«В министерстве Геббельса я взял себе лучшую кинокамеру»
Борису Александровичу Соколову — 97. ПОЗДРАВЛЯЕМ!
Интервью Бориса Александровича Соколова для издания "Московские новости". Опубликовано: 08/05/2013
Беседовал — Василий Колотилов
В начале войны я был ассистентом оператора на Московской студии кинохроники, учился и проходил преддипломную практику во ВГИКе. Примерно в августе наш курс досрочно выпустили из института. Тогда мы пошли в комитет кинематографии и попросили направить во фронтовые группы, которые были при каждом политуправлении, но нам отказали, потому что операторов хватило и без нас.
Из Москвы вместе со студией я был эвакуирован сначала в Куйбышев, а оттуда в Алма-Ату. Там я проработал до 1944 года. Все время просился на фронт, но ответ был такой: «Пока не представляется возможным». Потом в одной из групп освободилось место, так я попал на 1-й Белорусский фронт.
Наш фронт пролегал по берегу Вислы в пригороде Варшавы — Праге. Пражская Варшава была нашей, а на противоположном берегу стояли немцы. В это время в Варшаве произошло восстание, которому мы не стали помогать, потому что СССР это было невыгодно. В отместку за восстание немцы решили стереть Варшаву с лица земли, и каждую ночь в пригороде раздавались взрывы.
На фронте я работал в паре с другим оператором: мы по-разному снимали одни и те же эпизоды, по-разному строили композицию. В плане безопасности работа в паре тоже лучше, и были случаи, когда напарники вытаскивали раненых операторов с поля боя.
Как мы работали? Нам давали участок фронта, мы ехали туда, и там нам подсказывали места, где лучше сделать киносъемку. Так было только в спокойной обстановке. Мы старались снимать так, чтобы был сюжет, монтажными планами. Мы одновременно были сценаристами, режиссерами и операторами.
Мы имели дело с чувствительной аппаратурой и могли снимать только днем. Осветительных приборов не было, камеры автоматические, туда входило 30 метров пленки в бобине, а это всего одна минута экранного времени, при этом одного завода пружины, которая протягивала пленку в камере, хватало только на полминуты, поэтому мы всегда носили с собой по нескольку бобин.
Пленку в камере мы меняли на ощупь в специальном зарядном мешке. Это был черный мешок, в который мы помещали камеру, чтобы не засветить пленку при перезарядке. Мы специально тренировались делать это вслепую в институте, а потом и на студии документальных фильмов.
В уличном бою мы могли снимать солдат только со спины и перебежки их из дома в дом. Если в хронике вы увидите советских солдат, которые как бы набегают на вас, то это скорее всего съемки немцев
У немцев в это время были уже аккумуляторные камеры «Арифлекс». Кассеты там были по 60 и 120 метров, то есть снимать без перезарядки можно было две и четыре минуты. У меня такая появилась только после войны. Во время штурма Берлина мы нашли склад министерства Геббельса на Александерплац, где были такие камеры, и одну я взял себе.
Самыми интересными в творческом плане были съемки уличных боев. Там мы могли снимать танки, артиллерию, пехоту. А в полевых условиях мы были очень ограничены, поэтому и пленки тратилось гораздо меньше. Всего за время войны на всех фронтах было снято 3,5 млн метров кинопленки, а при съемке штурма Берлина — больше 300 тыс. метров.
В уличном бою мы могли снимать солдат только со спины и перебежки их из дома в дом. Если в хронике вы увидите советских солдат, которые как бы набегают на вас, то это скорее всего съемки немцев.
На фронте было около 250 кинооператоров, и каждый пятый из них погиб. Страх мы подавляли тем, что ставили себе цель сделать это. Было стремление снять то, что нужно, и профессиональный азарт. Мы часто снимали в местах, где нас могли обстрелять, выезжали на опасные участки. Был такой оператор Малик Каюмов, который дважды был ранен, и напарник выносил его на себе с поля боя.
Во время войны шла очень серьезная кампания против инсценировок. Выходили специальные постановления, потому что какие-то вещи действительно инсценировались. Есть два примера инсценировок, которые вошли в историю боев. Первый — встреча двух фронтов под Сталинградом, где с двух сторон в кадре бегут солдаты, обнимаются. Второй — известные кадры водружения знамени над Рейхстагом. Флаги водружали ночью, а киносъемки сделали на рассвете: ночью невозможно снимать.
Наша группа базировалась в политуправлении, но кинооператоры жили ближе к передовой. В Польше, например, мы располагались у крестьян в семьях, в Германии — чаще всего в пустых домах. Был случай, когда мы ехали по сельской дороге и встретили корову. Ее давно не доили, и она бежала за машиной, потому что увидела людей. В пригороде Берлина мы встретили женщину, угнанную из России, но нам некогда было разговаривать.
После штурма Берлина меня перебросили на Дальний Восток, в Маньчжурию. Там я был на Забайкальском фронте, прошел через пустыню Гоби, перевал Хинган и дошел до берега Желтого моря. С разведотрядом я оказался на территории Китая и взошел на Великую Китайскую стену.
После войны я работал на Литовской студии кинохроники и на «Мосфильме», потом 20 с лишним лет руководил операторами на центральном телевидении. Я объехал весь мир, четыре раза был в США. На всех важных событиях внутри страны я тоже присутствовал.
Сейчас у меня тоже все хорошо. Товарищи приходят в гости. Правда, сейчас я практически не вижу, но к этому привык, и лет мне немало. На фронте у меня были капитанские погоны, но по документам я рядовой. Пенсия у меня тоже рядовая, но мне всего хватает.