Армен Николаевич Медведев: «Вся история нашего кино c шестидесятых годов — это моя история»

Материал подготовила Вита Рамм. Источник: www.unikino.ru. На фото кинорежиссеры (слева направо): Сергей Сельянов, Владимир Хотиненко, Валерий Тодоровский, Александр Хван, Иван Дыховичный (на первом плане) и председатель Госкино РФ Армен Медведев (спарва, видна часть лица). Москва, 1994 год. Автор фото: Игорь Гневашев. Источник: МАММ / МДФ.

ВГИК

Студенческий ВГИК тех лет был удивительным. Второй курс − Михаила Ильича Ромма: Андрей Тарковский, Александр Митта, Василий Шукшин. Третий курс − Герасимова: Фрунзе Довлатян, Кира Муратова, Лева Мирский. Четвертый курс − Юткевича: Эльдар Шенгелая, Алексей Сахаров. Выпускной курс − Кулешова: Геннадий Полока. Если вспомнить операторский факультет, то одновременно с нами поступила блистательная плеяда операторов, которые уже при жизни, а некоторые, к сожалению, после смерти признаны классиками нашего кино. Это Григорий Рерберг, Александр Княжинский, Савва Кулиш, Наум Ардашников. Потом пришли Карен Геворкян, Миша Беликов и другие прекрасные операторы, и многие из них пошли в режиссуру и там себя прославили. Художники Валерий Левенталь, Борис Бланк, Александр Бойм, Михаил Ромадин. Актеры Людмила Гурченко, Зинаида Кириенко, Лидия Шукшина, Софико Чиаурели, Тамара Семина, Леонид Куравлев и многие-многие другие. Когда мы уже шли к выпуску, в институт поступили Сережа Никоненко, Коля Губенко, Жанна Болотова, Галя Польских. Из сценаристов назову Гену Шпаликова, Наташу Рязанцеву, Одельшу Агишева, Лешу Габриловича, Володю Валуцкого. Да и наши не хуже были; назову хотя бы три фамилии с киноведческих курсов, которые шли после нас: Наум Клейман, Ира Шилова, Володя Дмитриев. В общем, без преувеличения могу утверждать, что выпуски, которые прошли за время моей учебы, за 1955−1960 год, сформировали людей, определивших новый облик нашего кино, ставших его славой.

Была еще какая-то странная, подспудная жизнь, которая протекала во ВГИКе извне, поскольку сама жизнь в институте, напротив, располагала к доверию. У нас, например, был свой вгиковский клуб − «второй» троллейбус. Он тогда ходил от Поклонной горы до Киностудии имени Горького. Я садился в троллейбус около кинотеатра «Художественный», и он ровно пятьдесят пять минут шел до ВГИКа. И каких только бесед, каких встреч не было! Мы знали друг друга в лицо, и не надо было представляться, а можно было просто вступить в разговор, спросить, как дела, поделиться прочитанным, увиденным. Вот так, например, складывались наши отношения с Саввой Кулишом, который садился на Сретенке, и с Андреем Тарковским. Я никогда с ним не был близок, но именно в этот период я услышал от него много интересного.

Кино

Смотреть старое кино нужно. Так же, как читать старые книжки. Во-первых, в кино ярче, нагляднее, чем в литературе, отражается время. Если вы хотите что-то узнать о своем прошлом или о прошлом своих родителей, смотрите старые фильмы. Во-вторых, но это требует уже некоего напряжения, ты всегда можешь сопоставить то, что ты видишь на экране в фильме, скажем, 1946 года, с тем, что происходит сейчас, или с тем, что ты думаешь или чувствуешь. Это добавляет определенную выпуклость твоим мыслям и воспоминаниям. Для этого и стоит смотреть старое кино − чтобы была стереоскопия времени.

Наверное, лет в одиннадцать-двенадцать я посмотрел фильм Михаила Ильича Ромма «Мечта» по сценарию Евгения Иосифовича Габриловича. Он стал фильмом моей жизни. Во всех анкетах, в интервью, просто в разговорах − да, собственно, это я произнес и на вступительных экзаменах во ВГИК, − отвечая на вопрос о моем любимом фильме, фильме номер один в моей жизни, я называю «Мечту». Мощная игра Раневской, Астангова, Войцик, Плятта, Болдумана, Кузьминой… Это было больше, чем открытие мастерства, открытие искусства. Многое в этом фильме поразило сразу; благодаря «Мечте» я, может быть, еще интуитивно, может быть, еще не умея себе самому объяснить, вдруг оценил жизнь, воплощенную в искусстве.

Кино никуда не денется, оно будет, оно не пропадет... Чего ему не хватает? Мысли. <…>

Прежде человек приходил в кинематограф со своей идеей, со своей темой. Сейчас нередко он приходит в кино просто так, его единственная мысль − я стану кинематографистом и прославлюсь. Что мне грустно, что меня сейчас беспокоит в молодых: нет у них высоты мысли… Нет смелых идей, нет жажды открытий. Все они работают как по заказу…

Если говорить об идеале содержательности фильма, то вспомню замечательную формулу польского кино в известный период: «кино морального беспокойства». Вот что надо сохранять в условиях прогресса − моральное беспокойство… Главное в том, чтобы найти форму сохранения присущей кино соборности, и тогда кино будет жить.

Индустрия

Мы в 1986 году разрушили лучшую в мире систему производства и проката фильмов. Систему иерархичную, во многом коварную, но продуманную, отлаженную, работающую. А новой экономики кино так и не предложили, сколько ни пытались ее разработать.

В результате она сложилась кое-как, сама, явочным порядком. Заведомо некачественная и зависимая от гораздо большего количества внешних факторов, чем прежняя. С ней сейчас и живем-выживаем…

Когда сегодня многие вспоминают о том, как было хорошо раньше (государство все оплачивало), забывают, что каждая идеологическая неудача отзывалась не только на создателях фильма, на их самочувствии, на их судьбах, но и на экономическом состоянии «виновной» студии. Потому что система финансирования в нашем кино была такова: государство не давало напрямую деньги на фильм, как дает сейчас. Студии получали под новые фильмы банковские кредиты. А вот когда дело доходило до приемки фильма, государство гасило кредит. И если фильм не был принят, то не получали зарплату сотни людей. Ведь не случайно Алексей Герман во многих интервью признавался, что испытывал в связи с запретом его картин какую-то неловкость перед сотрудниками, перед всем «Ленфильмом».

10 января 1992 года мне домой позвонил Сергей Соловьев, а через полчаса − Игорь Масленников. То, что они говорили, совпало почти дословно: «Срочно свяжись с Г. Э. Бурбулисом (в ту пору госсекретарь при Президенте России. − А. М.). Речь идет о воссоздании Госкино. Мы предложили тебя председателем». Так началась маета, продолжившаяся семь лет и один день… Пришлось заняться делом возрождения отрасли и, в частности, Госкино России, где мы обнаружили правовую пустыню. Вопросы налогового регулирования, защиты собственности, нравственной цензуры, проблемы продвижения фильмов − ничего из этого не было даже намечено старым Госкино. Ну, впрочем, что же винить Госкино?

<…> я отнюдь не благостно представляю результаты своей работы. Были и обиженные, и очень обиженные; были конфликты, которые проявлялись в самой разной форме, от чьих-то публичных выступлений и обвинений в лицо до доносов через прессу и тайно в соответствующие инстанции. Но из Госкино я без единого дня перерыва перешел в Фонд Ролана Быкова. И ощутил: жизнь продолжается. Не нужно подводить итоги… Я убедился: все было правильно в жизни по большому счету… Вся моя боль и вся моя радость — это кинематограф.