Возвращение имени

Материал опубликован в журнале «Золотая палитра» в 2019 году. Источник: книга "«Незабытые рассказы сердца.» Вячеслав Орехов и его творчество". (Изд. — Москва, 2021 год, 292 стр., 176 илл.; с. 102-105). Фото: Музей А.И. Морозова (отдел Ивановского областного художественного музея). 

Нужно ещё какое-то время, чтобы осознать в полной мере это бесподобное явление, каким был Морозов.

Хотя близко знавшие его люди давно уже поняли, что перед ними крупнейший мастер ХХ века, выразивший через пейзаж дух драматического столетия.

Морозов начал рисовать рано, едва себя помня, а последнюю работу сделал в 95 лет, за месяц до смерти, выполнив обет перед самим собой, перед

людьми и Богом. Судя по одаренности, по тому небесному огню, который горел в нем, он был отмечен свыше особой метой. Не балуя художника иллюзорными земными благами, Господь дал ему долгую жизнь, ум, сердце и волю. Это триединство ума, сердца и воли Морозов положил в основу своего внутреннего духовного храма, который не могли разрушить ни жестокость эпохи, ни различные искушения. Даже в смерти Морозова проявился знак особой Божией милости. Он тихо ушёл на закате Страстной Пятницы 26 апреля 1997 года, накануне Пасхи, когда в русских храмах шли горестные песнопения о конце земного пути Спасителя.

Жизненный круг замкнулся. Морозов, проживший более семидесяти лет в Москве и всегда чувствовавший себя в ней будто чужим, временным, возвратился наконец в город своего детства, о котором грезил все эти долгие годы, в Иваново, чтобы навсегда лечь в родную землю.

Отпевали Морозова в той самой ивановской церкви, где он ещё ребёнком стоял на коленях перед иконой Казанской Божией Матери, со слезами просил Богородицу помочь ему стать художником. В детстве он был очень набожен. Потом его богослужением стала живопись, а молитвами – картины.

Ещё до революции Александр окончил Ивановское художественно-промышленное училище, готовившее специалистов для ситцево-набивных фабрик. Но какое жалкое убежище для жаждущей большого искусства души – рисовать узоры на фабричном полотне. Нет, учиться дальше, учиться большой живописи! В Москву!..

В телячьем вагоне Морозов едет в столицу поступать на рабфак искусств.

Москва начала 1920-х годов встретила злой мачехой этих рабоче-крестьянских недорослей и переростков, приехавших из дальних российских углов «учиться на художника». Не выдержав засилия вшей, голода-холода, многие бросили эту затею приобщиться к новой интеллигенции и разъехались по домам. Но не таков Морозов, чтобы бросить сжигающую его мечту о живописи. Крепкая закваска и упорство характера помогали устоять перед невзгодами, ударами жизни. Ведь приходилось ночевать в брошенных холодных церквах, питаться порой варёным подорожником, рисовать на газетах пальцами вместо кистей.

А тут еще Морозов, несказанно очарованный балетом, со свойственной ему страстностью и самоотдачей стал заниматься в классе Валерии Цветаевой, сестры великой Марины. Эта студия перешла к Валерии Ивановне после трагической гибели Айседоры Дункан. «Крамольное» увлечение стало известно на рабфаке – балет, как и пейзаж, тоже был объявлен буржуазным предрассудком,

развращающим большевиков. Хореографию он, конечно, не бросил, но беда в том, что страсть к балету стала пересиливать любовь к живописи. Долго мучился, по какой линии всё же пойти. К тому же Цветаева усердно поощряла его влюбленность в новую музу. Устоял. Остался в художниках, но балетная музыка звучала в нем до конца дней, помогая создавать настроение в живописных работах.

«Иду на пейзаж, а в душе тема из «Лебединого озера». И под эту музыку ветви деревьев будто разговаривают меж собой, жалуются кому-то, что жизнь прошла непонятой».

Сам Морозов для многих остался непонятым в своё время, начиная с родных, да и в Москве для окружающих он был странен: живёт отшельником, с какими-то

воронами, голубями и всякой мелкой живностью, семьи не завел, быта никакого, вся мебель и утварь со свалки, питается только капустным листом да батоном с чаем; картины на заказ не пишет, в комбинат не затащишь, даже не пьёт и не курит, да и живопись у него какая-то чёрная, непонятная…

А этот «странный» художник был одним из лучших в России. Всегда он шёл от больших мастеров, переплавляя в себе любимых западных романтиков – Констебля, Коро, Дабиньи; и русских - Левитана, Серова, Туржанского… Сплав оказался волшебным. Бурный, но цельный свой характер, свои мечты и грёзы, одиночество и нерастраченную любовь – всё это Морозов перенес на свои

полотна, которые ни с чем не спутаешь. В них обожествлённая натура, вся дивная музыка природы. То мощная, когда из холста с бетховенской силой выпирают деревья или схлёстываются могучие стихии неба, земли и воды…

То трепетно-нежная, когда утреннее солнце ласкает голубые васильки в проёме деревенского окна. Всё дышит, живет, наполнено таинством и волшебством жизни.

Как большой русский художник Морозов не прошёл мимо Волги. Его волжский цикл – величественный хорал в широте и величии России.

Красоту Морозов искал всю жизнь – в природе, в живописи, в церковных обрядах, в русской песне, в балете.

Красота и создала, видимо, безграничность его натуры.

Он сам стал, пожалуй, главным своим произведением искусства. Его пейзажи и портреты, бесподобные рисунки, его балетные танцы и знаменитые пантомимы… Музыка, наконец, ибо морозовское виртуозное исполнение на балалайке Баха, Шуберта, Венявского вызывало восторг у современников. А поразительная музыка морозовского слова!.. Прожив почти три четверти века в Москве, он сумел сохранить в девственной чистоте свой язык, завораживающе напевную, по-деревенски окающую образную речь. И это, возможно, оттого, что в его московской квартире никогда не было ни радио, ни телевизора, этих виновников стандартного мышления и обезличенного языка. У Морозова никогда не было даже часов. Всё это ему не было нужно, ибо он жил в ином измерении, внутренне свободно, подобно птице небесной. Над трагикомическими рассказами Морозова о жизни люди смеялись и плакали.

Могучесть и необъятность морозовской натуры, страстность его искусства пока трудно охватить. Лишь отдалившись во времени, люди увидят целостность глыбы национального характера, олицетворяющего собой Россию.

Морозов оставил огромное художественное наследство, рассыпанное частями по крупнейшим галереям страны: Третьяковке, Русскому, Тульскому, Ярославскому и другим музеям. И всё же к своей ивановской земле художник вернулся не с пустыми руками. Ей он завещал главную часть своего собрания – сотни картин и тысячи рисунков.