08.06.2023

Роллан Сергиенко

Сергиенко Роллан Петрович (19 января 1936, г. Щорс (ныне Украина) — 04 декабря 2020, Москва) — режиссер игрового и документального кино. Лауреат Государственной премии УССР имени Т. Г. Шевченко (1991). Заслуженный деятель искусств Украины (2010). 

Источник: «ОЧАРОВАННАЯ ДУША. Книга жизни и творчества кинорежиссёра Роллана Сергиенко» (2022). На фото режиссер Роллан Сергиенко на борту ПЛ 812. Владивосток. 1959 год. Фото из личного архива Александра Вильевича Горемыкина.

Вчера, 4 февраля 2015 года, в Московском Доме кино перед просмотром моего фильма «Исповедь перед Учителем» я встретился со своим коллегой, кинорежиссёром Виктором Лисаковичем, и мы оба потянулись друг к другу. С предложениями и одновременно с проблемами.

Я хотел просить его поддержать идею выдвижения на премию «Ника» фильма моего сына «Здравствуй, папа! Роман о Роллане» — не ради меня, а ради кинорежиссёра Алексея Сергиенко, ушедшего в иной мир ровно год и 3 месяца назад — 4 декабря 2013 года. У Виктора ко мне была совершенно другая, совершенно неожиданная просьба: для готовящегося к изданию тома воспоминаний об Арше Амбарцумовне Ованесовой написать несколько страниц.

Я ответил: «С радостью!» Тогда я, знающий Лисаковича уже много лет, с интересом узнал, что он, Виктор Петрович, оказывается, поступал во ВГИК к Довженко в 1955 году, тогда же, когда и мы. Судьба!

Арша Амбарцумовна Ованесова пришла к нам в наш уже третий год учёбы во ВГИКе, на 3-й курс мастерской Александра Петровича Довженко, ушедшего от нас на тот свет, когда мы были на 2-м курсе. Она вела новый для нас предмет «Режиссура документального кино». Мы были ещё по-киношному полуграмотными, хотя после 2-го курса уже прошли производственную практику. Ованесова была небольшого роста, кавказского темперамента. Была явно влюблена в свою профессию и зажигательно нам рассказала о значении и важности кинодокумента как такового.

О том, что документ, естественно, можно подделать, но рано или поздно правда всегда откроется. Ложь останется ложью, какими бы целями она ни прикрывалась, как бы ни маскировалась. Она показала нам несколько своих и военных довженковских документальных фильмов, в частности на тему войны. Для нас это было убедительно. Александр Петрович Довженко, знакомясь с нами, говорил: «Все вы – дети войны». Он не бросал слова на ветер. Для нас это было действительно так.

И когда неожиданно к концу 3-го курса, после многих её убедительных лекций она нам предложила на выбор несколько вариантов работы на документальной студии ЦСДФ, я сразу же согласился на сценарий дипломника сценарного факультета Виталия Гузанова «Тихоокеанские будни». Мною руководили одновременно три причины сразу.

Сейчас перечислю их по порядку, пожалуй, даже хронологически.

Я с детства стремился к дальним странам, странствиям и даже перед тем, как поступать во ВГИК, за год до этого, провалился на экзамене при поступлении в Одесский институт морского флота. Я хотел стать штурманом дальнего плавания. Вразумлённый одним из первых моих наставников (директором школы, в которую я поступил в первый класс, Аркадием Дмитриевичем Ильичёвым, другом моей матери), пошёл учиться к А.П. Довженко во ВГИК.

Второй причиной был сам Довженко, съёмки на Дальнем Востоке «Аэрограда», его первого звукового фильма 1934 года, поразившего не только талантом автора, но и несколькими «пунктами», осознаваемыми мною лишь теперь. Меня поразил хроникально снятый кадр: зацепившийся за фюзеляж или за крыло парашют и беспомощно болтающийся на скорости, над пропастью, над смертью парашютист.

Я не спросил тогда у Довженко, знает ли он о судьбе этого парашютиста.

И третья причина — влюблённость в девушку, ставшую в конце концов моей женой Еленой, с детства волею судьбы связанной с Дальним Востоком: родилась в Москве, но училась во Владивостоке.

Все три причины, переплетённые друг с другом, скреплённые четвёртой — подсказкой, предложением Арши Амбарцумовны Ованесовой (можно сказать, указанием), привели к тому, кем я стал. А возможно, и кем стал мой любимый сын: мы оба — документалисты. Так рождается поэзия, а значит, и искусство. И поэтому моя личная благодарность А.А. Ованесовой. И всем моим учителям–наставникам Вечная память!

Не знаю почему, но, когда я уже поставил точку на последней странице этих воспоминаний, мне захотелось написать ещё об одном, почему-то показавшемся мне уместным.

Накануне моего отъезда во Владивосток мне «приспичило» сходить в кинотеатр «Форум», ныне разрушенный, недалеко от Колхозной площади на Садовом кольце, где в тот день, кажется, в рамках кинофестиваля шёл фильм «Хиросима, любовь моя» Алена Рене. В зале мне показалось, что я среди публики увидел Ованесову. Фильм меня поразил, как недавно поразили «Чайки умирают в гавани», как когда-то неизгладимое впечатление произвёл «Иван Грозный» Сергея Эйзенштейна.

На следующий день мы уже встретились со Славой Ефимовым в вагоне поезда, за окном которого проплыли Загорск, лавра святого Сергия Радонежского, почему-то ставшая мне уже с 1-го курса знакомой и близкой. Мы ехали вместе снимать фильм, получивший название «Бортовой 812» по номеру подводной лодки Тихоокеанского флота, на которой мы должны были снимать.

Так сложилась моя судьба, что с родителями моей тогда ещё будущей жены Лены, студентки 2-го курса МГПИ им. Ленина, я познакомился после знакомства во Владивостоке с её дядей Вениамином и его женой Ниной Великой во время моих съёмок «Бортового 812». Тогда же я познакомился с новорождённым двоюродным братом своей будущей жены — Борисом. Раньше, чем она сама! И всё это благодаря предложению Арши Амбарцумовны. Благодаря ей мы жили во Владивостоке, в бухте Улисс, на базе подводных лодок, где я любовался и молился, ещё будучи некрещёным, глядя на загадочную гору — на сопку Пидан.

Режиссер Роллан Сергиенко (справа) и кинооператор Вилий Горемыкин с членами экипажа ПЛ 812. Владивосток. 1959 год. Фото из личного архива Александра Вильевича Горемыкина.

Именно её снимет в кино и на фото мой сын Алексей в своём фильме «Близкий Дальний». Предчувствие судьбы» — спустя многие годы после того, как я снимал свою курсовую картину с операторами Юрием Белянкиным и Вилей Горемыкиным. Мы поднимались по стремянке (вертикальной, портальной лестнице), когда я услышал на высоте метров десяти звук лопнувшей с одной стороны, передо мной и дребезжащей ступеньки. Звук, оставшийся в ушах и в моём мозгу на всю оставшуюся жизнь…

Юрий Белянкин и Слава Ефимов. Владивосток. 1959 год. Фото из личного архива Александра Вильевича Горемыкина.

После ухода на тот свет Александра Петровича мы, уже 2-й курс режиссёрского факультета долго ждали, когда нам, «сиротам», дирекция ВГИКа назначит руководителя мастерской. Не сговариваясь, мы — и Микола Винграновский, и Георгий Шенгелая, и Джемма Фирсова (староста нашего курса), и Ирина Поволоцкая, и я — твёрдо решили, что имени Довженко мы не изменим. Поклялись друг другу: кто бы ни пришёл к нам, кто бы ни стал нашим «начальником», мы останемся «мастерской А.П. Довженко».

На протяжении нескольких месяцев к нам приходили по указанию «начальства» «мастера», предполагаемые руководители мастерской, набранной, избранной нашим Учителем. Однажды «для знакомства» с нами приходил уважаемый нами всеми Борис Чирков – герасимовский «Учитель», знакомый с детства «Максим». Приходил и Борис Барнет, знаменитый по «Подвигу разведчика». Позже мы увидели благодаря И.Л. Долинскому по курсу «Истории советского кино» и «Окраину», и другие его замечательные фильмы. Одно время, несколько месяцев,
пробыл с нами Юрий Егоров. Потом окончательно осел, стал руководителем курса-мастерской Михаил Чиаурели, автор тогда знаменитого фильма «Падение Берлина». Через 10 лет он и его дочь Софико Чиаурели пригласили меня к себе домой вместе с Сергеем Бондарчуком и Григорием Рошалем. В тот день я получил главный приз на фестивале за фильм «Ритм задан миру».

В своё время, после похорон Довженко, когда возникла идея курсом снять о нём фильм (при участии Солнцевой), я узнал, что Георгий Шенгелая собирается делать фильм без меня, и что-то угрожающее ему сказал. Это было до того, как он женился на Софико. А мы с ней встретились в 1955 году в троллейбусе № 2, идущем из центра через метро «Ботанический сад» (теперь «Проспект Мира») ко ВГИКу.

Я на неё обратил внимание (не то что «положил глаз»), ещё не зная имени и фамилии, но уже зная, что она учится в актёрской мастерской — у Б.В. Бибикова и О.И. Пыжовой, вместе с Ларисой Кадочниковой, Светланой Дружининой. И вот теперь Георгий, ссылаясь на приглашение Чиаурели, позвал нас в дом к 6 часам («будут многие»). А ведь Михаил Эдишерович вёл наш курс: прочитал нам несколько ознакомительных (поучительных!) лекций и порепетировал с несколькими работами «на площадке». Теперь я невольно вспоминаю слова Довженко (из его дневника) о его подлости, прочитанные мной через 20, нет, через 30, через 40 лет!.. А сейчас старик, склеротик, я вышел на кухню спросить у своей дочери Светланы, как зовут знаменитую грузинскую певицу. Она тут же: «Тамара Гвердцители!» — «Да нет, эстрадную!» — «Нани Брегвадзе…» Так вот, тогда у Чиаурели в гостях для развлечения гостей (нас!) была начинающая «выходить в свет» Нани Брегвадзе с подругой, которую через некоторое время я увидел в «Листопаде» Отара Иоселиани. Надеюсь, не ошибся в «подруге»… А Отара в тот вечер не было. Он был до этого у меня в гостинице с режиссёром из Польши Анджеем Щигелем и потом, на церемонии награждения на застолье-фуршете с вином. Там он крайне бесцеремонно повёл себя перед Шеварднадзе, взяв у него со стола бутылку вина и поставив её на наш стол. Демонстративно! Пробормотал вслух тихо, но чтобы было слышно: «Свиньи!»

На правах хозяина, угощавшего гостей — лучшим! А потом, через какое-то время, он сказал мне: «А зачем здесь терять время — это неинтересно! Идём, я познакомлю тебя с мамой, с Ритой — «сибирячкой», с друзьями моими!» И мы пошли в тёплую тбилисскую ночь сначала к нему домой. И действительно, мама и Рита не спали, но кто-то спал.

Я старался быть как можно тише и деликатней. Потом Отар потащил меня в другой дом: «Ну я же знаю: там не спят!» – и познакомил меня с удивительно тихим, интеллигентным Михо (по-моему, он что-то писал) и его славной женой (уже забыл её имя). На улице было уже светло, хотя до шести утра было ещё далеко. Тогда открывался погребок с хашем, куда всегда приходили специалисты — знатоки хаша, полуночники, выпивохи, знающие ему цену… Мы ещё побродили по ночному Тбилиси, слушая надрывающихся галок или ворон. Отар иногда говорил: «Слушай!» — и громко хлопал в ладоши. Хор тут же стихал на какие-то полминуты. И снова: «Слушай!» Хлопок — и тишина… «Который час? Пора!» И был хаш — горячий холодец — действительно вкусный!

И были тогда в Тбилиси в гостях у Чиаурели Сергей Фёдорович Бондарчук, и Григорий Львович Рошаль, участники кинофестиваля.

И было торжественное, церемонное представление хозяином хозяйки дома — великой актрисы Верико Анджапаридзе… И Рошаль восхищался стихами Хлебникова, процитированными мной (к месту!) в фильме «Ритм задан миру»: «…Никто лучше не выполняет приказ, чем солнце, если приказать ему взойти на следующий день!≫