Русский бой

Источник: 0gnev.livejournal.com; газета «Известия» № 35 (8028) от 12 февраля 1943 года; с. 3. Фото: "Перед боем на Курской дуге. 1943 год". Автор фото: Виктор Темин. Источник фото: МАММ / МДФ.

Далеко позади остались места, где в конце января ударили пушки артиллерийской подготовки к наступлению и наша пехота пошла на штурм первого пояса немецкой обороны. Мы находимся уже в районе, который немцы считали своим глубоким, надёжным тылом. Здесь они считали себя в полной безопасности, устраивались прочно, на долгую жизнь, онемечивали дороги своими стрелками и таблицами, онемечивали улицы своими названиями, онемечивали дома своими надписями и цифрами, всё пронумеровали, пересчитали, заприходовали, всё зажали в кулак, скрепили немецкой печатью — русским трогать воспрещается, русским входить воспрещается.

И вдруг русские тронули — штыком и снарядом. И вдруг русские вошли — танками и пехотой. Тысячи примет более красноречиво, чем командирская карта, говорят о том, что здесь был глубокий тыл германской армии. В генеральских блиндажах под землей пол выложен паркетом. Бутылки валяются не простые, не из-под дрянного солдатского вина — вермут Чинзано, вермут Мартини, коньяк Мартеля, питьё генеральское. Кабинеты интендантские спокойные, квартиры офицерские обжитые, и на стенах женские фотографии, и под кроватями пухлые чемоданы: приготовлены подарки тем дамам. Все очень солидно и даже уютно, как дома. На долгую жизнь. 

Фатерланд, восточная колония Фатерланда. И жизнь была размеренная, с полной уверенностью в завтрашнем дне. Один офицер, старый жилец, уезжал ненадолго по делу, позвал хозяина, велел комнату сохранить в порядке, ткнул пальцем на запад, сказал:

— Курск.

Дескать, едет по надобности в Курск, и пальцами показал: пятнадцать. Стало быть, через пятнадцать дней возвратится. Теперь тот хозяин смеётся: где ж офицер, старый жилец? В комнате живут командиры Красной Армии. А Курск, куда офицер уезжал ненадолго? Курск тоже взят русскими.

Не так давно самым привычным звуком для немецких солдат был весёлый стук палочек на барабанах победы. Теперь они глохнут от стука молотков на могилах. Страшная гостья явилась в тыл к немцам — смерть. И аккуратные немцы спрятали свои барабаны подальше. Ах, как обманул их весёлый стук палочек по туго натянутой коже!

Русские идут через снега на немецкую оборону, русские проходят через неё с упорными боями. Не задерживаясь у очагов особенно ожесточенного сопротивления, русские обтекают их, блокируют опорные пункты, рвут коммуникации, перерезают между городами шоссе и железные дороги и вдруг огненной лавой растекаются по немецкому тылу. Русские справа, русские слева, русские всюду.

Один из пленных офицеров сказал на допросе:

— Мы хорошо знаем силу вашей артиллерии, ваших танков, вашей пехоты. Но в эти февральские дни для нас страшнее всего ваше уверенное, молчаливое движение вперёд, иногда без единого выстрела, мимо очагов нашего сопротивления, где мы в конце-концов оказываемся окруженными, связанными, обречёнными на плен или смерть. Отступать уже поздно. Вы на всех дорогах.

Немцы сопротивляются яростно, трудные сражения ещё предстоят, каждый клочок советской земли из-под немецкого сапога нужно выдирать с кровью. Но многим немцам на Восточном их фронте теперь чудится Сталинград. В понимании иного солдата каждая русская деревня может стать для него маленьким Сталинградом. Если он задержится в ней хоть на час в момент яростного, небывалого наступления русских, выхода больше не будет. Он ещё мечет ракеты, раздвигая перед собой зимнюю мглу, а русские уже обходят немецкую оборону с флангов. Что это значит, я увидел, когда проезжал через район боёв севернее Курска.

Это — царство внезапно настигшей немцев смерти. Так умирают от паралича, от удара. Смерть настигла сотни и тысячи немцев на дорогах, где шли их колонны, на станциях, где пятились на Запад их железнодорожные эшелоны, на всех направлениях, куда немцы и венгры стали отступать, почуяв русских в собственном тылу. Царство смерти. Советские танки внезапно появлялись в голове и в хвосте каждой колонны, сапёры из танкового десанта подрывали железнодорожное полотно с обеих сторон, уже не было выхода, некуда было прорваться, и солдаты, выскакивая из вагонов, отступали в снега, в стужу, в холодное пустынное царство смерти.

Мёртвые солдаты в снегу. Вереницы недвижных вагонов с вывороченным снарядами содержимым — оружие, амуниция, медикаменты, провиант. Тысячи холодных, мёртвых, брошенных автомобилей. Паровозы с угасшими топками. Покинутый бронепоезд на станции. Безжалостно брошенные немцами госпитали с замёрзшими до нашего прихода ранеными солдатами. Новые немецкие пушки, только-что выгруженные и оставленные на платформах. В течение двух-трёх часов двигался наш автомобиль через это грандиозное нагромождение мёртвых машин, и не было видно ему конца и края, и в самом городе улицы и дороги стали непроезжими, всё забито трофейной немецкой техникой.

Снег. Холод. Смерть.

Немцы ожесточённо сопротивляются. Они ещё могут сопротивляться. Много серьёзных сражений — впереди. Это знает каждый красноармеец. Поэтому каждый красноармеец идет вперёд в любую погоду, всякая погода — самая удобная для атаки. В заносах, в бездорожье, в пурге — наша армия идёт вперед. Трудно человеку итти в сугробах, под пулями, проваливаясь по колена, вытаскивая себя и винтовку из белой трясины, но идут наши люди.

Спросите у немца, что такое буран. Собравшись с мыслями, припомнив старое, сделав кислую мину, он ответит, что буран — это очень много ветра и снега, так много, что нельзя устоять на ногах и нужно залезть под землю и, поёживаясь, сидеть в своём блиндаже, потому что всё равно в этом белом аду никакая война невозможна, даже русские слепнут в буране, и боя не будет.

Боже, сделай так, чтобы буран стал на пути русского боя! Так, пошептавшись с синоптиками, думали немцы на том участке фронта, где и в самом деле начинался буран, где немцы были спокойны; длинные месяцы затишья они трудились здесь, как черти, рыли траншеи, наматывали на колья перед траншеями целые вагоны, целые поезда колючей проволоки, совали в землю мины, в каждую дыру пихали пулемёты, миномёты, пушки, чтобы снаряд разрывался всюду, где ступит нога русского бойца, чтобы пуля завыла там, где глотнёт в себя глоток воздуха красноармеец.

И буран начался. Тихой позёмкой он скользнул по земле, потом поднялся и с новой силой бросил людям в лицо тяжёлые хлопья снега, заворочался на дорогах, рванулся с неба, опрокинул чёрные тучи, будто ножом распорол их, и тогда сразу вывалилась вниз, на землю, на поля, на леса, на людей вся их давняя ноша, и всё стало белым, всё заметалось, завыло, спуталось близкое и далёкое, видимое и невидимое, и в тысячу голосов закричала февральская буря.

Немцы облегчённо вздохнули и запрятались в землю. Русского боя не будет. Кто войдёт в такой буран, живым из него не вернётся.

В том же февральском буране, совсем близко от немецких траншей, были русские. Как и немцев, ветер колол их в лицо, бил в грудь и в бока, и они, протянув вперёд руку, не видели, во что она упирается, в дерево или в грудь человека. Но русские мечтали о бое, и русские начали бой. Кони в страхе храпели. Моторы захлёбывались. Люди продолжали итти. Они видели перед собой только слабый, как свет далёкой звезды, зеленоватый свет маленькой стрелки в компасе. Как звезда ведёт моряков в океане, так маленький свет компаса вёл их на немцев.

А немцы в своём глубоком тылу сидели в глубоких блиндажах, уверенные, что в такую погоду воевать нельзя.

А русский бой в тишине надвигался.

Смерть вышла из бурана, вышла по русскому компасу, она вышла атакой советских бойцов, атакой танков через обезвреженные сапёрами минные поля, цепями пехоты, выросшей перед немецкими траншеями так внезапно и страшно, что солдаты и офицеры, не стреляя, побежали назад, ко второй линии окопов, и только там, опомнившись, схватились за винтовки и пулемёты.

Позже в наш тыл пришли пленные немцы. Они были удивлены, не опомнились, двигались, как во сне. Больше того — они были задумчивы — состояние, редкое у немецкого солдата, ушибленного гитлеровской пропагандой. О чём они думали? Нужен основательный удар, чтобы в немецких головах зашевелилась хоть тень человеческой мысли.

Гитлеровцев погнали на Запад. Вместе с ними отступает смерть. С самого начала войны они сделали её своей спутницей, богиней своих преступлений, казней, побед. Теперь она неразлучна с ними, идёт за ними по пятам. Обманутые Гитлером немцы давно связали с нею свою судьбу, и, раз’яренная, выпущенная в мир злой волей фашизма, она пожирает теперь самих немцев.

Следом за отступающей смертью идёт жизнь.

Возвращаясь к телеграфу с линии наступающего нашего фронта, я снова проезжал через районы боёв перед Курском. В доме, где разместился райисполком, вдруг вспыхнула электрическая лампочка. Все в комнате невольно улыбнулись, — странно и радостно видеть свет в черном, страшном, разрушенном, измученном немцами городе. Хозяева города, рабочие, крестьяне, техники, учителя, члены райисполкома, сказали нам, людям, пришедшим вместе с армией:

— Скоро дадим в дома свет. Электростанция восстанавливается. Будет свет. Будет хлеб. Будет газета. Будут школы. Будет наш, советский порядок. В двенадцати освобождённых районах уже работают органы советской власти, введён наш порядок. Один из районных центров — в четырёх километрах от линии фронта.

Смерть вместе с немцами отступает на Запад.

И жизнь идёт по пятам за уходящей на Запад войной.

Спецкор. Е. Кригер. СЕВЕРНЕЕ КУРСКА, 11 февраля.