Мальчишки и девчонки (о детском доме № 19 на Воронцовской улице в Москве)

Журнал «Огонек» № 19 от 05 мая 1979 года.

10.12.2022

Галина Куликовская

Автор:
Галина Куликовская

Галина Владимировна Куликовская (Анурина), журналист, работала в журнале «Огонек». Автор более десятка книг, лауреат премии Союза журналистов СССР.

Источник: журнал «Огонек» № 19 от 05 мая 1979 года (с. 12-13).

«К моим общественным обязанностям прибавилась еще одна — я председатель попечительского совета подшефного детского дома № 19, что на Воронцовской улице»

Из книги Татьяны Федоровой «Наверху Москва»

Он и сейчас стоит на Воронцовской улице, этот дом. Крепкий, толстостенный, трехэтажный, с узкими длинными окнами и очень высокими потолками. Недавно, в ранневесенний вечер, он снова гудел, как улей, от возгласов и песен, совсем как тогда. Во всех комнатах, коридорах и на лестницах поцелуи и объятия, слезы, радость встреч и горечь воспоминаний, порой омраченных преждевременными утратами. люди шли и шли, с первыми робкими цветами в руках, с фотографиями тех лет или, наоборот, нынешними, с фотографиями своих детей или внуков. Такими же малыми были они тогда сами. Только их детство было совсем иным.

От Войн больше всего страдают дети. В этом страшная, как проклятие, как возмездие, трагедия человечества.

Люди, опаленные войной в детстве, всю жизнь несут на себе тяжкий крест воспоминаний. Разве может забыться такое?..

... Придя на какое-то время в себя, Люба услыхала крики и стоны. Захлебываясь, плакал ребенок, кто-то кого-то звал, кто-то нехорошо ругался. В этом единственном во всей деревне каменном доме, который едва не стал общей гробницей, все мучились и стенали.

Своего отца Люба увидела на полу. Как-то неудобно скрючившись, он лежал рядом с ней, в алой лужице. Она хотела придвинуться к нему, что-то спросить, но как только пошевелилась, нестерпимая боль пронзила все ее тело, и она снова впала в забытье. Потом все было? как во сне. Она то проваливалась в мутную пропасть, то всплывала на поверхность, в серый рассвет с беспорядочной стрельбой.

Отца уже не было слышно, он не стонал. Приходила из погреба, где прятались люди, Вера, сестра. «Ты лежи, лежи, я здесь», — успокаивала она Любу, укрывая чьей-то телогрейкой. От Веры Люба узнала, что и мама умерла...

Галунь, небольшая деревня под Орлом, несколько раз переходила Из рук в руки. Любу подобрал медсанбат. Больница в Ефремове. Бомбежки и снова кошмары — кругом стоны раненых. И вот наконец Москва, неузнаваемо суровая, замаскированная. 

Родного дома на Филях нет, сгорел, некому было гасить — Рябинины всей семьей в начале лета сорок первого поехали к бабушке в гости. Единственное пристанище — у Тони, старшей сестры. У нее крохотная комнатенка в переулке на Кропоткинской, в которой приютились уцелевшие Рябинины. На целый день ломтик черного хлеба и постный кулеш из проса и пшена. А Любе так хочется есть, так болит незаживающая рана. Хирург грозится отнять ногу. Девочке снятся по ночам бомбежки, снова слышатся стоны, а днем в голову лезут совсем недетские, тоскливые мысли... Чем так, уж лучше не жить.

Поднял, вылечил, вернул к жизни Любу Рябинину дом на Воронцовской улице.

Дети очень тихо, с широко раскрытыми глазами Встретили девочку на костылях. Даже отчаянные сорванцы осторожно уступали ей дорогу. А непоседа Галка Иконникова, подойдя к новой подружке, вдруг у всех на виду захромала. Идет с Любой рядом, поддерживает ее под ручку и, чтоб той не было обидно, ковыляет.

Галя с первого взгляда полюбила Любу, может быть, за ее беспомощность, за ее очень добрые светлые глаза. У Гали не было ни сестер, ни братьев, и оказалась она одна-одинешенька на белом свете. Мать лежала в больнице без всяких надежд на выздоровление, отец воевал, впоследствии дошел до Берлина. На девочку, одиноко слонявшуюся по московской улице, обратила внимание инспектор детских домов...

A Люду Олсуфьеву-Дегтяреву война осиротила дважды. Первый раз, когда ее с умирающей матерью — та была так слаба, что обронила хлебные карточки, — через Ладогу вывозили из блокированного Ленинграда в Красноярск. Но иуда они не доехали. В Тюмени матери не стало. Девочку сняли с поезда. Детский приемник. Омск. Здесь Люду удочерила семья Олсуфьевых, эвакуированная из Москвы. Но и эту семью подстерегло горе. В сорок третьем году, когда Олсуфьевы вернулись в столицу, умер приемный отец Люды. Так осиротела во второй раз. У старшей дочери Олсуфьевых, Ксении, обнаружилась открытая форма туберкулеза, и, чтоб оградить от заболевания, Люду определили в детский дом.

Неисповедимо дальние сибирские дороги привели сюда еще одну ленинградку, Валю Петрову. Игоря Осипова — его отец погиб под Москвой еще в сорок первом (Осипов Евгений Тимофеевич, доцент Московского инженерно-строительного института им. Куйбышева; арестован НКВД СССР 17 марта 1943 года; осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР 12-13 февраля 1944 года по ст.ст. 58-I "а", 17-58-8 и 58-10 ч.II и 58-11 УК РСФСР; приговорен к высшей мере уголовного наказания — расстрелу; реабилитирована 10 ноября 1992 года (посмертно). - Прим. ред. #МузейЦСДФ) — привезла старенькая и немощная бабушка; Владу Чанке том же году— тетя; братьев Лешу и Витю Матвеевых родственники; восьмилетнюю Лиду Ким, дочь фронтовика, — чужая, незнакомая ей женщина из школы...

Спартака Михалева мать оставила прямо на перроне Ярославского вокзала, не успела оформить мальчика в детский дом — не хватило тех коротких дней, которые ей дали на фронте на похороны мужа. Христина Андреевна, мать Спартака, была хирургом, ее дивизия вела бои в Прибалтике, и она не имела права задерживаться...

Сколько детей жило в доме на Воронцовской улице, столько же и трагических судеб. О каждой из них можно бы писать книгу. И всех, всех породнил и пригрел этот дом. Он не только кормил и одевал — учил добру и труду, учил быть благодарными, уважать взрослых, любить детей и не ожесточил их сердца. Не случайно же некоторые его воспитанницы, и в том числе Любовь Рябинина, так тяжело пострадавшая от войны, избрали себе такие высокогуманные и трудные занятия, как воспитание  больных детей в специализированных школах и интернатах.

У детского дома № 19 были замечательные шефы — метростроевцы, зиловцы, артисты Большого и других театров. Шефы были не гостями на Воронцовской, а своими, близкими людьми. Приходили сюда на праздники и в будни, возили детей на экскурсии и в походы, на спектакли и концерты. Это помимо оказания всяческой постоянной материальной помощи. А какие устраивались тут дни рождения! Какие пышные пироги пекли! Какие обновы, щедрые подарки — кому куклы и лошадки, кому наручные настоящие часы — готовили шефы счастливым виновникам торжеств! С одним таким днем, запечатленным в фоторепортаже Михаила Савина, «Огонек» познакомил своих читателей в 1948 году.

Много взрослых друзей окружало ребят. И все же душой всех общей празднеств, любимицей была председатель попечительского совета Татьяна Викторовна Федорова, тогда она работала начальником шахты. Ею гордились: она строит большую станцию метро на Новослободской, она депутат Верховного Совета СССР. «А знаешь, кем она начинала? Проходчицей, чеканщицей, комсомолкой, пришла на Метрострой одной из первых!» Ею восхищались: «Такая красивая, златокудрая, стройная!» Девочки просили постричь их, как Татьяну Викторовну. Собрав ребят в кружок, она рассказывала о Чкалове и Маресьеве, о Горьком и Станиславском, об Эжени Коттон, Хетагуровой и Паше Ангелиной. Не понаслышке она лично знала их, встречалась с ними.

Под дождем, за три с половиной километра шли на станцию дети (хотя их к этому никто не принуждал), чтобы встретить Федорову, побыть с ней лишний часок, когда те приезжали в подмосковный пионерский лагерь «Березки». Позже в своей книге она напишет: «Я очень люблю детей, и, к великой моей радости, одарена и их дружбой и любовью».

Да, она очень их любила, и в те грозные военные годы, и потом, в мирные, — всегда. Радовалась их успехам, помогала определяться в жизни, выручала в затруднительных обстоятельствах. Лиду Ким и Владу Чанке считает своими дочерьми. Была посаженой матерью на их свадьбах бабушкой их детей.

Сколько раз случалось так: позвоню Татьяне Викторовне, предлагая встретиться, а она в ответ: Да не могу я. Сейчас ко мне дети, Лидушка с мужем, придут. Или: «Лёнечка в отпуск приехал!» Леонид Володин иначе ее и не называет, как только мамой или мамочкой.

Впрочем, почему «было», «любила>, «отдавала»? Любит! Все это прекрасное есть сегодня, продолжается и будет завтра!

... На этот раз Татьяна Викторовна сама позвонила мне домой. Если можете - приезжайте в субботу к четырем часам на Воронцовскую, дом 30-а...

Она была там чуть не первой, так ей не терпелось поскорее встретиться с ними.

Пока ее «дети» украшали цветами зал, развешивали фотовитрины «Узнай себя», рисунки и остроумные объявления, она разговаривала с бывшими директорами детского дома, воспитателями, пионервожатыми.

Когда все было готово, на середину зала вышел горнист и, совсем как в те времена, сыграл сбор. Отвыкшие быстро выстраиваться на линейку, несколько отяжелевшие «дети» беспорядочно толпились у дверей и по углам. И тогда энергичная молодая женщина в алом костюме решительно и задорно прокричала в рупор: Мальчишки и девчонки! В затылочек друг другу ста-но-вись! Ну, конечно же, это была Лида Ким, неизменная с тех самых пор заводила. Ныне Лидия Пан Синовна Ким старший инженер Торгово-промышленной палаты СССР, мать двух детей.

У многих гостей, знавших этих ребят еще в те времена, среди них Елена Кононенко, писавшая о детском доме в «Правде», Лилия Гриценко, народная артистка республики, — блеснули на глазах слезы.

...Началась перекличка. Старшая пионервожатая Антонина Михайловна Федосеева называла фамилии, а я в своем блокноте приписывала к тем, которые мне были знакомы, род занятий. Ивот что  получилось: Людмила Дегтярева-Олсуфьева — педагог; Галина Иконникова — преподаватель; Алексей Матвеев  — крановщик; Леонид Матвеев — наладчик; Спартак Михалев — инженер; Анатолий Мишин — геофизик; Игорь Осипов — кинооператор; Валентина Петрова — тренер по плаванию; Любовь Рябинина — воспитатель; Борис Ткаченко — музыкант; Владилена Чанке — конструктор, Софья Шумлянская — директор средней школы...

Дети воинов, павших в жестоких схватках с врагом, дети фронтовиков, вернувшихся домой, дети военных лет не остались сиротами. Их вели ласковые руки Родины. Они достигли того, к чему стремились, что их заинтересовало и мило было им. Они нашли свое прочное место в жизни.

У каждого из них свои семьи, свои дети, свои заботы, но они сами считают себя должниками. Перед теми, кто их воспитывал, кто учил любить Тютчева и Некрасова, кто учил танцевать и сажать яблони, кто сидел у их изголовья, когда они болели, и встречал пакетиком мороженого в руках, когда они приносили из школы в свой дом пятерки. «Мы, как тимуровцы, взяли шефство над своими воспитателями, директорами, пожилыми уже теперь вожатыми, — говорила мне Лидия Ким, — над всеми, кто в те годы заботился о нас, а теперь сам нуждается во внимании и помощи».

Такие они, мальчишки и девчонки военных лет!