— Чехословакия хочет стать сначала Югославией, где роль коммунистической партии ослаблена народовластием, а затем переродиться в капиталистическую Австрию. 

Стоит заметить, что, исходя из слов Андропова, выбор у народа Чехословакии был завидным: Югославия в то время слыла социалистическим раем, а Австрия, избавившись от советской оккупации только в 1955 году, вырвалась в число самых развитых стран мира.

Чего же испугались тогда кремлёвские старцы и руководители братских  компартий В. Гомулка,  Т. Живков, Я. Кадар, В. Ульбрихт?

Чехословакия — страна, известная своими демократическими традициями, имеющая высокотехнологичную развитую промышленность, образованное общество, всё же явно отставала в развитии от своих западных соседей — ФРГ, Франции, Италии.

В январе 1968 года более прогрессивным силам внутри ЦК компартии Чехословакии удалось сместить с поста первого секретаря, а вскоре и президента республики А. Новотного. В стране нарастали экономические трудности, очередная пятилетка была провалена. И хотя Чехословакия оставалась в социалистическом лагере страной с весьма высоким жизненным уровнем, перемен требовало всё общество.

На посту генсека А. Новотного сменил А. Дубчек, который был сторонником обновления политики партии.

Москва отнеслась к такому выбору спокойно: Дубчек много лет провёл в Советском Союзе, был выпускником Высшей партийной школы при ЦК КПСС. В годы войны он был участником Словацкого национального восстания, четырежды ранен, а затем возглавлял партию Словакии. В общем, надёжный, проверенный временем и делами, вполне свой человек. И брежневская иерархия надеялась, что новый генсек станет вполне управляемой фигурой.

Однако, увы, желаемое быстро разошлось с действительностью. Главной целью реформистского крыла компартии Чехословакии было построение социализма с человеческим лицом.

Прежде всего, в стране повсеместно была отменена цензура и признавалось право на существование оппозиции.   

Уже вскоре на регистрацию подали заявки более 70 политических организаций. В стране развернулось широкое обсуждение проблем переустройства общества и экономики. К участию в управлении государством стали привлекаться представители других партий и движений, крупным предприятиям было разрешено самостоятельно заниматься внешней торговлей, что резко повышало качество и конкурентноспособность продукции развитой чехословацкой промышленности. Всё чаще и чаще звучали требования создания многопартийной парламентской системы.

Дубчек не был наивным человеком. Он прекрасно понимал, как важно для судьбы реформ найти приемлемый общий язык с Кремлём и постоянно маневрировал, заверяя руководство братских компартий на многочисленных совещаниях то в Праге, то в Москве, то в Берлине о неизменности социалистического выбора Чехословакии. Он говорил, что партия контролирует обстановку в стране и не допустит её нежелательного развития.

Тем не менее, Кремль и его верные сателлиты — Польша, Венгрия, ГДР, Болгария с каждым днём усиливали идеологические нападки на новое руководство КПЧ, в котором, кстати, были и преданные Москве люди. ЦК КПСС разослало партактиву закрытую информацию о положении в Чехословакии. Вот короткая выдержка из этого документа:

— ...В Чехословакии подвергается ревизии весь прошлый опыт социалистического строительства, ставится вопрос об особом чехословацком пути к социализму. Раздаются призывы к созданию частных предприятий, отказу от плановой экономики, расширению связей с Западом.

По радио и телевидению пропагандируются призывы к отделению партии от государства и превращению ЧССР в открытое общество. Происходящие события постоянно поощряются империалистическими кругами, цель которых — расшатать братский союз Чехословакии с СССР и другими социалистическими странами...

Кремль усматривал в чехословацких реформах прямую угрозу социализму, напрашивался вывод о необходимости изменить ситуацию пока не поздно. Даже с помощью военной силы.

***

Наша Ленинградская студия кинохроники была накрепко повязана идеологическими узами партии. Ни один её фильм, ни один киножурнал не выходил в свет без  просмотра и утверждения специальной идеологической комиссией Обкома КПСС.

Любое свободомыслие пресекалось на корню: фильм переделывался, либо «ложился на полку». Режиссёру в лучшем случае — строгий выговор, в худшем — весьма туманные перспективы на дальнейшую работу в кино.          

Проводимые реформы в братской стране были созвучны желаниям и «стариков», повидавших в годы войны другую жизнь и другие страны, и молодёжи, которая недавно пришла из ВГИКа и пока ещё была свободна от пут партийных догм.

В звуконепроницаемых, тесных операторских кабинках без окон, за стальными противопожарными дверями, куда не проникал глаз всевидящего и всеслышащего начальника первого отдела студии М. Н. Красавицкого, как правило, за бутылкой «Столичной» и нарезанной дешёвой колбаской шли бурные дебаты кинооператоров и режиссёров  о важнейших проблемах государственной и творческой жизни. События в Чехословакии, освещающиеся нашей прессой только с отрицательным оттенком, были в тот период главными.

Работая начальником отдела съёмочной техники, я дружил со многими операторами и режиссёрами и был вхож в большинство из этих «тайных политических салонов».

Однажды в обеденный перерыв мне в кабинет позвонил один из ведущих операторов студии Яков Исаакович Блюмберг:

— Игорёк, если свободен — заскочи! 

Как-то случилось, что с первых дней работы на студии Яков Исаакович отнёсся ко мне с полным доверием, по-отцовски помогал советами, остерегал от  необдуманных шагов.

Дядя Яша — так любовно звали Блюмберга на студии, был легендарной личностью. Во время войны, благодаря своему дару изобретательности, он сконструировал объектив, которым с галереи Исаакиевского собора снимал на киноплёнку расположение вражеских дальнебойных артиллерийских батарей с расстояния почти в 20 километров, чем резко облегчал задачу их подавления советской артиллерией.

Яков Исаакович свободно говорил на нескольких европейских языках. Понятно, что с таким «страшным» для оперативников багажом и со своей фронтовой кинокамерой «Аймо» американского производства, он дошёл с армией только до границы Советского Союза и был откомандирован с передовой обратно в Ленинград для выполнения важнейшего правительственного задания — вести подробную кинолетопись восстановления города.

Ну что ж, кто-то ведь  должен был делать эту, действительно важную и благородную работу… И не кто-то, а один из лучших фронтовых операторов.

Стучусь… В кабине только Яков Исаакович. Плотно закрывает дверь на ключ.

— Холодненькое пиво есть. Будешь?

— Нет, спасибо. У меня через час совещание у главного инженера.

— А я, пожалуй, приму свои фронтовые 100 граммов. Сегодня съёмок нет. Я — вольный казак. Слышал — ты в Чехословакию едешь? 

Вопрос не был для меня неожиданным — студия небольшая, каждый шаг в её стенах на виду. Дело в том, несмотря на всю критику проводимых в Чехословакии реформ, где-то в апреле на доске объявлений появилась информация, что в профкоме есть несколько  путёвок на поездку в Чехословакию в составе группы творческих работников города.

Цена путёвки по тем временам была немалой — 380 рублей. При моём окладе в 120  без  вычетов и налогов

подобный расход был неоправданной роскошью и будущей финансовой кабалой. Но я получил в детском журнале «Костёр» очень приличный гонорар сразу за два больших очерка и решил шикануть на всю катушку, вложив эти деньги в турпоездку.         

— Еду – не еду, дядя Яша, — это пока вилами по воде писано. Заявление я подал, а разрешат или нет — сами знаете, от кого зависит. Тем более, за границей я никогда не был. 

— В Чехословакию выпустят — всё-таки страна социализма. Да и проверят тебя заодно на стойкость к разного рода соблазнам и верность Родине. Ну а чтобы ты знал, куда едешь — хочу тебе для расширения кругозора дать один документ почитать. Только здесь, при мне. И чтобы об этом никому ни гу-гу. Узнает Миша Красавицкий — сразу в антисоветчики запишет.. Прощай твоя Чехословакия, да и проблем потом не оберёшься...

Яков Исаакович достал из внутреннего кармана несколько сложенных вчетверо, уже основательно потёртых, видимо, от прочтения, листков и протянул их мне:

— Садись, читай…

Я развернул листки, сразу бросился в глаза крупный заголовок— «Две тысячи слов». Вопросительно смотрю на Блюмберга…

— Да, да, — понимающе кивнул он. — Это тот самый документ в точном переводе Самиздата.       

Из сообщений советской прессы мы знали, что в Чехословакии опубликован манифест под названием «Две тысячи слов» о необходимости ускорения реформ, подписанный известными деятелями страны, в том числе и коммунистами. Манифест нашёл горячую поддержку большинства трудящихся ЧССР, но был однозначно признан антисоветским во всех столицах пяти союзных государств. Особенно в Советском Союзе.

На крупных заводах и в парторганизациях традиционно громили и предавали анафеме то, чего в глаза не видели и не читали, — ни одна наша газета не опубликовала ни строчки из этого документа…

Читаю простые, доходчивые слова автора манифеста — писателя Вакулика, обращённые к народу. Да, в них звучала жёсткая критика руководства компартии, ставшей притягательной силой для властолюбивых эгоистов и людей с грязной совестью.

Всесильная власть аппаратчиков разлагала государство, парламент разучился обсуждать насущные проблемы страны, любые выборы потеряли всякий смысл, чиновники всех мастей, неоправданно растущие в количестве, фактически заняли место свергнутого класса — человек труда в Социалистической Чехословакии имел значительно меньше прав, чем при довоенном правлении буржуазной власти Масарика.

Да, слова Манифеста были жёстки, но правдивы. Сам документ был точным срезом и советского общества. Ничего антисоветского в документе я не нашёл. Наоборот — в нём были прочерчены чёткие ориентиры преобразования страны на пользу всему народу.

— Ну как тебе эти «Две тысячи слов»? — спросил Яков Исаакович, когда я закончил чтение и вернул ему листки крамольного документа.

— Дядя Яша, под такой крамолой я бы и сам поставил свою подпись.

— Вот теперь будешь знать куда едешь. Вернёшься — расскажешь, что и как там.

***

Увы, в Чехословакию я не попал. И не потому, что меня соответствующие органы не выпустили из страны.

В середине июля я поехал в областной Совет профсоюзов оформить и оплатить путёвку. Но чиновница отдела развела руками и огорошила сообщением:

— Извините, Игорь, но в связи с обострением политической ситуации в ЧССР ваш тур отменяется. Если хотите, мы можем за ту же стоимость и на то же время предложить вам поездку в Румынию и Югославию по неделе в каждой стране. Переоформлять документы на выезд не нужно. 

О Югославии я даже мечтать не мог — поездка туда разрешалась только избранным, так как эта братская страна приравнивалась тогда по оформлению к капиталистическим  странам. Поэтому, не задумываясь, я ляпнул:

— Конечно, согласен! 

Проскочит  так проскочит. До сих пор я в недоумении — проскочило!

И вот мы в Румынии. Два дня знакомились со столицей страны Бухарестом. 20 августа переехали в город нефтяников Плоешти, разместились в гостинице.

Утро 21 августа было каким-то тревожным. Во-первых, исчезла наша переводчица — сопровождающая группы, а в ресторане нас наотрез отказались кормить. Вчера ещё вежливый персонал отеля злобно огрызался на любой наш вопрос «что происходит?» и ничего не объяснял.              

Гостиница пустела на глазах. Бесполезно пытался дозвониться до Советского посольства  руководитель нашей группы.

У кого-то из музыкантов оркестра Мариинского театра, которые составляли почти треть группы, оказался портативный карманный радиоприёмник. Но вещание московского радио тонуло в жутких помехах. А вот голоса румынских дикторов звучали громко и тревожно. Наконец, прорезался голос русскоговорящей «Свободы». Стало ясно — началась оккупация Чехословакии войсками стран-участниц Варшавского Договора.

Румыния, Албания, Югославия, Китай и большинство стран Европы и Америки однозначно расценили это действие как угрозу всему миру.

***

Днём по улицам Плоешти загрохотала военная техника. Опасаясь захвата и Румынии, её глава Чаушеску отдал приказ войскам без промедления блокировать границу страны и вступить в бой в случае её нарушения.

Дело принимало весьма неприятный для нас оборот. На улицах города кипели возмущённые толпы народа.

Во избежании инцидентов нам запретили выход за пределы гостиницы. По телевидению шли кадры восставшей Праги, пылающих домов и танков, с детьми на руках плакали чешские женщины, проклиная вождей братских стран и прежде всего Кремль, заваривший всю эту «кашу».

Двое суток голодные, без охраны, мы ждали решения властей, сидя на собранных чемоданах. В ночь на 23 прибыл огромный тюремный автобус с зарешечёнными стальными прутьями окнами, нам выдали по небольшому пакету с хлебом и колбасой и куда-то повезли. Не иначе — в лагерь для интернированных.

Ан нет…  Оказалось — на вокзал, а значит — домой. Обидно, пришёл конец едва начавшейся интересной туристической поездке. У вагона человек в штатском, по-видимому, из посольских или консульских работников, коротко разъяснил ситуацию:

— Граница с СССР закрыта. До стабилизации ситуации мы отправляем вас в Югославию. Не поддавайтесь на возможные провокации. Продолжайте свой отдых. 

Ничего себе отдых — Белград встретил нас орущей толпой молодёжи на перроне и транспарантами — «Кремль, Брежнев — фашизм!», «Советских оккупантов — к ответу!».

Правда камней в нас не бросали, физическую силу не применяли. Понимали, что мы к агрессии не имеем никакого отношения. Всё равно страшновато было смотреть на ненависть в глазах  сербов, которых царская Россия всегда считала своими братьями и которых Россия Ельцина в 1999 году предаст и отдаст на растерзание бомбардировщикам НАТО при распаде Югославии..

Автобусом нас переправили в Будву — небольшое курортное местечко в Черногории в получасе езды от знаменитого на весь мир курорта Святой Стефан.

Здесь было тихо, никто не кричал «Оккупанты!» Наоборот, нас постоянно возили на экскурсии, прекрасно кормили. Каждому поменяли 30 советских рублей на сувениры и  карманные расходы. Вышло по 200 югославских динаров. Мы в одночасье стали «миллионерами» — в местных магазинчиках, например, модный женский костюм из популярной тогда ткани джерси стоил всего 80-100 динаров.         

Дома его продажа могла оправдать стоимость почти всей путёвки. Многие так и поступили.

Первое, что я сделал, втихаря каждое утро покупал несколько свежих газет — «Борба» и «Политика» с репортажами из Чехословакии. Сербско-хорватский язык при небольшом напряжении мозговых извилин вполне понятен русскому человеку, так что основной смысл материалов был вполне ясен.

Жили мы каждый в отдельном номере, зоркое око руководителя группы не мешало знакомиться с тем, что реально происходило в Чехословакии.

А там разворачивалась драма. Народ был возмущён случившимся — требовал немедленного вывода из страны всех войск. В пригороде Праги прошёл подпольный внеочередной съезд КПЧ, на котором раздавались призывы вооружить народ и начать общенациональное восстание.     Президент ЧССР, главнокомандующий армией генерал Людвиг Свобода, как только первые  советские танки пересекли границу страны, отдал приказ войскам не оказывать сопротивления  интервентам, обратившись к народу с призывом проявить благоразумие и сдержанность и не применять оружие во избежание многочисленных жертв с обеих сторон.

Герой Советского Союза Л. Свобода в годы войны командовал 1-м Чехословацким корпусом, несколько лет был министром обороны страны.

Он хорошо помнил венгерские события 1956 года, когда только в Будапеште при подавлении народного восстания под гусеницами советских танков погибли тысячи людей, более 20 тысяч  изувечены и ранены, 669 советских солдат и офицеров были буквально растерзаны толпой.

Такой крови Свобода не хотел. Поэтому при подавлении «Пражской весны» людские потери были минимальными в такого рода ситуации: по всей стране погибло 108 чехов и 11 солдат и офицеров армии вторжения. Раненых было во много раз больше.

Но разум возобладал. А оккупация — есть оккупация, и цели её вполне определённы.

В те дни в советской прессе появилось следующее сообщение:

— 23 августа в Москву для переговоров прибыла делегация ЦК КПЧ и Правительства Чехословакии во главе с президентом страны Л. Свободой. 

«Прибыла» — это мягко сказано. Даже если сообщить «была доставлена» — это ничего не сказать о том, что происходило на самом деле…

Всё высшее руководство страны было грубо арестовано советскими десантниками и под дулами автоматов отправлено в СССР. Главу КПЧ А. Дубчека при захвате даже избили и привезли в Москву с перебинтованной рукой.

Первоначально план Москвы состоял в быстром аресте приверженцев А. Дубчека и создании временного революционного правительства из членов промосковской группы коммунистов.

Но Президент Людвиг Свобода наотрез отказался узаконить его. И Кремль решил попробовать договориться с прежней властью, выкрутив ей руки и предъявив свои условия.

Решив в трудный для страны час не уходить в отставку, а спасти то, что ещё можно было спасти, глава КПЧ А. Дубчек, Президент Л. Свобода и их соратники 26 августа подписали унизительный Московский протокол из 15 пунктов.

Эту, так называемую, программу выхода Чехословакии из наступившего кризисного  состояния, которая перечёркивала все  завоевания Пражской весны и узаконивала пребывание советских войск в ЧССР на долгие годы.

По воспоминаниям секретаря Президиума КПЧ Млынаржа, Дубчек несколько раз истерически выкрикнул:

— Этот документ — предательство! Я не подпишу его! 

Однако ему сделали успокоительную инъекцию, и он-таки поставил свою подпись. Безоговорочно перешёл на сторону Кремля только член ЦК КПЧ Г. Гусак.

А у нас в Будве появились говорящие по-русски представители Международного Красного Креста. Они вежливо подсаживались к нам за обеденные столики, ездили с нами на экскурсии и уговаривали не возвращаться в СССР, а за их счёт  выехать в любую страну западного мира. Достаточно было лишь подписать соответствующую анкету.

— Мы поможем вам с трудоустройством на Западе и сделаем всё возможное для объединения ваших семей, — заверяли нас агитаторы.

Наивные, выросшие в западных демократиях, они не понимали, что все наши родственники никогда никуда не выедут, а будут у себя дома подвергнуты изощрённым преследованиям властями.

Мы все держались стойко.

Почти две недели провела наша тургруппа на райском берегу Адриатического моря.

В первых числах сентября власть вспомнила и о нас. Вскоре поездом Белград-Москва мы оказались на станции Чоп. За нами была Венгрия, впереди — Родина. Родные же пограничники были суровы и немногословны. Прозвучал приказ:

— Всем немедленно сдать любые печатные издания — газеты, журналы, листовки, освещающие события в Чехословакии. Умышленное сокрытие этих документов будет расцениваться как государственное преступление со всеми вытекающими последствиями. Открыть сумки и чемоданы... 

Начался хорошо отлаженный шмон. В коридоре росла груда изъятых газет — оказалось, у большинства что-то нашлось. С горечью расстался и я со своим накопленным материалом.

Пограничники, забрав мешки с крамолой, покинули состав и больше нас не беспокоили.

Вскоре, сменив колёсные пары, поезд тронулся.

Я забрался на свою верхнюю полку и с ужасом обнаружил под подушкой два экземпляра толстого, почти в сто страниц, специального выпуска «Вечернего Белграда» со статьями и фотографиями об оккупации Чехословакии, которые купил в газетном киоске буквально перед отходом поезда из столицы Югославии. Как пограничник, шарящий под моим матрацем, не заметил их — уму непостижимо. Да и я как-то в суете шмона забыл, какая мина лежит под моей подушкой.

Подобных снимков о событиях в братской Чехословакии советская пресса не печатала.

От сердца отлегло. Выбрав момент, когда мои спутники по купе вышли размяться по коридору вагона, я быстро спрятал газеты на дно своего чемодана и благополучно привёз их в Ленинград.  

Одну газету я подарил дяде  Яше, вторую оставил себе. Несколько фотографий из этого выпуска «Белградских новостей» я приложил к материалу, который вы сейчас читаете.

Конечно, сегодня все эти фото можно найти в интернете, но тогда не то, что показывать, — даже просто хранить подобные фотографии было опасно.

Те семеро смелых, всего семеро во всей 300-миллионной стране, которые вышли в Москве 25 августа на лобное место и развернули плакаты  «Руки прочь от ЧССР», «За нашу и вашу свободу!» в считанные минуты были избиты и скручены сотрудниками КГБ. Скоротечный суд признал двоих невменяемыми и отправил в закрытые психушки, пять человек получили многолетние тюремные сроки.

Чехословацкая газета «Literarnе Lisтy» отозвалась на это судилище так:

— Семь человек на Красной площади — это, по крайней мере, семь причин, по которым мы уже никогда не сможем ненавидеть русских… 

Пережив потрясения августовских дней и вынужденную капитуляцию своих героев, Чехословакия с поникшей головой постепенно возвращалась к нормальной жизни, ещё не зная, какая гильотина репрессий вскоре обрушится на её граждан.

Дальнейшие события в Чехословакии развивались в точности по плану Кремля. Постепенно авторы и сторонники Пражской весны были отстранены от власти. Их места заняли преданные Москве люди. Главной фигурой в этой рокировке стал Густав Гусак.

Осуждённый в 1954 году на пожизненное заключение за участие в заговоре словацких националистов, он провёл за решёткой 9 лет, был реабилитирован и вот теперь, сменив Дубчека, стал всесильным Генсеком КПЧ и верным вассалом Кремля.

А Александра Дубчека исключили из партии, лишили статуса депутата и отправили в Словакию руководить лесным департаментом. Спасибо — не расстреляли и не посадили — всё-таки ещё побаивались народного гнева.

Но в стране начались повсеместные аресты и репрессии против сторонников демократических перемен.       

Все, кто поставил свою подпись под манифестом «Две тысячи слов», а это тысячи учёных, инженеров, представители творческой интеллигенции, рабочие были найдены агентами секретной полиции и уволены с работы.

                                                  ***

В годовщину августовских событий по всей Чехословакии начались массовые волнения. Теперь уже не только против оккупации, но и против своих доморощенных узурпаторов и перерожденцев. 

Во все города страны власть ввела особые армейские подразделения. Только в Праге под танками и от пуль бронетранспортёров погибло 23 человека, сотни были ранены, тысячи жестоко избиты и арестованы уже своей, хорошо прикормленной деньгами, народной полицией.

Жестоким террором и тюрьмой власть принуждала несогласных либо смириться, либо покинуть родину…

300 тысяч  человек — лучшие, мыслящие граждане Чехословакии в течение нескольких последующих лет эмигрировали в западные страны. Не правда ли, как всё это похоже на события в современной России...

Ну а тогда у нас, в студийных операторских кабинках, уже читали  не  «Две тысячи слов»,  а  гневное, нигде в то время не напечатанное стихотворение Евгения Евтушенко «Танки идут по Праге».         

Оно звучало как взрыв гранаты, брошенной под стены Кремля.

Танки идут по Праге

в закатной крови рассвета.

Танки идут по правде,

которая не газета.

Танки идут по соблазнам

жить не во власти штампов.

Танки идут по солдатам,

сидящим внутри этих танков.

Боже мой, как это гнусно!

Боже — какое паденье!

Танки по Яну Гусу,

Пушкину и Петефи…

Советские танки были выведены из Чехословакии только в 1991 году, когда рухнула прогнившая тоталитарная власть кремлёвских бонз. К сожалению, и новая не стала лучше — одни царедворцы сменились другими, ещё более жадными, ненасытными и безнравственными...

А в Чехословакии мне всё же удалось побывать. И не один раз. Я очень полюбил эту страну, её столицу Прагу и трудолюбивый народ. Но это, как говорится, уже совсем другая история.