«Он был бесконечно честен»

Памяти кинорежиссера Владимира Ерофеева.

«Он был бесконечно честен»

03.06.2022

Ирина Венжер

Венжер Ирина Владимировна (21 апреля (04 мая) 1903, Ялта — 14 ноября 1976, Москва) — режиссер документального кино. Лауреат Сталинской (Государственной) премии (1948). Член ВКП(б) — КПСС с 1932 года. 

Источник: ГЦМК КП-17917/672. Материал публикуется впервые. Фото: "Роман Кармен (на первом плане с кинокамерой "Дебри") и Владимир Ерофеев (на втором плане в центре) во время съемок фильма «Далеко в Азии». 1931 год". Источник фото: ГОСКАТАЛОГ.РФ (Музей кино).

Ерофеев Владимир Алексеевич (01 апреля 1898, Москва, Российкая империя (по другим данным родился в Ялте) — 14 июля 1940, аул Чох, Дагестан, СССР) — один из выдающихся режиссеров советского документального кино; инициатор (вместе с Н. А. Лебедевым) создания «Кино-газеты» и её выпускющий редактор; один из инициаторов создания Ассоциации революционной кинематографии и ее и активный деятель в 1923 — 1928 годах; один из инициаторов съёмок первых звуковых документальных фильмов; один из зачинателей жанра экспедиционных фильмов в советском кино; в 1935 — 1940 — режиссер  Московской студии «Союзкинохроники» / Центральной студии кинохроники. Член ВКП(б) с  апреля 1917 года.

1917 год... Крым... Ялта...

Стайка подростков живет в каком-то непонятном возбуждении: все волнует, все интересно.

Митинги, митинги, митинги... Выступают различные люди, разных профессий, несхожих взглядов, но каждый, или почти каждый, считает своим долгом подняться на трибуну и высказаться. Мы мало разбираемся во всем этом (ведь нам примерно от 12 до 15 лет), но мы все время присутствуем на митингах, ходим на манифестации и хотим понять, приобщиться к чему-то хорошему.

Так проходят весенние дни 1917 года. У нас уже появились свои любимые ораторы и среди них красивый молодой студент Володя (весь «кучерявый», как мы его называем), и мы неотступно всюду следуем за ним, кричим и волнуемся, когда кто-либо ему возражает (а таких, естественно, было много), и "болеем" за него.

И вот однажды (ведь всегда наступает это самое «однажды») на очередном митинге выступал наш Володя. В то время разгорелась борьба вокруг выборов в местные органы власти. Володя агитировал за список № 5 — в Ялте это был блок левых демократических партий и мы были за него.

Из толпы неслись неодобрительные возгласы, какие-то распоясавшиеся молодчики анархисты пытались сорвать выступление Володи, и, наконец, не выдержав, они ринулись к трибуне и стащили оратора, завязалась драка. Среди нас были довольно-таки крепкие парни и они отбили Володю.

Вид у него, прямо скажу, был неважный: ни одной пуговицы на студенческой куртке, потеряна фуражка, но он опять рвался к трибуне, возмущался и кричал. Вокруг собрались сочувствующие, а я помчалась живущей по соседству подруге за иголкой и нитками. Куртку привели в порядок, ребята вытащили из под чьих-то ног фуражку, и мы ушли.

Это был чудесный день! Мы долго сидели у моря, и Владимир Алексеевич Ерофеев рассказывал нам без конца много прекрасных историй: о Москве, о баррикадах на Красной Пресне, о партии большевиков, членом которой он стал в 1917 году, о том, как через несколько лет у нас будет совершенно другая, интересная и красивая жизнь...

С этого дня и началась наша кратковременная дружба.

Мы каждый день встречались с ним, провожали его и вообще ходили за ним по пятам. Когда по утрам он нас встречал, то, смеясь, спрашивал: «Вся охрана на месте? Ну, пошли...»

Вскоре он уехал, и мы потеряли его из виду, хотя часто вспоминали его и скучали без него.

1927 год. Я работаю на фабрике Госкино (1-й павильон) в отделе хроники на «Брянке». Мы, молодежь, ходим на все дискуссии в АРК (тогда в начале становления советской кинематографии было очень много дискуссий) и, как правило, непременный участник почти всех дискуссий, был Владимир Алексеевич Ерофеев.

Я тут же узнала его, но, застеснявшись, не подошла, не напомнила о себе, о наших ялтинских встречах.

Нас познакомили, но он конечно не узнал меня —  ведь прошло десять лет… При встречах мы раскланивались, иногда даже перебрасывались двумя-тремя словами. Мне стало известно, что в кино Владимир Алексеевич работает с 1922 года, возглавлял редакцию газеты «Кино» и издательство «Кино–Москва ». Правда, в 1929 году я невольно оказала ему одну услугу, и тогда он вспомнил меня. Но об этом позже.

В двадцатые же годы во время горячих дискуссий много разговоров было и о хронике: каким должно быть документальное кино. Многое, что тогда шло на экране, не устраивало ни зрителей, ни кинематографистов. К счастью, были уже в расцвете «киноки», возглавляемые Дзигой Вертовым.  Был прекрасный оператор Михаил  Кауфман. В группе Вертова работали  Елизавета Свилова, Иван Беляков, Илья Копалин, Петр Зотов и другие. Но этого было мало: от документального кино ждали большего.  Встал вопрос о кадрах в хронике — режиссёрах, операторах, сценаристах и редакторах. Нужно было также решать и организационные вопросы – создавать специальные фабрики кинохроники с соответствующей техникой.

В 1927 году на вопрос, почему нельзя выдержать один час просмотра нашей кинохроники, В. Маяковский ответил:

«…потому, что наша хроника — случайный набор кадров и событий. Хроника должна быть организована и организовывать сама. Такую хронику выдержат. Такая хроника — газета. Без такой хроники жить нельзя. Прекращать её — не умнее, чем предлагать закрыть «Известия» или «Правду» («ЛЕФ» № 2, 1927 г.).

Естественно, что в это время все‚ кто любил кинохронику и заботился о ней, хотел, чтобы она стала лучше, отвечала задачам насущного дня, стала образной публицистикой. Всеми силами хроникеры боролись за улучшение организации нашего документального кино с учетом как творческих, так и организационных возможностей.

Активное  участие в этом принимал и Владимир Алексеевич Ерофеев. Если внимательно просмотреть все его статьи и высказывания за то время (а их было предостаточно), то почувствуешь настоящее «ерофеевское» волнение за судьбы документального кино.

Я вспоминаю ряд совещаний у нас на Брянке (до декабря 1941 года киностудия располагалась в 1-м Брянском переулке. - Прим. ред. #МузейЦСДФ), на которых много и упорно спорили о выделении хроники в самостоятельную единицу. Но как? С чего начать? Как сделать так, чтобы хроника не ограничивалась только Москвой и Ленинградом? Как создать широкую сеть корреспондентских пунктов по всей стране, а в отдельных республиках и крупных промышленных центрах создать студии кинохроники?

Нужны были огромные средства и люди, способные поднять это дело. Ерофеев участвовал в этих совещаниях и однажды представил готовую схему с точно разработанной программой, даже с фамилиями тех людей, которые, с его точки зрения могли оказать нам существенную помощь. Не все было у  него гладко, не все правильно. Что-то приняли, что-то отсеялось (в основном было принято и осуществлено предложение нашего руководителя Виктора Иосилевича)‚ но не в этом дело. Главное состояло в том, что за всю свою недолгую жизнь (Владимир Алексеевич скончался в возрасте 42 лет) он ни на минуту не забывал о деле, которому служил.

Вначале, как я уже говорила, свою деятельность в кино он начал, как организатор кинопечати и журналист. Режиссёром он стал в 1927 году. Я не беру на себя смелость в этой статье разобрать все фильмы, созданные Владимиром Алексеевичем. Но в его работе есть вехи важные для всего документального кино. Такие фильмы, как «Крыша мира» («Памир»), «Афганистан», «Олимпиада искусств», «К счастливой гавани», «Далеко в Азии», стоят того, чтобы о них оказать полным голосом.

Первым съёмочным фильмом режиссёра Ерофеева был «Крыша мира» («Памир»), посвященный работе геологического института. Ерофеева увлекла идея показать далекий, мало  исследованный уголок нашей родины с тысячелетними ледниками, с кочующим киргизским, а на западе с таджикским населением, с их вековой культурой и традициями. Но, показав это, он не мог не подчеркнуть черты нового, вошедших в кровь и плоть этих народов: Великий Октябрь дошел и сюда. Появились школы, грамотные люди; появилась советская власть, которую оценили и полюбили.

Если Вам удастся когда-нибудь посмотреть этот фильм, то вы увидите бесконечную теплоту режиссера, с которой он показывает ростки нового.

Фильм «Афганистан» снимался в 1929 году. Лучше всего его замысел можно проиллюстрировать словами из статьи самого Ерофеева, в которой говорится:

«...Я старался уже во время съемок «брать» материал, подкрепляющий основную линию картины. Эта линия была намечена заранее, на основании изучения Афганистана по литературным источникам. От древней культуры к современному средневековью  — в горах, в деревне, в городе — новый подъем на началах европейской цивилизации. Несмотря на все препятствия со стороны части провинциальных властей и населения, ее удалось провести. И я считаю это главным достоинством наше работы…» (Газета «Кино» № 10  от 5 марта 1928 г.)

Небезынтересно заметить, что в этом фильме Ерофеева впервые в советском документальном кино был показан конкретный человек с именем и фамилией — машинист первого паровоза в Афганистане, и через него  социальное развитие остальной страны.

Его фильм «Олимпиада искусств» была одним из первых звуковых фильмов событийного жанра, то фильм «Далекая Азия» — дальнейший шаг в развитии звукового документального кино.

Несмотря на то, что в самом начале развития звукового кино А. М. Роом выпустил одним из первых звуковых фильмов (он был посвящен Первой  Пятилетке), в 1934 году он писал:

«… Когда пропадает экранная тишина — пропадает 99 процентов кинематографа…» («Советское кино» № 11-12 1934 г.).

Ерофеев уже тогда думал по-другому: он знал, что звук несет в себе один из важнейших компонентов будущего кинематографа. Вот почему он выехал в Среднюю Азию со звуковой передвижкой, с тонвагеном, со звукооператором. Это был эксперимент рискованный, но довольно удачный, перед киноаппаратом предстали люди, впервые увидевшие микрофон. В трудных условиях были произведены документальные звуковые записи, которые сейчас стали для нас обыденными и привычными, однако в то время это было настоящее новаторство, за что Владимиру Алексеевичу честь и хвала. Уже не говоря о том, что он тогда не побоялся пригласить, еще не закончившего ГИК, молодого оператора Романа Кармена, и надо отдать справедливость последнему — он не подвел режиссера. Фильм получился своеобразным и интересным, и очень жаль, что сейчас его трудно увидеть.

Совсем недавно я  пересмотрела  фильм «К счастливой гавани», снятый Ерофеевым в 1930 году в Германии, он удивительно современен, не по материалу, конечно, а по духу, по идее. Сущность осталась та же: биржевые операции, валютный кризис, безработные и те же обещания: — мы идем «к счастливой гавани».  Этот фильм, я помню, сдавался трудно. Ерофеева упрекали, что он увлекся заграничной тематикой, что надо, мол, показывать нашу действительность и т.д., и т.п. Мне очень жаль, что те товарищи, которые ополчились тогда против Ерофеева, сейчас не могут посмотреть этот фильм и понять, что прав был режиссер, а не его оппоненты.

Мы познакомились "вторично", как я уже рассказывала в 1929 году как-то на одном из собраний и рассказала о Ерофееве и о его прошлых встречах со мной. Тогда он все вспомнил, и у нас сложились с тех пор настоящие дружеские отношения. Мы никогда не бывали друг у друга дома, Владимир Алексеевич так же мало знал обо мне, как и я о нем, мне никогда бы не пришло в голову пригласить его на свой день рождения (как и ему  по-видимому), но мы очень тепло относились друг к другу и всегда дружелюбно встречались, будь то в студии, в APKе и даже в Болшево.

Меня поражала его эрудиция, ясность его мыслей и взглядов. Интересно: когда я сейчас читаю его высказывания на страницах газет и журналов (а их очень много по различным вопросам), у меня возникает ощущение, что он участник и сегодняшних споров о документальном кино. В частности, такое высказывание:

« ...Уже много лет кинематография черпает свои кадры режиссеров и сценаристов из литературы и журналистики... По упрощенной аналогии с литературой очень быстро определяются "жанры", направления, течения и даже уклоны в кино... Товарищи забывают при этом, что кино есть явление техническое, что именно своей техникой кино отличается от всех других искусств. Сравним методы работы: литература — это бумага, ручка и т.д.  А кино, кроме всех творческих компонентов, еще и техника, которая играет не второстепенную роль...

...В частности делается постоянная попытка "приравнять" документальную фильму к одному из течений или жанров в литературе. В лучшем случае ее сравнивают с очерком, в худшем — проводят аналогию с ЛЕФом. И то, и другое, конечно, совершенно неверно». 

И дальше:

«...ТЕХНИЧЕСКОЕ НОВАТОРСТВО документальной фильмы позволяет заменить инсценировку... съемкой подлинной действительности (усовершенствование портативной аппаратуры, облегченная осветительная аппаратура, телеоптика, более чувствительная пленка и т.д.)…»

В наших с ним разговорах очень часто возникал вопрос о том, как средствами документального кино показать советского человека на экране. Ерофеев говорил о "добром кино", однако это совсем не значило, что он апеллировал только к положительными эмоциям. Нет, в его фильмах жизнь представала во всех противоречиях. Но в конечном итоге он хотел пробудить в зрителях активное, доброе чувство.

B просмотровом зале он был всегда предельно требователен к себе и  товарищам по работе, а зачастую зол и раздражителен. Когда сдавали журналы и фильмы, и в тексте было много напыщенности, парадности и лишней словесной трескотни, он был непримирим. Выступал в этих случаях резко и горячо, и часто его правильные замечания вызывали ответную злость и неприятие. Мы не особенно любили, когда он присутствовал на сдаче фильма.

Но очень быстро после просмотра и своего выступления он превращался опять в знакомого нам Ерофеева, предупредительно вежливого, обаятельного, молчаливого и скромного. И, если мы обращались к нему за советом и тащили опять в просмотровый зал, он становился совсем другим - внимательным, мягким и чрезвычайно доброжелательным.

Работа была для него самым важным звеном в жизни, и в этих вопросах своему внутреннему "я" он подчинялся беспрекословно.

Он был бесконечно честен. Я помню некоторые трудные моменты, когда мы часто поддавались той, или иной точке зрения, не задумываясь об ее правильности.

У Ерофеева никогда не было никаких сомнений, он всегда оставался самим собой: если он считал что-то неправильным, то мужественно отстаивал свою точку зрения, оставаясь иногда даже в одиночестве. Позже я поняла, что в вопросах этики и своего мироощущения он всегда был тверд и принципиален.

Были ли друзья у Ерофеева? Вне работы за чайным столом у него дома встречались Вертов и Шуб, Кауфман и Беляков. Тогда многие заходили на огонек...

Было много споров, глубоко обсуждались проблемы кинематографа, говорили о театре, о литературе. Подчас и веселились. А главным все ж таки была любимая работа, которая не всегда спорилась, особенно в те непростые годы.

Как-то во время испанских событий он мне сказал:

«Как я завидую Кармену и Макасееву, что они сейчас в Испании. Эх, мне бы туда!»

Вот в этих последних словах и весь Владимир Алексеевич Ерофеев.

Москва, 1973, март.