«Объяснение в любви»

Источник: «Очарованная душа. Книга жизни и творчества кинорежиссёра Роллана Сергиенко» / Редактор-составитель – И.Н. Гращенкова (2021; с 222-227).

Время барокко прошло.
Наступает непрерывное искусство.

Б. Шкловский

Что-то всегда остаётся в нас невысказанным. Невысказанным, поэтому не определённым границами, и от того, может быть, правдой.

Это поэзия как отношение к миру. Это та основа, на которой вырос фильм. И найдены в фильме неуловимые, не условно-драматические сюжетные связи, а истинные, реальные.

Что общего между двумя фразами эпиграфа? Что общего между ними, если первое отрицает второе: время «барокко» прошло. Но ведь сказанное о героинях фильма, о которых здесь пойдёт речь, при всей простоте манеры, всё-таки «барокко». Вернее, стало «барокко». Уже рефлекторно, услышав о женщине – героине, танкистке, швее, герое труда, депутате, ждёшь информации и последнего неоправданного, а потому лживо-эмоционального «ура». «Ура!» – советские женщины трудятся, строят коммунизм и растят детей. «Ура!» – они выращивают высокие урожаи и представительствуют в Советском парламенте. Одно время у нас появились женщины-шахтёры. Всё это здорово. Всё это действительно «ура!» Но кто хоть однажды в документальном кино прислушался и пригляделся к тому великому и глубокому оптимизму, на который способны наши женщины. Оптимизму лишений, выдержки, суровости. Оптимизму часто трагичному, оптимизму грустному, светлому и нежному. Истинному оптимизму.

Внутреннюю связь явлений и их полную разобщённость, сложность всего того, что меняется и делается вокруг нас, то есть попросту то, что мы называем жизнью, нельзя уложить в какой бы то ни было сюжет. Потому что сюжет – это уже нечто логически последовательное и выстроенное. Сюжет – это то, что построено на произвольном расчёте, может быть, очень сложном, и на умозрительных заключениях. Хотя умозрительные заключения строятся на большей или меньшей способности художника улавливать глубину происходящего.

В кинематографе, мне кажется, более всего возможностей заглянуть в глубину человеческого характера во всей его внешней непоследовательности, отдельными прикосновениями почувствовать логику человеческого мышления, прежде всего потому, что кинематограф умеет наблюдать. И, очевидно, документальный более, чем игровой. Насколько бы ни была реалистичной игра актёров в художественном кино, актёр в заданной ситуации всегда играет одно какое-нибудь чувство или переход из одного в другое. Но если просто смотреть на человеческое лицо, руки, манеру ходить, говорить, какую массу внутренних движений, какую склонность и хаотичность можно увидеть. Хаотичность, конечно, внешнюю. Всё имеет свою основу. Именно поэтому я и думаю, что документальное кино умеет наблюдать более, чем игровое. Настоящее документальное кино, а к нему можно со всей ответственностью отнести «Объяснение в любви», волнует и заставляет думать так же, как живое столкновение с чем-либо в жизни.

«Всё течёт, всё меняется» – и всё остаётся прежним, жизнь подчиняется своим законам.

…Скифская каменная баба, взгляд её в глубину, сквозь ласковый ковыль и свежий ветер. Взгляд в глубину, такую далёкую и тёмную и Роллан Сергиенко IV. Україна. Земля и земляки потому кажущуюся пустотой. И рассмотреть в этой ночи очень трудно что-либо, и всё-таки смело и дерзко бросить взгляд ей в глаза, в глаза правде.

Что заставляет так серьёзно и внимательно слушать себя и экран?

Что заставляет вдыхать поэзию, суровость, недосказанность этого фильма и мыслить одновременно вместе с художником? Что заставило меня после фильма так трепетать и чувствовать себя такой понятой кем-то и видеть в этом уже родное?

Очевидно, сознание того, что ты прикоснулся к чему-то настоящему – к сгустку мыслей и чувств. Хотя нет, сгусток – слишком ощутимое понятие. Это – мысли сердца.

Я думаю, «Объяснение в любви» – явление в документальном кино. Явление, которое повлияет на развитие документального кино в дальнейшем. И кинокритика не оставит этот фильм без внимания.

Всё сказанное уже и то, что будет изложено ниже, ни в коей мере не претендует называться рецензией. И всё-таки я постараюсь в какой-то степени проанализировать режиссуру и операторскую работу.

Вся талантливость и сложность режиссуры здесь в том, что форма уходит из поля зрения. Воспринимаешь образ, воспринимаешь настроение. Камера, скользящая по ночной дороге, ночное село, лошади, появляющиеся из темноты. У них странно светятся глаза. Возможно, эти глаза и есть первый толчок предчувствия. И на фоне всего этого слышишь подчиняющий, требующий внимания, уважения голос Марапулец.

Голос, рассказывающий о первом съезде работниц и селянок Украины и о Бармашевой. Интересно, что Бармашеву не то что представляешь, а ощущаешь всю силу этой женщины. Её убили кулаки за решительность, за дерзость, за ум. Она приняла решение конфисковать церковные ценности в пользу детей Поволжья. Ей было 65 лет.

Ночь, которая переходит в хронику Дзиги Вертова. Страшные, изуродованные тяжкой жизнью, слепой верой лица старух, и после этого – умные, молодые глаза Марапулец.

Марапулец продолжает свой рассказ, а образ Бармашевой, лица которой мы не видели даже на фотографии, уже слеплен, ощутим.

Почему, чтобы рассказать о времени, режиссёр выбрал именно хронику Дзиги Вертова? Ведь Вертов, в частности, в «Симфонии Донбасса» прежде всего поэтичен, а потом уже документален. Беспощадное дыхание времени и лица старух, которые не вызывают ничего, кроме отвращения… Может быть, именно этими лицами осуждается вера в бога и оправдывается категоричность времени? Но весь отрывок Дзиги Вертова настолько органично вошёл в фильм, что воспринимается уже как авторский, пропущенный сквозь призму восприятия Роллана Сергиенко.

…Ещё одна трагическая судьба женщины. Впрочем, её не стоит называть трагической. Взволнованно, срывающимся голосом рассказывает Мария Логунова о том, что ей было 22 года, когда её постигло несчастье: «Я смотрела на жизнь, на других женщин, что они живут семьями, имеют детей, имеют мужа». А она лишилась ног в бою. Этого Логунова не говорит, но в изображении вдруг крупно – инвалидная коляска на маленьких колёсах.

О своём последнем бое рассказывает Логунова на пляже. Пляж самый обыкновенный, полный людей, очень непосредственный и достоверный. Рядом с Марией Ивановной её дети. Почему она рассказывает на пляже? Очевидно, пляж подчёркивает её неущербность, её полноценность.
Я не знаю, можно ли назвать типичными трагические судьбы тех женщин, о которых рассказал фильм. Но в трагедии каждой есть доля того, что выстрадали наши женщины.

Всё ли так гладко и хорошо, всё ли так быстро и легко разрешимо, как представляется или, во всяком случае, представлялось? Безусловно, нет. Как много и тяжело приходится женщине трудиться в поле, на стройках, на дорогах, какие невероятные трудности она выносит!

Оправданно ли это? В фильме сказано об этом двумя эпизодами.

…Мужик отдаёт команды, а женщины с пудовыми ломами в руках, сгибаясь и разгибаясь, укладывают рельсы.…Идут по полю женщины. Поют тягучую песню. Они пропалывают кукурузу. Садятся отдыхать. Оператор всматривается в лица. Останавливается на одном, очень красивом, но не молодом. Какое-то внимание на минуту, и безразличие, и вся привычная усталость этого лица – укор, и это тоже признание в любви.

Нет, не милая и прелестная, а прекрасная в своей естественной силе женщина. Как много сильного и настоящего заложено было в женщине, как долго оно подавлялось: либо игрушка, либо раба! И вот сейчас настолько всё вольно и плавно, женственно в ней воплощено! Именно сейчас, когда само время возложило на неё огромную ответственность за происходящее в жизни.

В фильме нет дикторского текста. Лишь в начале звучат стихи Леси Украинки:

...И что мне не даёт промолвить просто:
«Да, ты, судьба, сильней, – я покоряюсь»?

Зачем при мысли о таких словах
сжимаю я незримое оружье,
А в сердце зреют кличи боевые?..

Фамилий героинь не запоминаешь после первого просмотра.

Фамилии названы в титрах, в начале. Но названы. Значит, принцип документальности не нарушен, а только появилось обобщение: объяснение в любви не только им, этим конкретным женщинам.

Фильм сделан очень точно. Он точен во всём, вплоть до мизан-кадра. Хотя, по-моему, в документальном кино ему до сих пор не придавалось значения. А ведь фильм воспринимается как музыка. Он вызывает у каждого свои чувства, но, наверное, в определённом направлении для всех. В этом многозначность фильма.

…Красивая, сильная лошадь привязана к дереву и хрупко и легко мечется вокруг него. Одна… Одна… Светлые, прозрачные листья.

И солнце светит сквозь них. Они все из солнца. Всё в этом дереве и лошади: неизбежность и тоска, и счастье, такое, каким кажется оно женщине – тишиной и нежностью, и ожидание, и любовь. Светло… Светло.

Поле. Светлые листья пронизаны и наполнены «Прелюдией» Баха. Как будто что-то раскрывается, и замираешь от удивления, от красоты. Тебе «дарят» «Прелюдию», тебе «дарят» красоту. Дарят серьёзно. И вглядываются в очарованность. Очарованность женщин, которых уже видел на экране.

Они прошли сквозь годы несправедливости и войны. Одна из них лишилась ног, другая – мужа, третья – самой близкой подруги.

Были, наверное, у них минуты, когда всё вдруг молчало. Одна… Одна.

Это их глазами, их душой говорит кадр. И светлые, нежные листья, поле и солнце. Это – символ.
Хотя о символике в этом фильме нельзя говорить, имея в виду то, что обычно мы понимаем под этим термином: то есть акцентирование на чём-нибудь одном. Здесь символ один из тех, с которыми человек сталкивается в жизни, но не замечает или не успевает задуматься и тем самым сделать явление символом. Мёртвые, туманные цветы памяти о погибшей Шуре Кириченко, светлые деревья, стоящие в чёрной воде,

Киев в дымке, жаворонок – всё это символы, создающие настроение.

Это символы, которые заставляют мыслить вместе с художником, ставят зрителя на одну ступень с создателями.

Режиссура, безусловно, не лишена недостатков. Но я скажу только об одном, самом явном, на мой взгляд. Запевка фильма – это образ Леси Украинки. Она не окончена. Непонятно, почему вообще возникла необходимость именно в такой запевке. Может быть, образ поэзии Леси Украинки и мыслей был бы более оправдан как начало. Но не её образ в целом.

Я смотрела немой и озвученный варианты фильма. Они отличались друг от друга тем, что во втором варианте появилась музыка, написанная молодым композитором Владимиром Губой. К фильму музыка ничего не прибавила. Она не стала внутренней необходимостью. В немом варианте каждый кадр был наполнен таким очарованием движения, всё настолько прослушивалось, что тишина была необходимой.

Либо тишина, либо проникновение в самое ядро, в то, что связывает кадр с кадром.
Мне хотелось бы сказать самые правильные, самые точные слова об операторской работе. Но это почти невозможно. Я не знаю, чем и как достигалась такая внимательность в светящихся глазах лошадей, в нереальном дереве с прозрачной листвой, в холоде и графичности снега. Но всё это сделано блестяще именно операторски. Кадр очень точно передаёт любые движения настроения. Этим фильм обязан прежде всего оператору.

Почти каждый из эпизодов, о которых написано, прост. Но какая одухотворённость лиц на экране! А ведь внешне – это обыкновенные женщины. Впечатление, что оператор наблюдает и останавливает свой взгляд на самом важном, самом нужном. В этом я вижу ход операторской мысли. Так сняты танцы, свадьба на Измаильщине, парад, дети на параде, сенокос. Так снят весь фильм.

И что очень важно, обязательность во всём, рождающая единственно верное решение кадра, эпизода, картины.

«Объяснение в любви» – это честное признание противоречивости жизни и бесконечная убеждённость в её правоте.

Вот почему мне хотелось рассказать о своём отношении к картине, не претендуя на формальное определение жанра этой работы.

Я хотела вложить в неё и моё понимание возможностей документального кино, и искреннюю веру в правомочность именно такого языка документального кино – языка взволнованной поэзии и сложной ассоциации.

Это – моё признание бесспорной удачи создателей «Объяснения в любви».

«Объяснение в любви» (1966; «Укркинохроника»)

Сценарист А. Михалевич

Режиссёр Р. Сергиенко

Оператор Э. Тимлин

Композитор В. Губа

Драматическая история страны от 20-х до 60-х годов прошлого века, рассказанная через судьбы семи различных женщин. Фильм не вышел на экраны, "осуждённый" за мрачную трагичность по мнению советских функционеров.

В 1999 году Роллан Сергиенко на Украинской студии хроникально-документальных фильмов снял документальный фильм «Второе объяснение в любви». Режиссер возвращается к героям фильма «Объяснение в любви» через 33 года. Фильм был тепло встречен зрителями, однако, кроме киевского Дома кино и Московского кинотеатра «Дом Ханжонкова», нигде так и не был показан.